6 февраля 2019 года сотрудники СОБРа и следователи перевернули квартиру журналистки Светланы Прокопьевой – искали следы оправдания терроризма в столах, компьютерах и белье. Потом были митинги и пикеты в поддержку, десятки экспертиз, чехарда следователей, штрафы у «Эха Москвы в Пскове» за ее текст и передачу, но дело Прокопьевой до сих пор на столе в региональном СК. Она рассказывает, что постоянно вынуждена выкручиваться: придумывать, как получать зарплату при заблокированном счете, тратить несколько дней на оплату коммуналки – для экстремистов у банков особые условия. На «Эхе» Светлана Прокопьева больше не работает: ее программу закрыли и перестали приглашать в эфир.
Обыскной комплект
Год назад 10 февраля в небольшой двухкомнатной квартире Светы шумел пылесос и стояли ведра с тряпками.
– Я убираю и убираю, но, кажется, что никак не могу отмыть следы их ботинок, будто здесь везде грязь – противно, – делилась журналистка.
Сейчас пылесоса не видно, вместо него в прихожей встречают знаменитые на весь фейсбук кошки Светы – черепаховая Чертенка и полосатая Стрелка. Журналистка улыбается: вчера она устроила вечеринку в честь годовщины уголовного дела. Гости в подарок принесли крепкий чай и сухари.
– Меня отпустило, – признается Света. – Во-первых, здесь все отмылось. Во-вторых, мы поменяли довольно много мебели. Этажерку, которую они тогда перерывали всю, я увезла на дачу. Квартира выглядит иначе, и я очень не хочу, чтобы они снова пришли и испортили это ощущение. Я интроверт, и для меня индивидуальное пространство очень важно, даже муж в другой комнате тусует, мы на кухне встречаемся. А тут все было просто попрано: незнакомые люди в уличной обуви, перерывали мои вещи, криминализировали каждую бумажку, которую видели.
Особое подозрение у полицейских вызывали чеки от BBC и программы международных семинаров, на которые ездила Прокопьева. После шестичасового обыска и допроса журналистка осталась без связи и техники: правоохранители забрали у нее личный и рабочий телефоны, ноутбуки, и диктофон. Последний сделали вещдоком в уголовном деле.
– Диктофон – моя боль. Они, знаешь, для чего его зажали? Диктофон доказывает, что я журналист. Там же записи есть. Это треш просто полный, – возмущается Света.
Работать в таких условиях было невозможно, но журналистку выручил активист Николай Кузьмин. Мы столкнулись с ним в дверях на следующий день после обыска: Николай принес ноутбук, планшет и телефон.
– Это был мой резервный комплект, – смеется Кузьмин. – Мы живем в полицейском государстве, и я приготовил себе набор, чтобы в час «X» после обыска оперативно вернуться в привычную среду, где информацию свободно получают и свободно ей обмениваются – по 29 статье Конституции. К Свете пришли на 8 месяцев раньше, чем ко мне, и я не раздумывал. Журналист Прокопьева как врач поставила диагноз, но больной отказался лечиться, и решил запугать врача.
«Причинять телесные либерашке»
Николай был не одинок в своем решении: со дня обыска Свету поддерживают тысячи человек по всему миру, герои ее материалов и друзья выходили на митинг и пикеты, устраивали флешмобы в соцсетях. Но были и другие: помимо неизвестных, которые стали засекреченными свидетелями обвинения, в Пскове нашлись и те, кто стал открыто угрожать журналистке. Когда она запостила в фейсбуке статью коллеги о снабжении Ленинграда в годы блокады, в самом популярном сообществе Пскова в «Вконтакте» ее обвинили в очернении подвигов и припомнили «оправдание терроризма» – пообещали «порвать суке пасть» и «причинить телесные либерашке». Самый смелый даже угрожал Прокопьевой в личных сообщениях.
– Я его заблокировала. Думаю, перед тем как идти кого-то бить, человек откроет статью, прочитает или хотя бы разберется, что был просто задан вопрос, оправдания гитлеризма не было. Это все опять про свободу слова. Это про то, что люди разучились думать и говорить на острые темы. Сразу начинаются паника, страх, неумение слышать, задавать вопросы и отвечать на вопросы. Это все и про мое уголовное дело, – уверена Света.
Первые четыре месяца она чаще всего обсуждала его с прессой: следователи редко вызывали журналистку на допрос, и она вспоминает, что даже смогла расслабиться. И в этот момент в очередной раз сменившийся следователь решил познакомиться с ней через уведомление о блокировке счета: Прокопьеву внесли в Федеральный перечень экстремистов и террористов. Света узнала об этом, когда попыталась купить для дачи пилу и топор в онлайн-магазине.
– Меня поставили в ситуацию, когда надо выкручиваться, что-то придумывать, искать, на кого получать зарплату, искать через кого проводить платежи. Я осталась без «AliExpress», без «Озона», без «Wildberries». Удобные, обычные вещи, которые стали нормой, для меня просто исчезли. Меня просто, ба-бах, в Средневековье отправили. За что?! – недоумевает Света.
За пару дней до блокировки она получила очередную зарплату, но снять ее уже не смогла. И снова спасли люди – в этот же вечер пришел жертвователь псковского «Яблока». «На, держи, и даже не возвращай», – сказал мужчина и протянул нужную сумму.
Коммуналка за два дня
Журналистка нашла возможность получать зарплату другим путем, но обязательные ежемесячные платежи для «террористов-экстремистов» никто не отменял. Обычная оплата коммуналки превратилась для Прокопьевой в ежемесячный двухдневный квест: вместо привычных кликов в «Сбербанк-онлайн» она идет в отделение банка и пишет специальное заявление (для экстремистского списка есть отдельный шаблон). Сотрудники Сбербанка сканируют документ вместе с квитанцией, отправляют в свою службу безопасности и назначают дату и время для следующего визита, потому что в этот день заплатить не получится: закон не позволяет.
Когда через 10 дней (обычно именно столько дней служба безопасности банка проверяет документы) Прокопьева снова приходит в Сбербанк, его сотрудница звонит в Москву, объявляет, что «клиент пришел», а дальше все ждут, пока там, в столице, разблокируют светину карту – на это уходит несколько часов. Разблокированным счет журналистки остается несколько минут, пока сотрудник банка быстро переводит суммы в водоканал, “управляйки” и электросети. Сразу после этого карта снова закрывается до следующего раза.
– Человек из списка с зарплатой или пособиями может снимать с заблокированной карты 10 000 рублей в месяц, но мне нельзя, потому что я получаю гонорары как внештатник. Такие поступления зарплатой не считаются, – объясняет Света.
«Давай приостановим»
Осенью ей предъявили обвинение и избрали меру пресечения – подписку о невыезде. Каждый выезд из города нужно согласовывать со следователем, поэтому Псков журналистка больше не покидает.
Ее заграничный паспорт изъяли в день обыска, но за него журналистка переживает меньше всего и признается, что никогда не думала об отъезде.
– Политическое убежище означает практически профессиональную смерть, потому что работать в чужой языковой среде практически невозможно. Мы это видим по примеру всех, кто уехал в эмиграцию. Оказались в эмиграции и мгновенно стали не интересны. Если ты хочешь заниматься журналистикой, особенно региональной, то надо находиться на этой земле, понимая эти проблемы, – убеждена Света.
На «Эхе Москвы в Пскове» журналист Прокопьева больше не работает: ее передачу «Минутка просветления» (где впервые прозвучала та самая колонка об “архангельском подрывнике») сняли с эфира, когда шли судебные процессы по обжалованию штрафов Роскомнадзора.
– Мне сказали: «Давай приостановим». А потом уже не возобновилось. Я Макса Костикова (главный редактор «Эхо Москвы в Пскове» — “МБХ медиа”) спрашиваю: «Ну, что, может, на эфир к вам приду? Может, у меня интервью возьмете?». А он мне: «Сейчас все забито». И ничего. Им, конечно, проще не иметь проблем с властями. А ведь был запал: «Рубашку порвем и тебя защитим, и себя защитим и справедливости добьемся». Но они походили на допросы, и запал, видимо, пропал, – предполагает Света.
«Сознательно не комментировала расстрел на Лубянке»
После той колонки она больше не написала ни одного текста о подрывниках или терактах – говорит, включила самоцензуру, потому что не нужны осложнения в и без того бредовом уголовном деле.
– Расстрел на Лубянке я не прокомментировала нигде, ни одним словом — совершенно сознательно. Так и работает эта система. Ты заводишь уголовное дело против одного человека, другой уже смотрит с опаской, и на новый инфоповод он уже заткнется, промолчит. Мое уголовное дело закрыло тему рассмотрения причин террористических актов в России. Причину больше не ищем, разбираться больше не пытаемся. Хорошо это или плохо – покажет время, – рассуждает Прокопьева.
– Если бы ты встретилась с Путиным, спросила бы его про себя? – спрашиваю я и напоминаю про прецедент с Иваном Голуновым, когда после вопроса президенту оперативно появилось уголовное дело.
– У меня нет вопросов к Путину. Единственно важный вопрос – у нас будет Россия без Путина когда-нибудь или не будет России без Путина? А вопрос про мое уголовное дело – это будет ходатайство к царю. Не очень хочется этим заниматься, – отвечает Прокопьева.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.