В эти дни завершается очередной этап большой интриги по выходу Великобритании из Европейского союза. 25 ноября 2018 г. на саммите Европейского союза рассмотрели проект соглашения, выработанного европейскими и британскими переговорщиками за два года, прошедшие с момента исторического референдума о выходе Великобритании из ЕС 23 июня 2016 г., где 51.89% голосовавших проголосовало за выход.
Против в основном голосовали в Лондоне (и вообще в 8 из 10 крупнейших городов, кроме Бирмингема и Шеффилда), Шотландии и Северной Ирландии. Причем в Северной Ирландии против агитировали как сепаратисты — сторонники присоединения к Ирландии основной — так и сторонники нахождения в составе Великобритании, юнионисты, ныне входящие в коалиционное правительство Терезы Мэй.
Текст проекта соглашения был опубликован на официальном сайте Правительства 14 ноября и вызвал выход из состава правительства еще нескольких министров, недовольных его компромиссным характером (первым покинул нынешний кабинет популярный бывший мэр Лондона Борис Джонсон). Противники Brexit пытаются использовать разногласия в правительстве Терезы Мэй для проталкивания идеи нового референдума, но Мэй заявила, что его не будет (что довольно логично, иначе можно дойти до ежегодных, а затем ежемесячных переголосований). Самая неустойчивая часть правительства, североирландская DUP, является как раз сторонником «мягкого Brexit», а сторонники «жесткого Brexit» должны понимать, что распад кабинета и новые выборы крайне рискованны для правящей с 2010 г. консервативной партии.
Тем не менее, даже если Терезе Мэй будет вынесено недоверие совместными голосами части консерваторов, а также лейбористов и либералов, то у консерваторов будет три месяца на поиск нового премьер-министра. А сам Brexit – хотя по ст. 50 Договора о ЕС он по умолчанию должен состояться за два года с получения обращения страны, к марту 2019 г. — может быть по решению европейцев и продлен. Во всяком случае, они уже изъявили такую готовность аж до 2022 г. (пока предполагается, что, выйдя в марте 2019 г., Британия еще два года – в 2019 и 2020 г. будет платить взносы в бюджет ЕС, так что ЕС продление этого периода только выгодно).
Разница сценариев «мягкого» и «жесткого» Brexit состоит в том, что при первом Британия сохраняет свободную беспошлинную торговлю с ЕС, при втором — такие пошлины вводятся (кому это выгодно, опишем ниже), но зато экономит на «отступных». Важно не забывать, однако, что существует межгосударственное Белфастское соглашение 1998 г. между Великобританией и Ирландией, положившее конец затяжному и кровопролитному конфликту и ратифицированное кстати в обоих частях Ирландии на референдумах, предусматривающее свободное перемещение товаров и граждан между двумя частями Ирландии.
Большинство либерально настроенных граждан у нас удивлены Brexit: они находятся в плену существующего представления о «глобальном прогрессе», в рамках которого все страны должны соединяться и унифицироваться. Хотя история знает немало и обратных примеров дезинтеграции, благодаря тому, что прежние союзы перестают устраивать их участников. Самым известным таким примером на европейском континенте был Латинский валютный союз, предшественник евро, существовавший с 1865 г. по 1927 г. Первоначально в него входили Италия, Франция, Бельгия и Швейцария, затем присоединились Греция, Румыния, Австро-Венгрия, Болгария, Испания, Сербия и даже Венесуэла. Союз был основан на использовании одного и того же стандарта содержания золота в монете. В начале XX века он стал трещать, потому что кое-кто (особенно Греция, ничто не ново!) стал жульничать, а в годы первой мировой войны окончательно рухнул, что было констатировано спустя десятилетие после ее окончания. Да и история распада СССР, которой большинство из нас были свидетелями, показала, что у союзов есть свои пределы прочности, основанные как на национально-культурном факторе, так и на экономическом. Неравный брак часто несчастлив, вопреки сказке про Золушку. А у народов, тем более столь далеких друг от друга, как например британцы и греки, оснований любить друг друга еще меньше, чем у сторон в неравном браке.
Как обычно, и при подготовке к референдуму, и после него – как всегда это происходит перед принятием крупного решения, меняющего статус-кво, использовались многочисленные страшилки, что ужасного случится с Британией в случае ее выхода из ЕС. Вот, к примеру, до референдума британский минфин опубликовал устрашающий доклад (после долгих колебаний прежний премьер Дэвид Кэмерон выступил против Brexit и ушел в отставку после референдума), обещая к 2030 году потерю от 3.5 до 9.5% ВВП, почти 3 тыс. фунтов стерлингов душевого ВВП и 45 млрд. фунтов налоговых поступлений в год. Такими исследованиями (как, впрочем, и обратными – как вот этот текст британской Партии независимости, побеждавшей на выборах 2014 г. по партийным спискам в Европарламент) нельзя пользоваться в режиме репоста. Их надо читать и помнить, что спорят даже физики, а уж экономика – это наука на стыке точной и гуманитарной, и абсолютной истины там быть не может. Для любителей медленного чтения могу порекомендовать доклад Deutsche Bank, из которого ясно: основной пугающий британцев тезис о том, что Британия перестанет быть мировым финансовым центром, не очевиден для самих банкиров. Сейчас порядка 35% сделок с акциями, 40% сделок на рынке металлов и 45% валютных сделок совершается именно в Британии.
Давайте рассмотрим, так что же было основаниями для Brexit и как повела себя экономика после референдума, предвосхищая его последствия?
Самое банальное и первое основание – Британия богаче большинства стран ЕС и является донором Европейского союза. Душевой ВВП на 2018 г. составляет 42 с лишним тысячи долларов, примерно столько же он составлял и в 2016 г. когда было принято решение о Brexit – затем незначительно снизился из-за падения курса британского фунта (об этом ниже), и вновь вырос. Выше только в 9 странах — Люксембурге, Ирландии, Финляндии, Дании, Германии, Австрии, Швеции, Нидерландах, Бельгии, примерно столько же – во Франци. Всего в ЕС 28 стран (в среднем душевой ВВП ЕС составляет порядка $32 тысяч).
Британия ежегодно субсидирует ЕС на крупные суммы – чуть менее 10 млрд. евро (учитывая разницу между платежом и суммами, получаемыми самой Британией из бюджета ЕС на различные программы), являясь третьим донором после Германии и Франции. (По правилам ЕС взнос составляет 1.17% ВВП страны, бюджет ЕС на 2018 г. – 160 млрд. евро, но Британия со времен Маргарет Тэтчер платит чуть меньше в соответствии с т.н. «британской скидкой», ежегодно рассчитываемой по сложной формуле, учитывающей объемы импорта и экспорта, курс валюты и т.п.). Получать из бюджета ЕС больше Британия не может прежде всего потому, что сельское хозяйство, на которое тратится большая часть расходов, в Британии невелико (менее 1% ВВП), а приоритеты европейской политики расписаны на много лет вперед – бюджет принимается на семь лет. На увеличение «скидки» не готов ЕС.
Может показаться, что в масштабах Британии эти расходы не очень велики. В самом деле, расходы бюджета Великобритании после Brexit увеличились почти на 20 млрд. фунтов (курс евро сейчас 1.12-1.13 к фунту, то есть в евро это еще больше), что вдвое больше годового взноса. Однако это расходы на себя любимого, а не на далекие страны.
Но прямые потери бюджета – не единственный параметр. Важно также и нежелание Британии подчиняться нормам европейского регулирования, подчас абсурдным. Мы постоянно читаем, что ЕС, подобно российским властям, что-то запрещает – конечно, ради общего блага. То сигареты с ментолом запретит (это не шутка, такой запрет вступает в силу с 2020 г.), то разработку сланцевого газа, то еще что-нибудь. То предложат принудительно расселять экономических мигрантов из неблагополучных стран: доброту в признании беженцев проявляют немцы со шведами, а жить их отправить надо куда-то еще. Это решение не коснулось Британии, но его, тем не менее, приняли в 2015 г. и пытались навязать восточноевропейским странам, отменено оно было только в 2018 г., когда столкнулось с невозможностью его реализации и со снижением миграционного потока. Решения ЕС принимаются по принципу «двойного большинства» — за него должны проголосовать 55% стран, представляющих 65% населения, Британия имеет лишь 29 голосов в общей квоте в 352 голоса и кворуме решения в 260, таким образом, она не обладает не только правом вето (как, например, в НАТО им обладает любая, даже самая маленькая страна), но и не может заблокировать решения даже при поддержке еще нескольких традиционно оппонирующих в последние годы Брюсселю стран, вроде Прибалтики или Польши.
Наконец, третья и самая главная причина Brexit – это миграционная история. Наплыв рабочей силы из бедных стран ЕС снижает зарплаты британцев. При этом разница в уровне жизни составляет разы (например, душевой ВВП Болгарии менее $10 тысяч при британских $42 тыс., Польши – $14.5 тыс., а количество мигрантов из Польши максимально и составляет 900 тысяч – практически треть от общего числа). Мигрантам можно платить примерно в полтора раза меньше: порядка 8 фунтов в час (близко к минимальным по закону 7.5) вместо средних британских 12.5. При этом, в Британии находится почти 3 млн. граждан ЕС, в то время как британцев живет в странах ЕС в три раза меньше. И если живущие в ЕС британцы — в основном либо квалифицированные работники, либо пенсионеры, предпочитающие дешевые и солнечные страны юга Европы, то живущие в Британии европейцы это прежде всего неквалифицированная рабочая сила. В самом по себе этом слове нет ничего оскорбительного, в современной экономике среднестатистический работник со среднестатистической зарплатой — это продавец в торговом зале. И в Британии при 32.3 млн. собственного трудоспособного населения и почти 1.5 млн. безработных (это чуть выше 4%, очень мало по европейским меркам, где в среднем безработица превышает 8%, но и это весьма значимое количество избирателей) есть мнение, что лучше на таких работах работать британцам. Предприниматели в ритейле, конечно, могут возражать, что это снижает эффективность их предприятий, но предпринимателей значительно меньше, чем наемных рабочих, да и не каждый предприниматель работает с иностранной рабочей силой, так что выбор политиков тут понятен. Кроме вопроса о зарплатах, британцев волнует и рост цен на покупку и аренды недвижимости, который подпитывается мигрантами (недавно налоги на покупку недвижимости иностранцами были повышены).
Что же произошло после референдума о Brexit? Прежде всего, снизился курс фунта стерлингов. Он составлял на 25 июня 2016 г 1.23 евро за фунт, начал снижение сразу после референдума и снизился к октябрю 2016 г. до уровня 1.12, на чем и зафиксировался до сих пор. Снижение, таким образом, составило порядка 9%. Снижение курса фунта серьезно повлияло на платежный баланс, улучшив его (за январь-август 2018 г. дефицит составил 11.7 млрд. фунтов, для сравнения в январе-августе 2016 г. он составлял 28.6 млрд., то есть более дефицит снизился более чем в два раза) и на дефицит бюджета, уменьшив его с 2.9% до 1.8% ВВП, более чем на 30 млрд. фунтов, до 42.6 млрд. фунтов в завершенном в марте 2018 г. очередном финансовом году. Это, кстати, самый низкий уровень (!) за 16 лет. Но на следующий год запланировано его снижение еще больше, до 25 млрд. фунтов.
Экспорт услуг, традиционно находящийся в профиците, но не покрывающем дефицита торговли товарами, также не упал, а вырос. Прямые иностранные инвестиции хотя и упали после рекордного 2016 г., но также остаются в плюсе. Наконец, ничего плохого не случилось и с экономическим ростом Британии. В 2016 году он, несмотря на референдум о Brexit, составил вполне солидные 1.8% – самый высокий результат среди стран «большой семерки». В 2017 г. рост снизился до 1.7% (ниже чем в большинстве стран «большой семерки», но выше чем в Италии и Японии), а в 2018 году накопленный рост пока составляет 1.1 %, хотя и ускорился к третьему кварталу с очень плохого первого с 0.1 до 0.6%.
Эти результаты, понятно, можно трактовать с разными знаками: что они «пока» хорошие (плохие) потому что Brexit еще не случился, или «уже» хорошие (плохие), потому что он приближается, а будут еще круче. В контексте развилки о «мягком» или «жестком» Brexit важен вопрос о возможной таможенной границе. Хотя Британия и является пятой экономикой мира с абсолютным ВВП в $2.6 трлн., 3.4% мирового ВВП (для сравнения – абсолютный ВВП России по той же методологии 1.6 трлн.), экономика остального ЕС составляет 16% мирового ВВП. То есть, вроде бы, переговорная позиция ЕС сильнее. 45% экспорта товаров Британии приходится на ЕС, в структуре экспорта ЕС Британия составляет лишь 8%. Доля ЕС в импорте Британии еще выше – около 54%. Однако, зарабатывает на торговле прежде всего ЕС: в 2016 году, на момент референдума, торговый профицит ЕС составлял более 60 млрд. фунтов. Сейчас он вдвое сократился, но все равно остается впечатляющим. А вот в торговле с США (19% экспорта и чуть меньше импорта Британии) в профиците, наоборот, Британия, несмотря на существующие торговые пошлины. Причем доля экспорта в ЕС в Британии падает (в начале нулевых она составляла 55%), а доля экспорта в США растет. Тереза Мэй, и нынешний Президент США Дональд Трамп говорили о планах сформировать новую зону свободной торговли между этими более близкими культурно более и сопоставимыми по экономическим параметрам государствами (душевой ВВП США составляет $62 тыс., что значительно выше Британии, но еще выше, чем ЕС, таким образом, британские товары будут более сопоставимы с американским рынком). В случае «жесткого Brexit» этим можно будет заняться немедленно, в случае «мягкого» – несколько позже, учитывая, что правительство Мэй считает нынешнее сохранение зоны свободной торговли между Великобританией и ЕС временным, до тех пор, пока не будет найден приемлемый вариант решения проблемы границы между частями Ирландии.
Число мигрантов из стран ЕС в Британию уже стало резко сокращаться. Чистая миграция из ЕС сократилась в два раза, рабочая миграция – на треть. Существующая редакция соглашения предусматривает, что граждане ЕС, живущие в Британии не меньше 5 лет, получат вид на жительство вместе с членами их семей. Те, кто сейчас или до конца переходного периода в 2020 г. легально въедут в Британию, получат статус переселенца (settler), точные параметры которого пока не определены, но, скорее всего, будут предусматривать право работать. Визового режима для краткосрочных поездок между Британией и ЕС не планируется. Кстати, сокращение хотя бы прироста мигрантов означает и сокращение оттока капитала, о чем часто забывают.
К моменту завершения переходного периода британское правительство ожидает ускорения экономики за счет проводимой налоговой реформы, похожей (хотя и менее радикальной), чем налоговая реформа Трампа в США. Налог на прибыль с изначальных 21% снижен до 19%, к 2021 г. – до 17%, что станет одной из самых низких ставок в Европе. Снизится налог на прирост капитала для владельцев коммерческой недвижимости, а также необлагаемый налогом минимум доходов. Впрочем, пока главные положительные макроэкономические эффекты были достигнуты за счет небольшой девальвации фунта. Это особо не рекламировалось сторонниками Brexit, хотя в их документах можно встретить фразу про «competitive currency» – конкурентно способную валюту и догадаться, о чем это. Понятно, фраза «снизить курс валюты» не вызывает энтузиазма, хотя правительства разных стран периодически прибегают к этому. Впрочем, резкое сокращение дефицитов бюджета и торговли, при сохранении экономического роста, на мой взгляд, в данном случае его оправдывает. Главное же конкурентное преимущество Британии – не в курсе фунта, а в правовой системе, доверие к которой значительно выше, чем к континентальной и среднеевропейской (ЕСПЧ выглядит привлекательно для России, но вовсе не для Британии). Потому Британия и сохраняет, и сохранит статус мирового финансового центра. Впрочем, и британские налоги по сравнению с европейскими маленькие (по рейтингу Paying taxes, уровень налоговой нагрузки в Британии всего 30.7% – значительно ниже, чем в большинстве стран ЕС, (апример, в Германии с 48.9% и уж тем более Франции с 62.2%).
Опыт Британии (пока что как минимум не ухудшивший ее жизнь, а большинство экономических показателей только улучшивший) может вполне пригодится в будущем и России для пересмотра сакральных скреп так называемой евразийской интеграции с более бедными и культурно далекими (кроме Беларуси) соседями, на которой Россия теряет крупные средства – как, например, на отсутствии экспортных пошлин на энергоносители, так и еще в большей степени на миграции (только легальные трансграничные переводы только физических лиц из России в СНГ в 2017 г., например, превысили $12 млрд. ). Это отдельный и долгий разговор, но его надо не бояться вести.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.