in

Бюрократы от правозащиты. Зоя Светова о том, как Amnesty International потеряла суть своей миссии

Amnesty International
Фото: Bartosz Krupa / East News

Правозащитная организация Amnesty International отозвала свое решение о присвоении Навальному статуса «узника совести». Он был присвоен 17 января 2021 года, когда Алексей был задержан и арестован после возвращения из Германии в Россию. Подобный статус Навальному организация давала и раньше, когда в разные годы его задерживали на акциях протеста. 

Зоя Светова

Нынешний беспрецедентный демарш самой известной западной правозащитной организации вызвал не просто удивление, а оторопь. Объяснения менеджеров AI разного уровня, из Москвы и из Лондона (там находится их штаб-квартира), оставили ощущение жуткой неловкости. Прежде всего — за этих людей, которые позиционируют себя как защитники людей, преследуемых властями в разных странах мира, а на поверку оказываются клерками, бормочущими нечто невразумительное. 

О чудесной организации Amnesty International я слышала с детства. В 80-х годах мои родители, религиозные диссиденты, были признаны «узниками совести». Когда они сидели в тюрьмах и в ссылке, мы получали сотни писем со всего мира от членов организации. В 2008 году по приглашению организации ACAT (борется с пытками во всем мире) я проехала по нескольким городам Франции и встречалась с простыми членами НКО, многие из которых также были членами Amnesty. 

Они показывали мне свои петиции за освобождение российских политических узников, чьи имена и фамилии выговаривали с трудом. Но меня чрезвычайно тронуло, насколько искренне они сочувствовали, организовывая акции и петиции в защиту, насколько они были уверены, что это поможет вытащить людей из далекой российской тюрьмы. С таким же детским восхищением говорили они об Анне Политковской — для них она была настоящей героиней. 

А потом я оказалась в парижском офисе Amnesty. И это была совсем другая история: я увидела вполне бюрократическую организацию —  исследовательский центр, сотрудники которого занимались правозащитой и освобождением политических узников по всему миру, причем с тем же пониманием и усердием, с которым они могли бы спасать, скажем, котиков или белых медведей. Они свято чтили формальные каноны и разные уставные заморочки своей организации. Как теперь выяснилось в истории с Навальным, «технические моменты» значат для них неизмеримо больше, чем все остальное. И эти самые моменты постепенно затмили для них смысл и суть правозащитной деятельности. 

Я вспоминала об этом холоде офиса Amnesty, когда встал вопрос о признании узниками совести Михаила Ходорковского и Платона Лебедева. После первого судебного процесса по «делу ЮКОСА» —  когда уже всем в России, в том числе и сотрудникам московского офиса Amnesty стало ясно, что дело это политически мотивировано, — бюрократы от правозащиты никак не хотели присваивать им этот статус. Их смущал тот факт, что Ходорковский — олигарх, а на Западе олигархов не любили, правозащитники боялись за них вступаться. 

Еще с советских времен Amnesty присваивала два статуса — «узник совести» и «политический заключенный». Всякий «узник совести» автоматически считался и политзаключенным — но не наоборот. Для «узников совести» Amnesty требовала немедленного и безоговорочного освобождения, в то время как в случае с политзаключенными требования к властям ограничивались лишь проведением незамедлительного и беспристрастного судебного рассмотрения. И в советское время, и несколько лет после падения СССР организация дифференцированно подходила к присвоению того или иного статуса. 

Так, например, ученому Игорю Сутягину, обвиняемому «в госизмене в форме шпионажа», в 2004 году присвоили статус политического заключенного, а не «узника». Видимо, опасаясь, а вдруг он и правда шпион? 

Кстати, Сутягину даже такое признание Amnesty очень помогло в колонии, его имя все время было на слуху. В результате он стал одним из тех, кого в 2010 году обменяли на российскую шпионку Анну Чапман и других людей из ее группы. После Сутягина AI никому больше статуса «политзаключенного» не давала. 

В 2011 году под давлением российских правозащитников и западного общества Ходорковский и Лебедев все-таки получили статус «узников совести». Бюрократы подчинились, вспомнив о своей правозащитной миссии. 

Влияли ли «титулы» Amnesty на судьбу российских политических заключенных, спросите вы. Мне доподлинно неизвестно, как в Кремле реагируют на те сотни и тысячи писем, которые приходят от членов Amnesty со всей Европы с требованием освободить того или иного человека. 

В колониях, надеюсь, статус «политического заключенного» и «узника совести» пугает начальство, держит его в тонусе — как и письма, поступающие в их адрес со всего мира. К этим осужденным относятся с большим вниманием, не позволяя в отношении них грубых нарушений. Не сомневаюсь, что для западных лидеров, членов ПАСЕ и других европейских организаций наличие статуса «узника совести» у того или иного арестанта, судьбу которого обсуждают на переговорах или встречах международного уровня, играет роль. Это важно и существенно.

Поэтому-то лишение Алексея Навального этого статуса — большая ошибка со стороны Amnesty. И, конечно, большая победа со стороны тех, кто задумал и с блеском провел эту спецоперацию.

У меня нет сомнений, что это было сделано в интересах Кремля. 

Почему Amnesty International поддалась на провокацию? Представители организации объясняют, что были вынуждены реагировать на запросы граждан. Те присылали в организацию ролики с выступлениями Навального десяти- и пятнадцатилетней давности, в которых они усмотрели «метафоры» (это выражение Натальи Звягиной — главы московского офиса организации), несовместимые со статусом «узника совести», граничащие с призывами к насилию и к возбуждению ненависти. 

Основные вопросы уже были заданы: почему раньше исследователи организации не изучили внимательно высказывания Навального, прежде чем присваивать ему статус? А если изучили, то почему его «метафоры» смутили их не тогда, а только сейчас? Представляли ли они, какую реакцию вызовет в России отзыв статуса у Навального? Думали ли о том, как это может быть использовано российской пропагандой? Известно ли им, что от некоторых своих прежних сомнительных высказываний Навальный уже открестился, и подробно объяснил, почему близко общался с националистами? Все эти цитаты можно легко найти в интернете.

Но вся история с Amnesty, прежде всего, о том, как правозащитники превратились в бюрократов, в функционеров, постепенно потеряв смысл своего служения и утратив сам дух правозащиты. 

На днях писатель Борис Акунин обратился к AI с просьбой пересмотреть решение в отношении Алексея Навального. «В вашей декларации говорится: “Мы действуем в интересах защиты людей, кому отказано в правосудии, свободе, правде и достоинстве”. Боюсь, что в данном конкретном случае вы сделали нечто прямо противоположное, — пишет Акунин, — вместо того, чтобы защитить человека, которого сначала чуть не убили, а потом неправедно заточили в тюрьму, вы нанесли по нему новый удар. Вы еще плотней закрыли двери его камеры, усложнив всем нам борьбу за его освобождение. Придерживаясь буквы протокола, вы нарушили дух вашей миссии».

Наивное письмо идеалиста. 

По-моему, после того как Amnesty отозвала статус «узника совести» у Навального, писать им и просить пересмотреть свое решение — все равно что жаловаться на нарушение прав человека в «Спортлото».

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.