in

Экстренное торможение. Что случилось с московскими выборами?

Участники встречи с оппозиционными кандидатами стучатся в двери здания Правительства Москвы, 14 июля 2019 года. Фото: Петр Кассин / Коммерсантъ

Ситуация с массовыми снятиями кандидатов с выборов — не рядовая. Произошло ЧП уже не районного, а городского масштаба. Грубое, очевидное и массовое нарушение закона не характерно для работы путинской администрации, обычно предпочитающей «разводить», а не «разгонять». Это сбой, выход за пределы сценария, начальные контуры которого были обрисованы выдвижением Федермессер и другими мерами «мягкого сдерживания». Возникает вопрос: что случилось?

Владимир Пастухов

Есть два подхода к попытке ответить на этот вопрос. Считать действия властей иррациональными и не поддающимися уже какому бы то ни было объяснению без консилиума с участием психиатра — либо искать рациональные мотивы, а значит, причины и поводы выхода в режим ЧП. Если поведение власти иррационально, обсуждать это совершенно бессмысленно — анализ иррациональных мотивов рациональными методами сам по себе иррационален. Тем более, что первые шаги администрации — попытка обыграть идею спойлеров — показывают, что поначалу власть была вполне вменяема. Поэтому есть смысл сосредоточиться исключительно на втором подходе и искать причину.   

Власти, особенно в Москве, обычно стараются избегать политических скандалов. Поэтому, если они не только допустили, но и спровоцировали скандал, единственной причиной тому могло быть некоторое «сакральное» знание, которое у них было, и которого не было на тот момент у других. С моей точки зрения, таким сакральным знанием мог быть предоставленный администрации прогноз о неизбежности победы одной или даже нескольких знаковых фигур несистемной оппозиции на выборах и невозможности отрегулировать вопрос путем рутинной «коррекции» результатов голосования. 

Не исключено, что этот прогноз касался одной только Соболь, но, поскольку репрессивные избирательные меры в отношении одного только представителя Навального еще больше возвысили бы его фигуру в пантеоне борцов с режимом, то могли принять странное решение о том, что массовые снятия в такой ситуации являются меньшим политическим злом. Власть сама загнала себя в тупик своей странной игрой в кошки-мышки с Навальным — человеком, который официально не существует в политическом публичном пространстве. Вдруг стало очевидно, что реальный представитель в столичном парламенте официально не существующей политической силы — это оксюморон, который власть себе позволить не может. 

А может быть, прогноз был и того хуже, и проходила не только Соболь. В перспективе замаячила открыто оппозиционная фракция в столичном парламенте. В подсознании русской власти вне зависимости от окраса еще жива память о Троцком и Петроградском совете. Плюс выяснилось, что, пятнадцать лет манипулируя сплошными симулянтами, власть просто разучилась работать с открытой оппозицией, и кто-то в администрации заистерил. 

Так или иначе, то, что случилось — это экстренное торможение, выход в чрезвычайный режим управления. Как любое экстренное торможение, этот инцидент создает дополнительную нагрузку на систему, и поэтому не останется без последствий. По телу системы пошли тысячи пока не видимых глазу трещин. Завтра, конечно, ничего не случится. Но когда отвалится крыло по линии одной из этих трещин, они еще вспомнят московские выборы. 

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.