in

Где все? Антон Орех о тех, кто пока не выйдет протестовать на улицы

Во время митинга в центре Москвы, организованного Блоком демократических сил, 4 февраля 1990 года
Во время митинга в центре Москвы, организованного Блоком демократических сил, 4 февраля 1990 года. Фото: Андрей Соловьев, Дмитрий Соколов / ТАСС

Протесты в России завершились максимально странной картинкой. Жители Петербурга идут по льду Невы, чтобы обойти полицейское перекрытие и попасть туда, куда им нужно по делам. Протестов нет – перекрытие города есть. Та же история в Москве, Новосибирске. Власть продолжает бой. Но уже бой с тенью. И призраком революции. Которой не случилось. 

Умные люди говорят: власть переоценила опасность протестов, оппозиция переоценила их потенциал. В финале, когда в Москве и Питере граждане вышли стихийно на улицы после приговора Навальному, силовиков просто количественно оказалось больше. А про перевес в мощи и говорить не стоит. Почему «бунт» получился таким краткосрочным и что нас ждет в будущем? 

Думая об этом, я случайно наткнулся на фотографию, сделанную 31 год назад в эти же февральские дни. Митинг за отмену 6-ой статьи советской Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС. 300 тысяч человек! То, что действительно можно называть «людским морем». Страстно, но мирно. Милиция есть, но никого не бьет. 6-ю статью отменят. Но это не спасет Советский Союз от развала. А коммунисты до сих пор хорохорятся и свой процент на выборах и в Думе стабильно имеют. Как «оппозиция». 

Почему же в 1990-м люди выходили на улицы сотнями тысяч, а сейчас, даже при явно расширившейся географии протеста, по всей стране собралась едва ли половина от того количества? Ключевое отличие состоит в том, что горбачевская власть не только не препятствовала общественной активности, но и поощряла ее, сама была инициатором перемен. Реформы шли сверху. Хотя в какой-то момент пошли явно не туда, куда планировал Михал Сергеич, и просто вышли из-под контроля. Даже тогда против народа применяли силу – вспомним Тбилиси или Вильнюс. Но это были спорадические вспышки агонизирующего строя. Митинги и шествия же никто не запрещал, а разговоры в быту шли сплошь о политике, о новом разоблачении сталинизма и о том, как начать жить по-другому. Это реально волновало миллионы людей, и люди реально были готовы выходить за это, требовать, бороться. 

Сейчас все иначе. Во-первых, власть фактически запрещает даже то, что формально разрешено. Мы же понимаем, что согласование акций – это по факту вопрос разрешения и запрещения. Несогласование – это запрет. Который противоречит Конституции даже в теперешней ее «пеньковой» редакции. Выходить на улицу – просто опасно. Для здоровья, карьеры, кошелька – посадить еще могут, в конце концов! Сколько среди нас таких, кто готов рискнуть? Явно не 300 тысяч в одной только Москве. О чем я неоднократно и говорил, что власть, запрещая любые проявления публичной активности добьется того, что выходить будет мало людей, но это будут уже те, кто не боится вообще ничего. И мы видели, что протестующие почти не приносили с собой смешные плакаты и не скандировали веселые лозунги, зато начали давать ОМОНу сдачи. Редко – но раньше подобного вообще не было. 

Кроме того, протестная повестка реально важна для небольшого процента населения. Ее не обсуждают с утра до ночи на работе, в автобусе и на лавочке у подъезда. А сверху нам навязывают обсуждение чего угодно – Байдена, Украины, однополых браков, фальсификации истории. Про оппозицию же говорят, как про врагов народа, и значительной части народа это кажется правдой. Если в 1990-м потребность в правах и свободе была насущной необходимостью, людям казалось, что это то, что действительно нужнее всего, то сейчас нужнее всего поесть, попить, поспать. И за исключением короткой перестроечной вспышки сознания, так было всегда. 

Наши люди живут не для того, чтобы стало лучше, а чтобы не стало хуже. В крайнем случае, если хуже становится постепенно и не сильно – то и это можно потерпеть. Мы народ с удивительным запасом терпения и очень высоким болевым порогом. Любые перемены кажутся не к добру. Лучше хоть какая-то стабильность – даже если это уже откровенное болото. При этом люди не слепые. Они видят и понимают, что живут все хуже, что перспектив всё меньше, что нищета гораздо вероятнее богатства. Но сделать решительный шаг – страшно. Страшно потерять сразу все. А смотреть миллионами фильм Навального про дворец в Геленджике это не мешает. И возмущаться, сидя дома, не мешает. И даже слать власти проклятия – тоже не мешает. Но никаких активных действий подавляющее большинство не совершает и не совершит. 

С другой стороны, при том, что большинство все равно скорее за Путина и так или иначе проголосует за него на каких-нибудь выборах, выходить на улицы, чтобы поддержать его, тоже желающих нет. Совсем нет. Мы же не видели никаких стихийных акций «За Путина». Ни у кого в душе не закипело от клеветы Навального и нападок на Россию со всех сторон. Случись что, власть сможет опереться только на дубинки и автозаки, но ей точно не стоит ждать поддержки «улицы». Власть в России признают, готовы ее терпеть и мириться с ней. Но власть не любят – так, чтоб от всего сердца и от души. За нее голосуют, потому что «больше не за кого», чтобы «хуже не было», потому что «эти уже хотя бы наворовали, а новые только начнут воровать». 

Поэтому не спрашивайте «Где все?». Все там, где и были. Живут своей рутинной жизнью. 

Наверное, будет что-то весной или летом. Точно будет что-то перед выборами в Думу и после подсчета голосов. Но я сильно сомневаюсь, что сложится такая ситуация, когда на одного человека с дубинкой будут полсотни протестантов. Говорят, что при таком соотношении сила перестает быть эффективной. В ночь подавления протестов после приговора Навальному, в Москве задействовали восемь с половиной тысяч силовиков. Умножьте на пятьдесят. Четыреста с лишним тысяч! Бывало и такое, конечно. Когда у Голландии в футбол выиграли в 2008-м. 

Поэтому сегодня кажется, что даже следующая большая победа футболистов более вероятна, чем сотни тысяч граждан, требующих перемен. 

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.