В издательстве «Культурная инициатива» вышла книга Алексея Паперного «Пьесы».
Алексей не нуждается в особом представлении. Многие знают группу «Паперный Т.А.М.», слышали песни в исполнении Паперного, и наверняка согласятся, что его песни и манера исполнения ни на кого не похожи. Вот Дмитрий Быков, чье предисловие предваряет эту книгу, утверждает, что пьесы Паперного совсем не похожи на его песни и вообще «ни на что не похожи». Позволю себе не согласиться с Быковым: мне-то как раз кажется, что пьесы Паперного — это как бы продолжение его песен или, наоборот, песни — продолжение его пьес.
В пьесах, в которых, кстати, герои довольно часто говорят стихами или поют, видна вся та же любовь автора к рассказыванию историй. Причем истории эти очень «густые». В них, как правило, много персонажей, некоторые переходит из одной пьесы в другую, как, например, некая Елена Олеговна, которая была мною замечена в двух пьесах. Быков, опять же, пишет: «Такие пьесы принято числить по разряду абсурдистских, но у драматургии Паперного, кажется, другие корни — театр абсурда оставляет, как правило, впечатление тягостной алогичности бытия, тогда как у Паперного все находится в гармонии». Насчет гармонии согласна, насчет принадлежности этих пьес к театру абсурда — нет. Когда я читала тексты Паперного, например, пьесу «Байрон», мне в его персонажах привиделся Чехов. Да-да, в диалогах некоторых героев, в их отношениях, в их рефлексиях чувствуется чеховское влияние.
В одном соглашусь с Дмитрием Быковым: пересказывать сюжеты этих пьес довольно трудно и в принципе бессмысленно. Они завораживают не сюжетными линиями, а разговорами героев, их фантазией, иронией, которая где-то переходит в сарказм или в пародию. Тот же «Байрон» начинается как семейная история, история любви, а по ходу пьесы становится чуть ли не фантастическим романом из вполне себе современной жизни, герои которого «сошли» с ленты новостей. Так и остается загадкой, почему пьеса названа «Байроном». Моцарт в ней появляется, а вот Байрон — нет.
«Река», «Август» — пьесы, которые были поставлены в театре самим автором и какое-то время шли с успехом на разных театральных площадках.
«Байрон» еще не был поставлен. Он прямо просится на сцену: разнообразие нетривиальных ситуаций, в которые автор ставит персонажей, предполагает простор для режиссерских и актерских интерпретаций.
«И все-таки, зачем читать пьесы? — спросите вы. — Пьесы ведь существуют для артистов, режиссеров и театра».
И правда, есть пьесы, которые невозможно читать на бумаге, их можно только смотреть на сцене. Но пьесы Алексея Паперного тем-то и не похожи на другие, в традиционном понимании этого жанра, что это не просто текст для театра, это и эссе, и рассказы и повести.
Это, если хотите, истории, придуманные автором как продолжение его стихов и песен, его фантазии, его сны. Все они, даже самые печальные, легки и невесомы, полны любви и надежды.
С разрешении издательства «Культурная инициатива» мы публикуем фрагмент из пьесы «Байрон» — собственно ее начало, в котором герой рассказывает о себе, интригуя нас некоей загадкой, разгадку которой мы узнаем лишь в конце.
БАЙРОН
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
1.
Андрей. Меня зовут Andre, то есть Андрей. Мои биологические родители русские. Я не буду мешать, я буду немного комментировать, совсем чуть-чуть. Я родился и вырос во Франции. Настоящих родителей я не помню, меня воспитали приемная мать и приемный отец. Они великие люди, и я без ума от них. Мой родной язык французский. Русский я учу по просьбе моей приемной матери, она считает, что я должен знать язык своих предков. Я благодарен ей за это. Читать в оригинале Толстого — это очень полезно. Моя приемная мать никогда не рассказывала о моих настоящих родителях, и пока я был юнцом, я не интересовался, мне было все равно. Но когда вырос, я стал расспрашивать. Моя приемная мать долго уклонялась, она говорила: «Это долгая история, ее нельзя комкать, мне надо подготовиться». Мы живем недалеко от Лиона. И вот однажды вечером, когда мой приемный отец уехал в Париж по делам, я вышел в наш великолепный сад. В этом великолепном саду под старыми-старыми пиниями стоит великолепный дубовый стол. Вечерами, когда хорошая погода, мы часто там сидим, болтаем. Я подошел к столу, за которым в плетеном кресле уже сидела моя приемная мать. И она сказала: «Андре, где ты взял эту рубашку?» Я забыл сказать, в этот вечер я забрался на чердак и нашел в сундуке старую рубашку, довольно странную, с цветными пуговицами. Об этом я и сказал моей приемной матери. Тогда моя приемная мать говорит: «Это абсолютно идиотская рубашка». «Да, — говорю я, — но она смешная». И тогда моя приемная мать пошла в дом и через несколько минут вернулась с бутылкой кальвадоса. Мы выпили эту бутылку. Наконец моя приемная мать рассказала потрясающую историю моих родителей. Когда она закончила, начало светать. Нет, это не рассвет, это такое время, очень короткое, в кино оно называется режим, когда еще не рассвело, но почти, или когда только что зашло солнце, но еще не темно. Мы сидели с ней вдвоем совсем пьяные и совсем счастливые. Я расскажу вам эту историю. Итак.
2.
Город Василий во Владимирской области. Школа. Девять часов утра.
Елена Олеговна. Здравствуйте, дети! Достаньте ваши карандаши. С третьей строки посреди страницы пишем: «Как я провела (мальчики пишут провел) лето». Отступаем две строки, пишем: «Я провела (мальчики пишут провел) лето так… Я ходила босая…» Почему так темно?
Елена Олеговна подходит к железному ящику на стене, открывает дверцу, щелкает выключателем, свет гаснет.
Дети. Елена Олеговна, нам страшно.
Елена Олеговна снова щелкает выключателем, потом другим, потом третьим и так далее. Несколько раз быстро меняется картинка. То луч освещает фотографию Гоголя на стене, то проем двери, то босого бородатого старика с косой. Все кончается цветной картинкой вроде дискотеки. Елена Олеговна возвращается на свое место.
Елена Олеговна (в сине-красно-зелено-желтом свете). Я ходила босая… В мужской рубашке на голое тело. Скрипела и хлопала дверь, кудахтали куры. Я никогда не забуду это время — между собакой и волком — когда так не хочется включать свет. Это все становится темно-синим и теряет очертания. И вспоминается юность, когда не было еще никакого секса и казалось, что в жизни так много всего интересного. Вообще-то мне и сейчас так кажется… только не так (изображает запыхавшуюся собаку), а так (изображает улыбающегося кота). Я провела (мальчики пишут провел) лето так. Дальше будете писать сами.
Это ваше домашнее задание. Понятно?
Дети. Понятно… Понятно, Елена Олеговна… Нам все понятно… Уже давно…
3.
Елена Олеговна дома возле зеркала. Она облизывает губы и поправляет прическу. За столом сидит худой бледный человек. Это Олег Антонович. На столе водка, закуска.
Олег Антонович. Красота спасет мир? Но почему же тогда все так подло и безобразно? Россия — страна Пушкина и Чехова, Гоголя и Толстого, Гете и Баратынского, но если мелко порезать бумагу и положить ее в таз с водой, то ведь ничего же не случится. Так вот и живет человек, совершая бессмысленные поступки. Вчера был такой сильный ветер, а дождя не было. Тревожное чувство какой-то незавершенности, ощущение чего-то неслучившегося мучают меня. Хочется красивой настоящей жизни. Слова не нужны уже давно. Надо не писать гениально, надо жить гениально, если уж ты гений. Писатель должен работать над походкой, над красотой поступка, над передвижением по ночной реке в лунном свете! Рыбы болтают только в аквариуме, в море они молчат! Я шел сюда в полной темноте и нечаянно опрокинул ведро с дождем, стоявшее под яблоней. Сухая земля в одно мгновение впитала воду, и на яблоне созрели яблоки. В минуты прозрения человеку нужна только любовь…
Стук в дверь.
Елена Олеговна. Я никого не жду…
Олег Антонович. Я пригласил Игоря Борисовича с баяном, чтобы устроить нам праздник! Простите, что не предупредил…
Елена Олеговна. Да нет, отлично.
Елена Олеговна идет в прихожую, возвращается с Игорем Борисовичем. На плече у него баян.
Игорь Борисович. Здравствуйте.
Олег Антонович. Здравствуйте.
Елена Олеговна. Присаживайтесь. Хотите водки?
Игорь Борисович. Не откажусь.
Елена Олеговна разливает водку. Все желают друг другу здоровья, выпивают.
Елена Олеговна. Закусывайте, Игорь Борисович, Олег Антонович… Вот капуста, селедка.
Игорь Борисович. Спасибо.
Елена Олеговна. Может, еще по одной?
Игорь Борисович. Можно.
Олег Антонович. То бы было лепо.
Игорь Борисович. Что?
Олег Антонович. Это по-черногорски.
Игорь Борисович. А я вот мечтаю в Англию поехать или в Турцию.
Олег Антонович. Это хорошо. У вас есть мечта.
Игорь Борисович. Моя мечта другое.
Типтроник, щелкающий так тихонько.
Из кожи тонкой кожаный салон.
Табун отборных калхетинцев* под капотом.
Не отключающийся полный привод
системой электронной раздающий
нагрузку на четыре колеса
в зависимости от наклона или
от пробуксовки или от заноса.
Моя мечта — машина не машина,
практически космический корабль
Моя мечта — машина БМВ!!!
Елена Олеговна (поднимает рюмку). За детей!
Все чокаются, выпивают.
Игорь Борисович. Может, тогда еще по одной?
Елена Олеговна разливает, все чокаются.
Олег Антонович. Необходимо выпить три, чтоб соловей запел внутри!
Елена Олеговна. Необходимо выпить вновь за благородство и любовь!
Игорь Борисович. Мы все когда-нибудь весной умчимся в тройке расписной!
Выпивают.
* Игорь Борисович имеет в виду лошадей ахалтекинской породы, ахалтекинцев, выведенных на территории современной Туркмении около 5000 лет назад.
Олег Антонович. Игорь Борисович, может, сыграете что-нибудь?
Елена Олеговна. Ой, правда!
Игорь Борисович. Ну, можно.
Игорь Борисович расчехляет баян, начинает играть и петь какую-то лихую песню. Елена Олеговна раскачивается в такт музыке. Олег Антонович приглашает Елену Олеговну на танец, они танцуют, Олег Антонович немного стесняется, он ведет, предлагая Елене Олеговне только одно движение, такое покачивание, как на школьных танцах, Елена Олеговна слушается, не предлагая Олегу Антоновичу ничего. Песня заканчивается. Елена Олеговна и Олег Антонович садятся.
Елена Олеговна. Браво!
Олег Антонович. Чудесно!
Игорь Борисович. Спасибо.
Елена Олеговна. Игорь Борисович, давайте еще!
Игорь Борисович поет новую песню, еще более залихватскую. Елена Олеговна начинает танцевать перед Игорем Борисовичем. Между ними начинается какая-то игра, что-то вроде спектакля. Они то замирают, то начинают крутить головами, Елена Олеговна прижимается к Игорю Борисовичу грудью, наливает водки, выпивает сама и дает выпить Игорю Борисовичу в паузах между словами, поворачивается к Игорю Борисовичу спиной, низко наклоняется, крутит бедрами и все такое. Олег Антонович сидит за столом, наливает себе и пьет. Когда Елена Олеговна и Игорь Борисович окончательно выходят за рамки приличия, Олег Антонович встает и пританцовывая уходит, как будто ему уже пора.
4.
Сад, ночь, яблоня, фонарь.
Олег Антонович. Эй, комарики! Вы меня не видите, я в тени. К тому же вы наверняка ослеплены. Как же это странно и удивительно, что я и вы, комарики, живем в одном мире и совершенно разное видим! Как будто на разных планетах! Вы ничего не знаете про нашу несправедливую жизнь, про жадность и подлость, про Яндекс тоже не знаете, про тиранов и рабов… Эх, комарики…
Комарики. Нет-нет-нет! Мы знаем!
Олег Антонович. Не понял!
Комарики. Ты понял, понял!
Олег Антонович. С кем я разговариваю? (Оглядывается по сторонам.) Таким писклявым.
Комарики. С Богом!
Олег Антонович. Что за чушь?
Комарики. Бог может явиться в любом виде. В виде куста, например, ты же знаешь!
Олег Антонович. Бог везде и всегда.
Комарики. Ты на правильном пути.
Олег Антонович. Это компьютерная хрень, меняющая голоса? Дети, это вы?
Комарики. Дети — это ты. А мы — ангелы. Холодно, Олег.
Олег Антонович. Яблоня, это ты?
Комарики. Ты на правильном пути!
Олег Антонович. Я человек. Обычный человек. Если вы и правда ангелы, то зачем смеетесь надо мной? Почему не сделаете так, чтобы я сразу вас увидел и восхитился? Почему надо играть со мной, как подлая двенадцатилетняя шпана?
Комарики. Ты увидишь нас такими, какими захочешь, услышишь голоса и запах, какие во сне не слышал, ты увидишь нас, когда помрешь. А сейчас посмотри на фонарь!
Олег Антонович смотрит на фонарь. Комарики выстраиваются в несколько орбит и кружат вокруг лампы. Каждая орбита гудит на своей высоте, получается красивый странный аккорд.
Олег Антонович. Комарики!
Комарики. Да!
Олег Антонович. Простите меня, ангелы! Как я мог вас не узнать!
Комарики. Мы тоже, Олег. Мы тоже тебя не узнали!
Олег Антонович. Какие вы красивые!
Комарики. Олег, тебе плохо?
Олег Антонович. Я не знаю, как ответить.
Комарики. Как есть, Олег!
Олег Антонович. Как-то муторно… серо… не знаю, как сказать…
Комарики. Говори, мы поймем.
Олег Антонович. Все вокруг не так, и ничего не поделаешь, и внутри тоже все перепутано, в голове! Ведь есть же звездное небо над нами, вот оно какое красивое! А вся вот эта наша жизнь, она какая-то мрачная, маленькая, я не знаю, как сказать, беспросветная она, как в ящике, как будто нет никакого звездного неба, как будто оно нарисовано…
Комарики. Ты хорошо говоришь, мы понимаем. Ведь мы, как и ты — не понимаем!
Олег Антонович. Вы про меня все знаете?
Комарики. Конечно, знаем. Но мы вообще ничего не знаем. Мы только слышим боль, как запах, как огонь, как ветер или дождь, и прилетаем… Но мы не знаем, ничего не знаем. Мы знаем только, как тебя зовут. Ты расскажи… Ты помолись…
Олег Антонович. А как же мне молиться? Господи, Господи, Господи? Ведь так же молятся фашисты, лицемеры, всякие сволочи…
Комарики. Ты помолись, как волк, который съел Красную Шапочку, бабушку, охотников. Ему было так плохо. Но он молился. То есть он выл. Тогда мы прилетели, разрезали ему живот и вытащили эту отраву. И он побежал в прекрасный лес, подальше от этой ядовитой дряни, он живет среди волков, и лис, и птиц, и счастлив…
Олег Антонович. Ангелы!
Ангелы. Что?
Олег Антонович. Церковь прогоните!
Ангелы. А что такое церковь?
Андрей. Какие ужасные слова любовь, милосердие, правда — когда их произносят хором, когда их — произносят! Огромная трам-пам-пам-пам-пам — священники, епископы, патриархи, ковровые дорожки, золото! Олег Антонович был священником, но он убежал и спрятался в избушке. Его бросила жена-попадья.
Она его никогда не любила, она любила говорить: любовь, милосердие, правда. Олег Антонович спрятался в избушке. Однажды в конце октября он сидел на крыльце и смотрел на лес, на тропинку. Шел дождь. Вдруг он увидел учительницу начальных классов Елену Олеговну. Она шла без зонта и совсем промокла. Олег Антонович бросился в дом, сорвал со стола старую клеенку, выбежал на улицу и накрыл Елену Олеговну. Вместе они пришли в избушку.
Олег Антонович затопил печь, вскипятил чайник. Они сидели у печи и пили чай. Елена Олеговна сидела в одеяле, а одежда ее сохла. Так они и сидели до позднего вечера. По крыше барабанил дождь, они о чем-то разговаривали. Потом дождь перестал, Елена Олеговна оделась, накрасила губы красной помадой и пошла домой. Олег Антонович, конечно, проводил Елену Олеговну. Они шли по лесной тропинке, по полю, вдоль реки и смотрели на звездное небо. Они подружились. Но Олег Антонович влюбился. И не только в Елену Олеговну. Он влюбился еще в дождь, в огонь, в клеенку, в лесную тропинку, в реку и в звездное небо.
Олег Антонович. Что же мне делать?
Комарики. Ты понимаешь нас! Ты понимаешь нас сердцем!
Олег Антонович. Что же мне делать?
Комарики. Собирать грибы. Сыроежки, белые, подосиновики и лисички. Только ночью, Олег, только ночью!
Олег Антонович. Грибы?
Комарики. Кто пожарит ночные грибы на растительном масле и съест их, тот будет понимать язык ветра какое-то время. А может, и всю жизнь. А может, уже и так понимает, только не понимает.
Олег Антонович. Как жить-то мне дальше, комарики?
Комарики. В детстве ты кем хотел стать, Олег?
Олег Антонович. Космонавтом.
Комарики. Ну вот!
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.