Покончив со структурами Алексея Навального, власть, кажется, переключилась с либералов на леваков. ЦИК уже отказал КПРФ в регистрации в качестве кандидата в Госдуму Павлу Грудинину. Еще один яркий коммунист Николай Бондаренко тоже рискует быть выдавленным из гонки. А совсем недавно под пресс попала редакция левого журнала «Рабкор». О том, как леваки оказались очередной мишенью Кремля после ФБК*, почему власть рушит легальные политические структуры и как это скажется на долговечности путинского режима, «МБХ медиа» рассказал главный редактор журнала Борис Кагарлицкий.
В двадцатых числах июля журнал «Рабкор», который с левых позиций освещает международные события и политическую ситуацию в России, сообщил о том, что временно прекращает традиционные стримы в интернете. Позже стало известно, что издание выселяют из помещения, которое арендует редакция, — к арендодателю наведались силовики. Чуть раньше главный редактор «Рабкора» Борис Кагарлицкий стал героем пропагандистских сюжетов на РЕН ТВ и в «Известиях». В одном из них, под кричащим названием «Красная ОПГ», авторы заявляли, что Кагарлицкого, а также коммунистов Валерия Рашкина и Сергея Левченко, финансируют «иностранные покровители». Еще раньше Минюст внес Институт глобализации и социальных движений (ИГСО), который также возглавляет Борис Кагарлицкий, в реестр иностранных агентов.
— 22 июля «Рабкор» сообщил о временном прекращении стримов. Я знаю, что у вас возникли проблемы и с помещением. Расскажите, чем вы не угодили власти?
— Точно мы и сами не можем всего знать, поскольку к нашему арендодателю не так давно пришли люди в штатском и отказались назвать ведомство, которое они представляли. Зато категорически рекомендовали нас из помещений, которые мы арендовали, срочно выселить. Главной причиной, по которой мы должны покинуть помещения, арендодатель после встречи с этими людьми назвал выборы: дескать, «Рабкор» занимается политической деятельностью и тем самым мы его подводим, у него из-за нас могут возникнуть проблемы. Ну а дальше — нас просто выселили. Так что мы ищем новое помещение.
Но это лишь часть истории. Как вам известно, на меня и моих коллег был довольно большой наезд несколько месяцев назад, когда РЕН ТВ и «Известия» публиковали, на мой взгляд, клеветнические сюжеты. Они касались не только меня, но и Сергея Левченко — бывшего депутата Госдумы и губернатора Иркутской области, а также депутата Госдумы Валерия Рашкина. В тех сюжетах, в частности, была абсолютная клевета, касающаяся Фонда Розы Люксембург, с которым мы сотрудничаем. Там заявлялось, что он якобы является спонсором нацистского батальона «Азов», что является полным бредом. Во-первых, Фонд спонсором батальона, конечно же, не является. А во-вторых, он оказывает поддержку по всей Европе как раз антифашистским организациям и движениям.
Ну и самое смешное в этой истории, что создатели сюжета на РЕН ТВ искренне считали, что Роза Люксембург, расстрелянная более ста лет назад, — это ныне живущая тетка из Германии, которая раздает какие-то указания некоторым конкретным коммунистам и социалистам.
Так что пару месяцев назад это была первая серьезная атака на нас. Но поскольку это не произвело на нас особого впечатления, то они перешли к административным мерам и выселили нас из помещения.
— А какое отношение Рашкин и Левченко имеют к «Рабкору», вы же с ними в одной партии не состоите?
— Нет, ни я, ни кто-либо из наших сотрудников, в партиях вообще не состоит. Позиция «Рабкора» очень конкретная: мы не поддерживаем никакие партии, но поддерживаем кандидатов, которых считаем левыми, прогрессивными и достойными избрания. Мы — организация, твердо стоящая на левых позициях, поэтому поддерживаем кандидатов с левого фланга. Мы выбрали для себя несколько кандидатов. Большая их часть баллотируется от КПРФ, но не все. Среди них есть и справедливороссы. Всем этим людям мы даем трибуну, публикуем их материалы. При необходимости даем оборудование для записи своих видеороликов.
Некоторых кандидатов, которых мы поддерживаем, с выборов уже снимают. Например, Анну Очкину — она баллотировалась в Пензе и в Госдуму, и на пост губернатора от СР. Ее уже вынудили отказаться от участия в выборах. Она заявила, что снимается не добровольно. В качестве основания для отстранения от выборов использовалось как раз то, что она сотрудничала с Институтом Глобализации и социальных движений (ИГСО), признанным иностранным агентом. Кстати, институт уже давно из-за этого не может работать и находится в стадии ликвидации. А сейчас проблемы с участием в выборах испытывает член КПРФ из Саратова Николай Бондаренко, с которым мы тоже сотрудничаем.
Можно констатировать, что в целом идет достаточно жесткая кампания, чтобы убрать всех ярких кандидатов с выборной гонки. Если цель власти сделать так, чтобы о выборах узнало как можно меньше людей, то кампанию надо очистить от тех, кто способен привлечь к ней внимание и разжечь интерес. Это касается как левых кандидатов, которые нам идеологически близки, так и всех остальных оппозиционеров. Один из чиновников мне прямым текстом так и сказал: «Мы заинтересованы в том, чтобы об этих выборах никто не узнал». Полагаю, итоги этих выборов уже предрешены. Не исключаю, что распределены даже проценты, которые получит тот или иной кандидат.
— А на сколько, по вашему мнению, далеко способна зайти власть, зачищая политическое поле?
— Никаких границ нет. У власти нет ни плана, ни концепции. В противном случае это можно бы было понять. Как это было, например, во времена «управляемой демократии» при Суркове. Тогда было представление — сюда нельзя, а сюда можно, если вы зайдете за эту границу, вас будут бить, а не зайдете — не будут. То есть мы хотя бы знали границу, где они остановятся. А сейчас случилось так, что вся политологическая терминология у нас постепенно заменяется блатной. И нынешние действия Кремля можно описать так: они пошли по беспределу. И никаких других понятий, к сожалению, в политологии для описания этого процесса не существует.
— А зачем власти понадобилось громить легальные и вроде бы весьма травоядные левые структуры? На фоне либеральной оппозиции последних лет, с их уличной протестной активностью, как видится, леваки просто стоят в стороне.
— С одной стороны, то, что у левого движения сейчас нет серьезной организации и способности производить большую уличную активность — действительно так. Но важно понять и то, что на данный момент никакого массового мобилизационного потенциала ни у кого нет. И если какие-то стихийные уличные протесты и будут развиваться, то вообще без связи с какой-либо политической организацией. Думаю, последняя организация, которая могла мобилизовать протестный электорат, это были навальнисты. И они теперь разгромлены. Больше никакой подобной структуры в России на сегодняшний день не существует.
Но с другой стороны, это никоим образом не облегчает жизнь власти. Поскольку самые серьезные и опасные для любого режима выступления всегда происходят стихийно. И чем больше разгромлены политические структуры, имеющие мобилизационный потенциал, тем выше вероятность стихийных и неуправляемых массовых действий.
Здесь ведь важно понять одну простую вещь: если признанный экстремистским и запрещенный сегодня ФБК мог вывести людей на улицы, то он мог и заставить их с этих улиц уйти.
И парадокс заключается в том, что власть в России устранила все структуры, которые могут убрать людей с улиц. И этим они создали себе серьезную проблему. Да, пока она не актуальна. Но если она обострится, мы все увидим, насколько крупную ошибку власть совершила.
Но вернемся к левым. Дело в том, что сейчас в стране есть потребность в конструктивной социальной повестке. И власть очевидным образом понимает, что те, кто могут ее сформулировать, — а в данном случае это левые — гораздо опаснее тех, кто просто кричат «Долой!». И поэтому, вероятно, сейчас власть под статьи об экстремизме будет стараться подвести тех, кто способен сформулировать как раз умеренные и конструктивные требования. Потому что именно такие люди могут мобилизовать общественную поддержку какой-либо инициативы.
Вообще одна из главных проблем любых российских протестов в том, что сами протестующие не до конца способны не только сформулировать свои требования, но и объяснить, почему они протестуют. А власть в свою очередь считает, что в стране нет никаких проблем, кроме самих недовольных. Поэтому нужно убрать этих недовольных, и все остальное будет хорошо. Но это путь не только в никуда, но и к радикализации любого недовольства. И это может иметь достаточно серьезные последствия в обозримом будущем.
— А что в этих условиях может делать левое движение?
— Левое движение, как и все остальные политические движения, нуждаются в реконструкции. Почему «Рабкор» не поддерживает ни одну политическую партию? Потому что сегодня ни одна из них не соответствует политическим потребностям и интересам общества. Более того, все эти партии были так или иначе встроены в систему сурковской «управляемой демократии», которую сейчас сама же власть и разрушила. Раньше они хотя бы функционировали как часть ее институтов, а сейчас они вообще теряют смысл существования. По крайней мере в нынешнем виде. Если говорить о левых, то эта реконструкция должна происходить сквозь и помимо существующих партийных структур. Понятно же, что слияние КПРФ и «Справедливой России», о чем говорит Захар Прилепин, это совсем не то, о чем я говорю. Во-первых, Прилепин никаким боком не левый. А во-вторых, слияние двух структур, находящихся в политическом кризисе, лишь усугубят его и сделают этот кризис катастрофическим.
Поэтому левым нужна либо новая партия, либо коалиция. Без ностальгии по Советскому Союзу, а ориентированная на новое социальное государство. Это объединение должно суметь сформулировать пусть и радикальную, но реалистическую повестку. Призыв вернуться в СССР не работает. Ностальгия не является политической повесткой. Нужно вырабатывать комплексную стратегию. И мы сейчас с окружением Сергея Левченко этим и занимаемся. В бытность свою губернатором Иркутской области он сумел вдвое увеличить бюджет региона, снизить цены на электроэнергию для населения, достроить десятки объектов, оставшихся брошенными еще во времена СССР. И, кстати, была построена прозрачная система выборов, исключавшая подтасовки в чью-либо пользу (в том числе и в пользу коммунистов). За эти успехи его и вынудили уйти с поста, развернув клеветническую кампанию. Мы пытаемся использовать этот практический опыт, чтобы сформулировать какие-то основы для левой антикризисной программы. Россия сегодня нуждается в своем коллективном Рузвельте, способным сформулировать новый курс. И что еще важнее — реализовать его.
— Вы полагаете, что это реально при нынешнем режиме?
— Я убежден, что реализация вообще любых изменений — неважно, левых, правых или каких-то еще, — не совместима с существованием нынешней политической элиты. И не потому, что мы злые и их не любим, а потому, что они сами себя поставили в такую ситуацию, когда они считают недопустимыми любые, даже очевидно назревшие изменения.
— Как вы относитесь к тому, что сейчас всех повсеместно признают иностранными агентами, СМИ вынуждают закрываться и выдавливают из страны, оставляя лишь покладистые агентства хороших новостей? Как думаете, если журналистику в России зачистят, не стоит ли опасаться тем же Russia Today и прочим, что возьмутся и за них? Ведь зачем будут нужны пропагандисты, если всех «врагов режима» и «иностранных агентов» пометили желтыми звездами и побороли?
— Начну со второй части вопроса. Пропагандистам, думаю, пока ничего опасаться не стоит. Потому что пропаганда ориентирована не на общество, а на заказчика. И в этом смысле очевидны две вещи. Во-первых, как только уничтожат «врагов», тут же придумают новых. Так как иначе соответствующие структуры просто не могут жить. А во-вторых, позволю себе процитировать одного чиновника. Меня как-то попросили сделать исследование в регионе, расположенном неподалеку от Москвы. Из разговора с этим чиновником я понял, что его совершенно не волнует содержание проблем, которые нужно решать. Его волнует только то, что об этих проблемах узнают в Москве, и это плохо влияет на рейтинг губернатора в АП. Я ему сказал, хорошо, а если бы мы вам просто показали, как перекрыть канал, по которому идет негативная информация в столицу, вам этого было бы достаточно? Он говорит, да, конечно, лучше бы решать проблемы, но если вы сможете сделать так, что об этих проблемах никто не узнает, то и этого достаточно.
В общем, пропаганда всегда будет востребована. Ведь нужны же будут те, кто будут не только не писать о проблемах, но и рассказывать о том, как все хорошо и как замечательно власть со всем справляется, какая она гениальная и безупречная. Так что перспективы у пропаганды блестящие. Если только они не начнут строчить доносы на друг друга, чего я им откровенно желаю.
Что касается независимой журналистики, то тут, как вы и сами понимаете, все печально. Цель политики власти — устранить любую форму общественно-политической жизни. Это не только СМИ. Это касается и тех, кто проводит даже какие-то спонтанные акции в поддержку власти. Мы можем вспомнить запрет на проведение крестного хода в Екатеринбурге. Или — встраивание казаков в структуру Росгвардии. Да, это чудовищно и запредельно с точки зрения демократических практик и закона. Но с точки зрения логики власти, это же направлено не против оппозиции, а против самих казаков. Весь смысл в том, чтобы поставить их под жесткий административно-управленческий контроль, чтобы они били кого-то только тогда, когда дано конкретное указание кого, как и когда бить. Это ручной контроль.
— Этот режим, основанный на репрессиях, делении людей на своих и чужих, может быть долговечным?
— В данном случае жесткость режима является лишь реакцией на объективный кризис. И в этом смысле режим, скорее, будет недолговечным. Режимы рушатся не от того, жесткие они или мягкие, а оттого, что исчезают объективные условиях их функционирования. Однако сейчас мы можем столкнуться с уникальной ситуацией.
Возьмем за основу марксистскую парадигму о том, что система рушится, когда политические институты оказываются в противоречии с развитием общества и общественных и экономических отношений. Маркс предполагал, что общество развивается, растет и выходит на новый уровень технологического, социального, культурного развития и перерастает государство. После этого возникает необходимость преобразования этого государства — революционного или реформистского. То есть позитивное развитие общества — ведет к социально-политическим преобразованиям.
В России сегодня сложилась уникальная, обратная ситуация. Мы видим, что общество деградирует, экономика деградирует и власть тоже деградирует. Но парадокс в том, что власть деградирует намного быстрее, чем общество. И то противоречие, которое Маркс видел в развивающемся и растущем обществе, все равно обостряется, только на фоне деградации. И вот это как раз объективная вещь, которую никакими репрессиями не разрешить. Хуже того — репрессии только усиливают деградацию аппарата власти. И мы сталкиваемся с тем, что управляемость системы на глазах исчезает. И попытка компенсировать потерю управляемости за счет ужесточения политического режима и репрессий против недовольных, говорит о том, что эта власть обречена.
Спасти этот режим смогут только какие-то внешние экономические изменения. Ну, например, если вдруг стабильно на мировом рынке начнет расти цена на все виды сырья, которые экспортирует Россия. Это позволит накачать и экономику, и страну и олигархов дополнительными ресурсами. Но такой сценарий маловероятен, потому что он завязан на мировую экономику, а там предпосылок к тому нет.
Во всем мире назрели перемены. И только в России власть наиболее упорно, злобно и ожесточенно им сопротивляется.
И сопротивляется тому, чтобы общество осознало необходимость перемен. И как мантру повторяет: «Хотите как в Париже?». Да не от вас это зависит — хотим мы или нет. «Как в Париже» и так будет.
Я всегда привожу в пример анекдот про одесскую оперу, когда приезжий подходит к одесситу и спрашивает, скажите, если я поверну за угол, там будет опера? А одессит отвечает, даже если вы туда не завернете, там все равно будет опера. И сейчас власть столкнулась с эффектом неминуемой «одесской оперы».
— Так о каких сроках идет речь, сколько этому режиму отведено?
— Датский физик-теоретик Нильс Бор говорил, что делать прогнозы трудно, особенно если речь идет о будущем. Для любого политолога самое трудное прогнозировать сроки. Но если уж вы настаиваете, то я бы сказал, что речь идет о сроках от нескольких месяцев до полутора лет.
* ФБК признан в России экстремистской организацией и иностранным агентом
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.