Самое-то удручающее — не в самом даже товарном изобилии кромешных идиотов и идиоток вокруг нас. Ну много, да. Да и что поделаешь, если мы «живем в таком климате — того и гляди снег пойдет» (А. П. Чехов. «Три сестры»).
Проблема еще и в том, что когда вокруг нас неуклонно повышается градус публичного начальственно-медийного идиотизма и наступательного невежества. Когда, например, мы вынуждены всерьез обсуждать какую-нибудь очередную «статью», над которой стыдно даже смеяться, не то что ее обсуждать, когда мы всерьез произносим словосочетания типа «статья президента» или реагируем на какие-нибудь «теледебаты», где скорпионы и гадюки состязаются между собой в громкости звука и в особой взвинченности интонаций, мы часто упускаем из виду, насколько при этом понижается наш собственный уровень — интеллектуальный, эмоциональный, нравственный.
Проблема и в том, что постоянно — и при этом не слишком продуктивно — отбиваясь от их идиотских наскоков и даже по-интеллигентному пытаясь им что-то объяснить и как-то их вразумить, мы в лучшем случае катастрофически теряем время вместо того чтобы жить дальше — в ритме и в темпе опасно ускользающей из-под наших ног и сыплющейся сквозь пальцы современности.
Иногда кажется, что этот канализационный напор агрессивного идиотства для того специально и существует, чтобы, насколько удастся, притормозить «нормальный ход».
Впрочем, я, кажется, вступаю в область конспирологии, которую сам не могу терпеть и как умею всячески избегаю. И тем не менее…
И тем не менее это действительно проблема. И эта проблема, проблема выбора поведенческой стратегии в навязанных социально-культурных обстоятельствах, мягко говоря, не новая.
В годы, людям новых поколений кажущиеся уже почти что легендарными, в основе таковой стратегии для меня и для той среды, к которой я имел честь и счастье принадлежать, было максимальное дистанцирование от всего официального, от всего, что мы где-то сознательно, а где-то интуитивно маркировали как «советское».
Мы понимали, что не то чтобы даже борясь с «ними», а и просто от них по возможности дистанцируясь, мы испытывали необходимость своего, — радикально отличного от их, — языка.
И этот язык стал активно формироваться. Этот непонятный власти язык раздражал ее, пожалуй, больше, чем понятный ей язык прямого высказывания, направленного против нее. Непонятное для них было или по крайней мере казалось страшнее понятного.
Мы не разговаривали с властью. Мы не разговаривали с ней именно для того, чтобы не терять темпа и ритма, чтобы не терять времени на бессмысленные выяснения отношений. Мы этих отношений просто избегали. Разумеется, настолько, насколько это позволяли обстоятельства.
А обстоятельства позволяли это далеко не всегда, потому что власть-то как раз очень даже интересовалась нами. А иногда и довольно активно.
Наша позиция, наше месторасположение в социуме и в культуре никогда не воспринималось нами как ущербное, как вынужденное и даже как временное.
История распорядилась таким образом, что оно оказалось все же временным. Но мы этого тогда предположить не могли и выстраивали свой универсальный мир как постоянный. Мы готовились именно так, а не иначе, жить всегда, и это нас ничуть не пугало и не вводило в уныние. Напротив — нахождение самого себя и своего уникального места в культурном пространстве, а также обнаружение рядом с собой родственных душ и постепенное расширение их круга воспринимались как свершившееся счастье, как подарок судьбы, как редкая и драгоценная удача.
И это было, между прочим, счастливое время. Потому что нам удалось тогда просто взять и отвязаться, отстегнуться от пыхтящего медлительного паровоза и пуститься в путь налегке, не оглядываясь ни на кого, кроме как друг на друга.
Я и теперь считаю эту стратегию и этот путь верными и продуктивными.
Поэтому сегодня мне представляется столь же мучительно причудливым, как температурный сон, навязанная необходимость в наши дни, во второе десятилетие XXI века заново формулировать все то, что стало для меня не менее очевидным, чем таблица умножения или закон всемирного тяготения, еще в конце 60-х годов прошлого века. Кажется просто невероятным окунуться вдруг в споры о, например, сходствах или различиях сталинского СССР и гитлеровской Германии. Или о том, что важнее — человек или государство. Или о том, насколько враждебно тебе все то, что тебе незнакомо или непонятно.
И вообще, когда одни аксиомы со страшным скрежетом, высекая искры, бьются о другие, диалога не получается, он бессмысленен.
Не надо, мне кажется, пускаться ни в какие подобные споры. И я это говорю с уверенностью, при том что и сам, будучи, увы, не слишком последовательным, но зато подчас бессмысленно азартным, довольно часто нарушаю эту заповедь и сам время от времени попадаюсь на крючок и со смущением обнаруживаю свое присутствие на «совете нечестивых». После чего на чем свет стоит браню себя самого и испытываю острую нужду в санитарно-гигиенических средствах и процедурах. Но все равно я говорю, и прежде всего самому себе:
«Не надо! Не надо ходить кругами, спотыкаясь об одни и те же кочки и коряги. Пойдемте уже дальше, предоставив мертвым самим хоронить своих мертвецов».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.