В середине марта новосибирский пианист Тимофей Казанцев выступил на сцене государственной филармонии с речью о политических репрессиях в России. Он попросил зрителей оставить подписи в поддержку преследуемой по «дадинской» статье активистки Яны Дробноход, и уже через несколько дней ее отпустили на свободу — как считают правозащитники, в том числе и благодаря общественной поддержке. Корреспондент «Сибирь. МБХ медиа» побеседовал с пианистом о политике, настроениях в музыкальном сообществе и о том, что заставило его заступиться за незнакомую девушку.
— Тимофей, насколько вообще музыка совместима с политикой?
— Музыка неотрывна от личности, которая этой музыкой занимается. В 16 лет, когда я играл вторую сонату Рахманинова, я играл ее про свои взаимоотношения с девушкой — проживал, переживал ее как отношения двух людей. Сейчас бы я ее играл по-другому. Но это всегда какая-то ясная связь со своей текущей жизнью, которую ты можешь прожить как лирический герой. Не обязательно что-то политическое — недавно у нас был концерт с женой, назывался он «Взгляд на детство», я играл «Детский альбом» Чайковского, мы пели вокальный цикл «Детская» Мусоргского. И это тоже было про то, с чем мы сейчас сталкиваемся — современные трудности воспитания, сложности с дистанционным образованием. Все наши проблемы, переживания мы показываем через музыку. А вот эта соната Бетховена на концерте памяти Веры Лотар-Шевченко была про то, что сейчас происходит в судах, вокруг них, после них
— Как вы решились на эту речь и чем рисковали в процессе?
— На самом деле, момент был удачный. Все складывалось: концерт был посвящен памяти репрессированной пианистки, а у нас, несмотря на то, что прошло почти 80 лет с тех событий, репрессии в прошлое не ушли. Подумал, почему бы о них не рассказать? Самое плохое, что могло произойти — это ссора с филармонией. Но пока что я не могу сказать, что мы поссорились по-настоящему. Я говорил с тремя людьми оттуда после моей акции. С Дмитрием Карповым (пианистом, который попытался увести Тимофея со сцены), с администратором камерного зала Татьяной Николаевой и художественным руководителем Владимиром Калужским.
— И что они говорили? Как сейчас дела обстоят?
— С Дмитрием и Татьяной Леонидовной, конечно, тогда все прошло на повышенных тонах — это было на месте, сразу после концерта. Никто этого не ожидал. А с Владимиром Михайловичем… В бытность мою сотрудником филармонии (Тимофей работал солистом в 2013—2015 годах) он, бывало, говорил со мной гораздо жестче, чем в этот раз. Но мне таки пришла оплата за концерт, так что со мной даже не стали расторгать договор и просить неустойку за мою выходку.
— Вы сообщали, что филармонии «прилетело» после вашей речи. Не знаете, что именно случилось? Сами они не стали комментировать ситуацию.
— Нет, но может быть, это действительно был маленький эпизод для них. Да и для меня эта история уже закончилась. Какие-то отдельные бурления еще есть в Фейсбуке, и то уже так, остаточные. Для филармонии это, я думаю, тоже уже пройденное событие. У них сейчас Транссибирский фестиваль — это гораздо более важное событие, чем какое-то выступление в зале на 150 человек. А для меня самое главное, что Яну освободили.
— Мы видели несколько отрывков: вы выступаете с речью, вас пытается увести со сцены Дмитрий Карпов, затем ведущая объясняет расходящимся зрителям, что филармония не имеет к вашим словам никакого отношения. А что было после? Подходили ли зрители лично к вам, высказывали ли слова поддержки?
— У меня семья была в зале, они после концерта познакомились с Александрой Налобиной. Оказалось, что она большая поклонница Дмитрия Карпова и при этом — подруга Яны Дробноход, они вместе кормят голубей по субботам. Мы с ней потом встретились, и во многом благодаря этой женщине я подумал, что можно было бы не отказываться от идеи собирать подписи. Мы это дело продолжили, она подключила людей со своей стороны — она сама член «Яблока» в Новосибирске
— И сколько подписей удалось собрать в итоге? Кто эти люди?
— Около 70, чуть меньше, может быть. Я на самом деле на них толком даже не посмотрел — большую часть, порядка 50 подписей, собрали на площадке штаба коалиции «Новосибирск 2020». Там была уже новая анкета, где не было графы «род занятий», только имя, фамилия, телефон и подпись. А что касается тех, кто ко мне приходил — разные люди были. Не знаю, есть ли среди них ли работники сферы культуры, кроме моей жены и мамы, но приходил журналист, например…
— А почему вы решили рассказать зрителям именно о Яне Дробноход? Вы с ней знакомы?
— На тот момент не был. Я с ней познакомился уже тогда, когда она вышла из суда. Так, бегло — она уже хотела поскорее оказаться с семьей, выдохнуть.
— А чем ее история так зацепила?
— Во-первых, это статья 212.1 УК, которая вообще не должна существовать. То, что она сейчас применяется — это очень плохо. Это самый главный рычаг давления на протестующих. Статья позволяет давать «уголовку» за административное дело. Причем за конкретное дело — если вы трижды покурите в неположенном месте, вам ничего не будет. А если вы три раза выйдете с плакатом, то будет уголовная ответственность. Во-вторых, мой ролик на Youtube собрал 1,9 тысячи лайков на 25 дизлайков — это для меня, конечно заоблачные цифры. Ситуация однозначная, с ней можно было выйти к людям, которые аполитичны, и человеческим языком объяснить, что происходит несправедливость. И нет никаких причин против этой несправедливости не выступить. Тут нельзя сказать, что Яна нарушает законодательство, поэтому мы можем это дело не заметить. Адвокаты Яны говорят, что они могли бы это дело довести до оправдательного вердикта, но это бы заняло больше времени и Яна могла остаться еще на какое-то время в СИЗО. А она уже не хотела этого делать.
— Есть люди, которые считают, что Яна поступила неправильно, выйдя в одиночный пикет, находясь под домашним арестом. А вы как расцениваете этот поступок?
— Формально, конечно, она нарушила меру пресечения. Но, опять-таки, меру пресечения по этому странному уголовному процессу. То есть для меня это скорее некоторый гражданский акт. В этом случае лично я заметил Яну больше, чем в остальных. И мне со своей стороны понятна внутренняя логика, которой она руководствовалась. Я не считаю, что эта логика порочна. Конечно, можно понять, почему она оказалась дальше в СИЗО, но Яна нарушила меру пресечения по тому процессу, которого вообще не должно было быть. Я склонен понять ее поступок. Александра Налобина при освобождении Яны сказала, что Яна теперь может появляться на площади без плаката — само ее лицо уже как плакат. Вряд ли бы так было без ее последнего пикета
— А как давно вы наблюдаете за политикой? Когда для вас наступила точка, в которой вы втянулись в политику настолько, что сами решили выступить в защиту активистки?
— Сложно сказать, что считать политикой, а что — не считать. Но таким переломом, думаю, стал выход фильма Ирины Шихман про тюрьму («Тюрьма. Исправь меня, если сможешь», 2019 год). Вот в этот момент я понял, что страшнее ничего не делать, чем делать что-то. Вскоре начались протесты за регистрацию кандидатов в Мосгордуму. Тогда я записал третью сонату Прокофьева с 3-х минутным обращением против насилия силовиков. Но на самом деле нельзя просто взять и оказаться в политике — это достаточно длительный процесс осознания себя гражданином. Думаю, я все еще нахожусь в этом процессе — я ведь не хожу, в отличие от Яны, каждую субботу кормить голубей. Считаю, что те люди, которые собираются в знак солидарности с Фургалом, все-таки больше граждане, чем я
— Насколько ваши коллеги погружены в политику? Есть ли среди них те, кто не боится публично говорить о таких вещах?
— Все по-разному, на самом деле, переживают эти ситуации. Кто-то активно, кто-то на протест выходит, кто-то смотрит издалека. Кто-то не понимает, зачем это все происходит. В общем, примерно так же, как и в остальном обществе
— В основной массе своей музыканты вне политики?
— На этот вопрос лучше всех отвечает сейчас в публичном поле Екатерина Шульман. Что никогда нельзя сказать точно, в политике или вне политики, потому что, например, срубают дерево во дворе, и все — во дворе начинается протест. Люди могут говорить, что протестуют не по политическому поводу, а по поводу срубленного дерева, но… У нас была ситуация, которая всколыхнула весь музыкальный Новосибирск — когда пытались уволить директора музыкальной школы Александра Марченко. Это было осенью 2019 года. Вот тогда была большая буча. Тогда никто из музыкантов не был вне политики, хоть и не все отдавали себе отчет в том, что занимаются политической деятельностью. Мы писали письма коллективные, писали обращения индивидуальные в Минкультуры, связывались с Репиным… Это была большая активность, она оставила на многих людях следы.
— На что и как вы еще хотели бы повлиять в будущем? Рассматриваете ли для себя возможность и дальше бороться за то, что считаете правильным?
— У гражданина Российской Федерации есть некоторые права и некоторые возможности. Они не находятся в постоянном состоянии, меняясь в зависимости от ситуации. И вместе с этим меняются и обязанности человека перед обществом. Вот, допустим, такие люди как Навальный, как Дудь, в чем-то, наверное, Варламов, Кара-Мурза — они накладывают на граждан некоторые дополнительные обязательства своими поступками. Очень ярким было выступление Дудя после выхода фильма про Колыму. Когда человек со сцены говорит: «Вас кормят страхом», и призывает не бояться, ты испытываешь некоторую ответственность за то, что он сказал. Понимаешь, что если на это никак не отреагировать, то он, может быть, рискует зря. И, наверное, апогей новой политической риторики личной ответственности перед людьми, которых ты пытаешься на что-то побудить — это, конечно, возвращение Навального в Россию. Это был большой шаг доверия к обществу. Теперь обществу выдан такой кредит доверия, который мы все вместе пытаемся реализовать. Кто как. В этом деле нет недостаточного вклада, каждый отвечает на это доверие по-своему. И я, смотря на все происходящее, больше не могу оставаться в стороне
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.