Тянет — без особого повода, конечно, не то, чтобы жизнь получилась особенно какой-то интересной, — к писанию мемуаров. Может, просто потому, что лучшее уже позади, а может быть, потому, что вся страна развернулась в прошлое, и хочется вспомнить что-нибудь про это самое прошлое. Чтобы быть ко всему готовым.
Не поможет, конечно: это наше наступающее прошлое будет совсем другим, ничто не повторится, и старые знания не пригодятся. Отлично это понимаю, но короткий мемуар написать все равно рискну.
В самом начале девяностых (тех самых, которые принято проклинать) я ездил на учебу на электричке. Ранним утром добирался до Ленинградского вокзала и шел, позевывая, к метро. Но часто опаздывал, потому что очень уж увлекала кипевшая на вокзале жизнь.
Страшное это было место. Интересное и страшное. Вокруг шныряли мутные какие-то типы, фальшивые инвалиды всех мыслимых войн просили милостыню, люди всех возрастов и национальностей торговали с рук вообще всем. Водка, сигареты, книги. Книги были ходовым товаром: очнувшаяся от советского морока Россия пыталась прочесть все, от чего ее в течение нескольких десятилетий берегли коммунисты. Великих писателей, выдающихся философов, а также астрологов, контактеров с инопланетянами и невообразимых каких-то шарлатанов, объяснявших, как исцелиться от всех болезней и достичь безусловного счастья при помощи употребления внутрь собственной урины. Репринтный Николай Бердяев и репринтный же Мартын Задека лежали рядом, как лев и агнец. Библия выглядывала из-под сочинения Адольфа Гитлера «Моя борьба». Тогда ее еще не запретили, да и правильно — скучная книга, не всякий осилит, и ничего, кроме тоскливого омерзения автор в нормальном человеке пробудить не сможет.
Кстати, как-то так и выглядит свобода, наверное, ну да мы сегодня о другом.
А еще прямо здесь же кипела большая игра. Сидели за складными столами наперсточники и предельно честными заклинаниями зазывали народ: «Кручу, верчу, обмануть хочу!» Мне нравилось, стоя в толпе, наблюдать за их четкой работой. Вот выигрывает свой, подсадной – я видел их каждый день и начал узнавать, — вот, прельщенный чужим везением, подходит к столику очевидный лох…
На самом деле это не трудно — проследить путь шарика, увидеть, под каким из наперстков он затаился. Чудо в другом: в нужный момент шарик просто исчезает, и потом волшебным образом оказывается не под тем наперстком, под которым должен быть. Ловкость рук включается уже после того, как наперстки остановились.
В толпе орудовали карманники, разумеется, но я ничем не рисковал, потому что взять у меня было нечего. Иногда появлялся милиционер, и тогда наперсточник, собрав свой столик, без спешки удалялся, чтобы через несколько минут возобновить игру чуть в стороне.
Однако наперсточники довольно быстро почему-то перевелись. Тут ведь потенциальным жертвам с самого начала понятно было, что их обманывают, и желающих рискнуть находилось мало, несмотря на старания зазывал и удивительное везение подсадных. На смену им пришли мастера совсем другой игры.
Все тот же стол, но никаких наперстков (впрочем, роль наперстков играли чаще всего одноразовые пластиковые стаканы). На столе — коробки с утюгами, фен какой-нибудь обязательно, двухкассетный магнитофон. Нехитрые изделия китайской промышленности, которые людям, не успевшим еще толком выбраться из советского бытового убожества, казались настоящими предметами роскоши.
«Моментальная беспроигрышная лотерея!» — надрывался зазывала. Подсадной подходил и тут же выигрывал фен или утюг. Следом шел уже настоящий игрок. Он уточнял правила, брал билет, и выяснялось тут же, что ему достался главный приз — видеомагнитофон. Фантастическая штука, символ красивой жизни, знак небывалого успеха.
Но выяснялось и еще кое-что. У лотереи были правила: он должен был заплатить какую-нибудь мелочь, сделать ставку, и если никто его ставки не перебьет, ему вернутся и деньги, и выигрыш. Но вот если перебьет — с деньгами придется проститься.
В толпе почему-то всегда находился праздный богач, карманы которого были набиты деньгами. Сколько бы ни ставил незадачливый игрок — ставка все равно перебивалась. Сквернословя, он отступал после нескольких туров состязания, оставив на столе лотерейщика изрядную кучу купюр. А если пытался спорить — из толпы выныривали крепкие, квадратные, кожаные и лысые, с блинами вместо лиц, и молниеносно объясняли ему, как он неправ.
Все всё понимали стремительно. Споры долго не длились.
Помню, я иногда грустил: ах, отчего я не тайный миллионер? Вот бы вступить в торг с лохотронщиками, ошеломить их горой наличных, забрать все эти коробки и раздать несчастным, которых уже обобрали. А на лысых и кожаных натравить свою вышколенную охрану…
Ну, мне семнадцать было, простите уж за полет фантазии.
Времена те прошли, и это все-таки скорее хорошо, чем плохо. На Ленинградском вокзале теперь порядок и даже относительная чистота. В аккуратных павильончиках продают кофе ста сорока сортов и китайскую лапшу в модных картонных коробочках. И никто моментальных лотерей не проводит.
Ну, так, по крайней мере, было до карантина. Я там месяца два, что ли, не был, если не больше. Однако не думаю, что многое поменялось.
Зато вокруг кипят дискуссии: неглупые, критически настроенные по отношению к режиму люди выясняют — надо ли принимать участие в так называемом голосовании за так называемые поправки к Конституции. Сочиненной, кстати, как раз тогда, когда на Ленинградском шумели наперсточники.
И вот некоторые уважаемые, умные, влиятельные граждане говорят — надо идти. Надо показать им, как нас много. Как много тех, кто с их безумными поправками не согласен. Надо заявить о себе. Это важно. Это может повлиять на их решения. Это заставит их измениться. Нельзя, в конце концов, упускать шанса на участие в институциональной политике!
Я слушаю: красиво говорят умные люди. А в голове почему-то все та же картинка: юность, сонное утро, очередная жертва несмело бредет к столу с «моментальной лотереей». А доброжелатели вслед кричат: «Это важно! Покажи им, сколько у тебя всего в карманах! И мелочь не забудь! Они должны начать нас уважать! Благодаря твоей решительности они почувствуют, что нас нельзя игнорировать! Нельзя, в конце концов, упускать шанса!»
Исчерпанный сюжет: как мы победили пандемию
Что остается? Остается только объявить, что ситуация...
А они не почувствуют. У них главный слоган, который почему-то забыли в Конституцию вписать, лозунг, определяющий все их действия, один и вполне доходчивый: «Без лоха дом не стоит!». Да и в картонных коробках нет ни двухкассетника, ни даже фена какого-нибудь завалящего. Коробки пустые, все давно растащили.
Ни за что не агитирую, помню, что нельзя агитировать. Просто молодость вспоминаю. Возраст, знаете ли, располагает. А помогать наперсточникам все-таки нехорошо. Даже из самых возвышенных побуждений.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.