Тема детства и детей, кем бы и в каком бы контексте она ни поднималась, всегда чувствительна, всегда трепетна, всегда радостна и тревожна одновременно. И всегда хочется от чего-то уберечь, заслонить, предостеречь. За них, за их настоящее и будущее всегда страшно.
В последние дни она, эта тема, забила мощным фонтаном на фоне общей темы внезапно оживших протестных настроений в российском обществе в тот момент, когда, казалось, общество основательно и надолго погрузилось в липкую и вязкую апатию.
Когда ближе к прошедшей субботе стало очевидно, что почти уже забытая уличная активность примет по-настоящему серьезные масштабы, охранительно-карательная машина затарахтела на полную мощность и среди прочих стандартных речей о «раскачивании лодок» и «иностранных вмешательствах», каковые речи давно уже способны произвести впечатление только на тех, кто их произносит или пишет буквами, не могла не возникнуть гарантированно трепетная и чувствительная тема «детей».
Сводилась эта тема к «недопустимости и даже преступности вовлечения детей и подростков в политику». Для многих и многих поколений российских детей усвоенное с самого раннего детства табу, звучащее как «не ходите, дети, в Африку гулять», всякий раз обрастает новыми реалиями. А пресловутая «Африка» принимает все новые и новые очертания и признаки своей ужасности и опасности.
Интересно, что никому из тех чадолюбивых доброхотов, тех, кто, срывая голос, «предостерегают» и «не рекомендуют», потому что это «опасно», не приходит в голову обратиться к тем, от кого эта опасность ожидается, с естественным, казалось бы, призывом просто не бить людей и не затаскивать их в кутузки. Ну, казалось бы, просто не надо их дубасить и упаковывать в антисанитарные автобусы. Всего лишь. Казалось бы.
Это никому, что ли, не приходит в голову? Или нам всем, включая детей и подростков, следует относиться к так называемым силовым структурам не как к живым людям, худо-бедно управляющим деятельностью собственных мускулов, — про мозги я уж не говорю, — а как к грозным и непредсказуемым явлениям природы, к фатальным проявлениям бездушной стихии, — вроде ураганов, тайфунов, землетрясений, лавин, наводнений, оползней и грязевых потоков?
Слушая или читая в социальных сетях всякие дискуссии на эту тему, слушая голоса кликуш, на все голоса завывающих о «недопустимости вовлечения подростков в политическую жизнь», я «по бессознательной для себя филиации идей», — если выражаться словами Л. Н. Толстого, — неизбежно вспоминаю полки библиотек и книжных магазинов времен моего детства, ломившихся от книжек, стихов, песен и кинофильмов:
— про всевозможных юных барабанщиков, пулей вражеской сраженных и с улыбкой на устах медленно падающих на землю сырую;
— про пионеров-героев, сначала подвергшихся пыткам, описанным подробнейшим и отчасти даже сладострастным образом, а потом — расстреляных-повешеных-замученых нам всем в назидание и пример для подражания;
— про всяких юных помощников пограничников, выслеживавших и, если повезет, лично схвативших и доставивших на заставу пару-тройку шпионов-диверсантов, расплодившихся в предвоенные, в военные и в послевоенные годы в невообразимых количествах на радость стихотворцам и беллетристам, шустрым и оборотистым мастерам соответствующих жанров.
Это обязательное и притом несомненно травматическое чтение служило для многих из нас непосредственной причиной (и, соответственно, сюжетом) наших детских ночных кошмаров. А при свете дня — темой бесконечных мальчишеских обсуждений, предположений и споров о том, кто из нас смог бы выдержать пытку и не сообщить врагу о местонахождении знамени пионерской дружины и барабана с горном, зарытыми в школьном дворе, а кто бы не выдержал и стал бы предателем.
Попутно, чтобы не возникало на этот счет никаких сомнений, уточним, что это, разумеется, не было вовлечением подростков в политику. Как можно-с!
Когда юное существо испытывает необходимость вступиться за невинно преследуемых — это «вовлечение».
А вот когда несколько поколений подростков без устали взращивали на героических примерах пламенных юных стукачей наподобие Павлика Морозова — это было, чтобы вы знали, патриотическое воспитание, щедро посеянное в головах двух-трех поколений подростков.
И, хотя и чахлые, но при этом поразительно живучие ростки этих стародавних посевов дают о себе знать и в наши дни, когда тот или иной депутат, или телевизионный пропагандист, или казенный «политолог», или простой президент произносит по адресу того или иного «пациента» лишенные какого бы то ни было семантического наполнения слова. Например, слово «предатель».
В контексте этой винтажной риторики такие слова — точно так же, как и в нашем подростковом сознании, — обладают всего лишь исключительно эмоциональной энергией. То есть их подлинным содержанием служат лишь возможные последствия для того или для тех, в чей адрес они были произнесены. А такие с точки зрения элементарной логики необходимые уточняющие вопросы, — как, например, что или кого предал этот «предатель», — или игнорируются вовсе или, в самом крайнем случае, отзываются ответом типа «сами должны понимать».
Когда люди научатся употреблять некоторые слова в человеческих значениях (когда, например, «предателем» научатся называть того, кто изменил своим принципам, идеалам и ценностям, того, кто предал дружбу, предал самого себя — такого, каким он был, пока не стал конформистом и циничным негодяем), может быть, эти слова вернут себе нормальный человеческий смысл.
А до тех пор, пока из них не выветрится до конца накопившийся за многие десятилетия неистребимый запах хлорки казенных помещений, махры и перегара конвоиров, перебродившего пота арестантской робы и «Шипра» гражданина начальника, слова эти будут звучать столь же бессмысленно, сколь и зловеще.
И вот этих всех, кто сейчас с пустыми оловянными глазами произносит мертвые слова, которые могут произвести сколько-нибудь серьезное впечатление только на таких, как они сами (то есть на так и не выросших подростков времен позднего «совка»), никто, разумеется, ни в какую политику не вовлекал. А если и вовлекал, то, знаете ли, есть политика и политика. Та политика, куда их вовлекли давно и навсегда, это, изволите ли знать, «какая надо» политика.
А что касается нынешних мальчиков и девочек, которых «не надо вовлекать в политику», хотя бы потому, что это не та политика, какая «нам нужна», то можно сказать вот что. То, что вы в данном случае называете политикой, это вовсе никакая не политика. Острое чувство справедливости и, соответственно, несправедливости, столь свойственное именно подросткам, — точнее сказать, лучшим из них, — это никакая не политика. Это имеет отношение к нравственному чувству. Это имеет отношение к чувству собственного достоинства и к чувству самоуважения.
И их не надо ни во что вовлекать или не вовлекать. Некоторые вещи они давно уже понимают лучше и точнее нас. Они сами нас вовлекут, куда и когда сочтут нужным и уместным. Если мы, конечно, это заслужим.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.