Как выглядят антитела. Лев Рубинштейн о памятниках посткоронавирусного времени

 

 

 

Не выдержав железного натиска нравственной и интеллектуальной мощи предстоящего судьбоносного Голосования, зловредный изверг-вирус был вынужден оставить поле боя, в панике бросая оружие и боеприпасы.

А я вот имею претензию к власти — и столичной, и федеральной. Они что, не могли, что ли, раньше это голосование назначить?

Ведь подумать только! Сколько времени пришлось томиться в заточении. Сколько мучительных дней и ночей прошло впустую! Сколько тревог и тоскливого ожидания! 

А назначь они свое это голосование на месяца полтора раньше, то и вообще никакой эпидемии не было бы.

Общество, не умея — что и правильно — выступать единодушно ни по одному пункту общественной или политической повестки, разделяется в данном случае на тех, кто «Ура! Все кончилось! Здравствуй новая старая жизнь!», и тех, которые «Да вы что! Спятили совсем! Все на самом деле только начинается! Сидите дома, дураки!»

А между ними, от одних к другим и обратно, в панике мечутся люди с ослабленным полемическим темпераментом, то напяливая на себя маски, то срывая их с натруженных за эти недели и месяцы ушей, то удлиняя сакральную дистанцию друг от друга, то укорачивая ее до расстояния, граничащего с интимным.

В общем, понятно, что по распоряжению вышестоящих инстанций, до 1 июля никаких вирусов не будет. И больных, соответственно, не будет. А если вдруг и будут они бестактно обнаруживать себя там и сям, то до 1-го они точно поправятся. Голосовать-то кто будет? Пушкин? 

 А вот что потом? Ну, а зачем нам думать о «потом»? Ну, а если все же слегка и задуматься, то предположения могут быть, опять же, самые разные. 

Ну, например, такие. 

Сразу же после «всенародного волеизъявления», когда в обществе просто не сможет не возникнуть властная потребность публичных протестных действий, наши власти снова будут вынуждены ввести жесткие карантинные меры, поскольку ЦРУ опять забросит на просторы нашей родины свежую порцию злобных и коварных вирусов — в коронах и без.

Но и с этим, несомненно, справятся президент с мэром и  главным санитарным врачом. 

И вот наступит — уже наступает — странное, поначалу робкое, застенчивое, не уверенное в себе посткарантинное время, бурно рефлексирующее на все только что прошедшее и пережитое.

Это будет время галопирующего фольклора, фонтанирующего анекдототворчества, которое рождается, растет и крепнет уже и теперь, но будет оно цвести, длиться, изощряться и утончаться ещё какое-то время и после. 

Так, смеясь, резвяся и играя, мы будем расставаться с недавним, похожим на затяжное коллективное сновидение прошлым. Так посредством испытанного временем самолечения мы будем пытаться привести в хотя бы относительный порядок свое основательно травмированное карантином коллективное бессознательное.

Но пройдет и еще какое-то время, и уходящая за исторический горизонт эпоха властно потребует эпоса, потребует овеществленной памяти о себе, выраженной в монументальных формах, потребует поэм и романов, высокобюджетных кинофильмов, телесериалов и отдельной главы в школьном учебнике истории, потребует бронзы, гранита и мрамора.

Каждый период истории характерен своей бронзой, своим гранитом, своим мрамором. 

В один из тех годов, когда над миром отечественных монументальных образов и подобий витал дух непревзойденного Зураба Церетели, я увидел в какой-то новостной ленте и почему-то запомнил, что «Памятник Чебурашке и крокодилу Гене появился в Елабуге. Трехметровая скульптурная группа, изображающая известных литературных и мультипликационных героев, изготовлена из чугуна и украсила собой уже существующий в городе детский парк “Чебурашка”». 

Конец, как говорится, цитаты.

Не знаю, кто как, но когда я слышу или вижу топоним «Елабуга», в моей исторической и культурной памяти если и возникает образ Чебурашки, то все же далеко не в первую очередь. И даже, прямо скажу, не во вторую. 

А впрочем, ну и что с того, что жила там когда-то давно, еще в войну, какая-то поэтесса. Ну и что с того, что влезла она однажды в петлю от тоски и одиночества. Но ведь и Чебурашка, между прочим, будучи странной игрушкой безымянной, страдал от того же самого, пока не встретил дружка из зоопарка. Ему повезло, поэтессе — нет.

Впрочем, бог с ней, с Елабугой. Благодаря усилиям обобщенного условного Церетели, наши города и без того постепенно превратились в сплошной «детский парк “Чебурашка”», бессознательно, но на удивление достоверно обозначая не чересчур взрослое состояние общества.

 

Вообще-то, возведение памятников литературным героям — традиция вполне почтенная и, если угодно, перспективная. Вопрос лишь в масштабах. И раз уж пошла такая пьянка, надо бы поставить дело на широкую ногу. Гулять так гулять.

 

Можно соорудить, например, памятники Колобку, Мойдодыру, Чиполлино, старухе-процентщице, дяде Тому, онегинскому дяде и тому дяде, который «скажи-ка, ведь не даром». А также — тете Полли, деду Мазаю, крошкам Доррит и Цахес, папе Карло, братцу Кролику, Старику Хоттабычу и капитанской дочке. А также — Мальчишу-Кибальчишу, Курочке-Рябе, Иванушке-Дурачку, Мухе-Цокотухе, Карлику-носу и Мистеру Твистеру. 

Где-нибудь поближе к полотну Октябрьской железной дороги может притулиться Анна Каренина, пока еще живая, хотя и чугунная.  А по берегам Останкинского пруда можно расположить всех литературных утопленниц — от Офелии до карамзинской Лизы. 

Хорошо бы также разбить символический сад-кладбище с условным названием «Школьная программа». Там неплохо бы смотрелась, например, «Аллея лишних людей». 

А если уж не дай бог так случится, что отпущенные на все это благое дело цветные металлы заодно с чугуном и гранитом вдруг да подеваются куда-то не туда (мало ли что бывает, когда искусство настойчиво требует жертв), то не надо поддаваться панике: на оставшиеся средства можно соорудить один, но зато поражающий величием замысла памятник Человеку-невидимке.

 

Впрочем, какие тут литературные герои, когда эпоха порождает героев настоящих, нынешних, ждущих своего воплощения и увековечивания.

Я хорошо представляю себе «Аллею почета героев  Карантина», по обеим сторонам которой высятся символические бронзовые фигуры Врача, Медсестры, Курьера, Доставщика пиццы, Машиниста метро, Дворника, Водителя поливальной машины и других не всегда и не всем заметных подвижников нашего удивительного времени.

Я даже примерно знаю, кто получит эти почетные заказы. Я даже с закрытыми глазами вижу эти, прости господи, изделия скульптурного мастерства. Настолько мучительно ясно и подробно я их вижу, что хоть глаза не открывай.

А вот визуальные образы подлинных победителей коронованного аспида, на неизвестно какой отрезок времени захватившего в плен наш прекрасный и яростный мир — но визуальные образы отважных и благородных Антител и их  долгожданной доблестной подруги, красавицы Вакцины — пока еще прячутся от моего воображения, как бы я это свое воображение ни подстегивал и ни пришпоривал.