Кафедра развитого путинизма: темы для диссертаций

Владислав Сурков, человек из прошлого и не без прошлого (но поскольку мы всей страной летим в прошлое, люди из прошлого обретают голос), призвал изучать путинизм как «действующую идеологию повседневности» и «глобальный политический лайфхак». Идею уже одобрил, хоть и не без оговорок, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков.

Что это значит? Вроде бы ничего — Сурков мастер произносить лишенные смысла речи, — и одновременно очень и очень многое. Это значит, что прошлое не возвращается — оно уже вернулось. Крепко стоит на ногах, причем стоит у будущего на горле, и с интересом прислушивается — как там оно, это будущее? Хрипит или уже затихло?

Когда я заканчивал школу, на уроках истории еще требовали конспектировать статьи Владимира Ленина. «Лев Толстой как зеркало русской революции», кажется. Вокруг ломался мир, который Ленин, на беду его обитателям, а многим и на гибель, построил. В журналах, которые я покупал ради портретов рок-звезд, печатали в изобилии рассказы о зверствах Ленина и его подельников. А в школе заставляли конспектировать сочинения Ленина.

Все, включая грустную и бледную всегда учительницу Дину Георгиевну, понимали, что это, в общем-то, ни к чему. Но инерция — великая сила. 

Я законспектировал, она пролистала, не глядя, и процедила: «Хорошо. Но мало. Придется переделать. Это же Ленин! Ты что, самый умный?»

Кстати, тогда я как раз думал, что я самый умный, но не заявлять об этом вслух ума у меня все-таки хватило. Позже жизнь разуверила.

«Ты что, самый умный? В четыре странички Владимира Ильича уложил?» 

Я взгрустнул. Хотелось курить за спортзалом. Или играть в футбол перед спортзалом. Или говорить одноклассницам сомнительные комплименты. Но придется, значит, расширять конспект. Не самое, между прочим, увлекательное чтение — статья Ленина про Льва Толстого. Перечитывать ее я точно никак не планировал.

Спас старший товарищ. «Дина же их не читает, — спокойно сказал он. — Вставь в середину четыре листа. Сколько у тебя там? Четыре как раз? Надо минимум восемь. Пиши. Пункт шестой. «Дина дура». Пункт седьмой. «Дина дура». И так далее. А дальше то, что уже написал. Проканает».

И правда, проканало.

Потом будущее все-таки наступило, и я уже в университете своими глазами видел, как преподаватели с упраздненной кафедры диалектического материализма стали выдавать себя за социологов. А преподаватели с упраздненной кафедры исторического материализма учили наизусть труды Блаватской. Увлекла их поголовно почему-то эзотерика. Или наоборот все было: люди с истмата сделались социологами, а люди с диамата углубились в сочинение — довольно, между нами говоря, унылое, — Даниила Андреева «Роза мира». Уже не вспомнить, да и не важно.

Теперь вот, получается, снова прошлое берет реванш. Появятся наверняка в университетах кафедры развитого путинизма. А также — исторического путинизма и диалектического путинизма. Учение Путина всесильно, потому что оно верно, и так далее. Живы где-то на дне головы эти чеканные формулировки, копошатся, и, похоже, пригодятся. И взвоют несчастные студенты, и будут бедные школьники конспектировать статью «Россия: новые восточные перспективы». Особенно в кадетских классах ФСИН, конечно. Там это как-то по-особенному уместно. Повезло им, конечно, что Путин про Толстого ничего не написал. Хотя какие его годы? «Петр Толстой как обширное зеркало российской стабильности», отличная тема. 

И откроют новые школьники, наверное, тот же самый метод, которым мы в свое время с успехом пользовались. И попадется новая учительница в старую ловушку.

Но вот в чем дело: угроза обязательного изучения развитого путинизма только еще надвигается на обычных и ни в чем не повинных людей. Где-то впереди маячит, и контуры ее неясны. А вот развитой путинизм обычных людей уже изучает. Тычет острым под ребра, отслеживает реакции, делает выводы.

Срок без изменений Константину Котову, который в том лишь и виноват, что вышел из метро — это как раз такой эксперимент, который развитый путинизм ставит над живыми людьми. И над самим Котовым, и над теми, кто пока (скажем аккуратно, тут народная мудрость зарекаться не велит) на свободе. Новые аресты и обыски по «московскому делу» — еще один эксперимент. Залихватское вранье, которым аресты и обыски сопроводили метровые телеканалы, — еще один.

Им ведь интересно и важно понять пределы терпения и степень рисков, связанных с эскалацией полицейского террора (кстати, вот термина «судебный террор» нет, а пора бы уже и ввести). Интересно и важно высчитать, за представителей каких социальных групп вступятся, и кого готовы сдать. Актера, значит, чревато трогать. Журналиста задеть — скандал гарантирован. А прочих, вроде бы, получается, можно. Что ж, учтем, запишем.

Если человека сажать за то, что он по телефону говорил, да еще и лжепотерпевшего предъявить, который будет на вывих плечика жаловаться, — начнут возмущаться. А если за выход из метро и без рассказов о страдания ражих росгвардейцев — вроде как нормально. Терпят. Поняли, приняли.

Ну и так далее. Чем не темы для диссертаций на настоящей кафедре развитого путинизма, где в профессорах — прокуроры, судьи, интеллигентные клерки из администрации президента, холеные телеведущие и грубоватые силовики? Мастера изобретать на пустом месте «массовые беспорядки», сочинять из ничего уголовные дела, бить, пытать, врать.

Им ведь очень важно знать границы нашего терпения и масштабы нашей сговорчивости. Тут интерес не праздный — надвигаются непростые времена, на кону — сохранение власти в правильных руках, а значит — и всех приятных мелочей, которые власть верным слугам гарантирует.

Такими вещами не шутят, и они, конечно, свою науку развивать продолжат. Это и без всякого Суркова ежу понятно.