Тридцать лет назад в Москве собрался I Съезд народных депутатов СССР. Он транслировался в прямом эфире и оказался самым популярным реалити-шоу того времени — страна прилипала к телевизорам, люди не могли поверить, что эпоха бурных и продолжительных аплодисментов уходит в прошлое (как тогда казалось), что о проблемах страны можно говорить свободно и открыто.
В память о том съезде мы отобрали пять речей с пятью знаковыми, как нам представляется, идеями и попросили современных политологов и журналистов высказаться об этих идеях с позиций сегодняшнего дня.
О выступлении Андрея Сахарова, который заявил о необходимости отмены монополии КПСС на власть в стране, размышляет Кирилл Рогов.
Речь Андрея Сахарова на съезде
«Без сильного съезда и сильных, независимых советов невозможны преодоление диктата ведомств, выработка и осуществление законов о предприятии, борьба с экологическим безумием. Съезд призван защитить демократические принципы народовластия и тем самым — необратимость перестройки и гармоническое развитие страны. Я вновь обращаюсь к съезду с призывом принять “Декрет о власти”. Исходя из принципов народовластия, съезд народных депутатов заявляет: статья 6 Конституции СССР отменяется».
На первый взгляд, I Съезд народных депутатов СССР оставил слабый след в российской истории. Революционные, прорывные предложения демократической части депутатов, вроде знаменитого «Декрета о власти» академика Сахарова, не прошли. Довольно быстро на съезде консолидировалось враждебное этой программе большинство (которое Юрий Афанасьев не совсем справедливо назвал «агрессивно-послушным»). Уже в 1990 году, после выборов в Верховные советы республик, политическое значение съезда и Верховного совета СССР начало быстро падать. Проиграв в 1989 году битву за власть на союзном уровне, антикоммунистическая оппозиция, консолидации которой съезд дал мощный импульс, переключилась на борьбу за республиканские органы власти — там, где у нее были на это шансы.
Сам по себе съезд, транслировавшийся с первой до последней своей минуты, предстал для страны великолепным, никогда прежде не виданным политическим театром. И речь Сахарова с зачитанным скороговоркой «Декретом о власти», произнесенная вне регламента, уже под самый занавес, зашиканная и прерванная, стала его драматическим, но обнадеживающим финалом.
Знаменитый «декрет» резко раздвигал горизонт политического воображения нации. Задуманная Горбачевым еще в 1988 году реформа (детищем которой и стал I съезд) должна была плавно трансформировать партийную диктатуру в гибридный партийно-электоральной режим. По мысли Горбачева, источником политической власти оставалась партия, которая назначала первых секретарей республик и областей и формировала под их присмотром исполнительные структуры. Однако при этом первые секретари (и прочий номенклатурный актив) должны были проходить через выборы, становиться народными депутатами и затем — председателями Советов соответствующего уровня. Таким образом, вертикаль власти оставалась партийной, но получала для своих первых лиц дополнительную электоральную легитимность. Те первые секретари, которые не смогли пройти через горнило выборов, должны были, по мысли Горбачева, уступить и свое место в партийной вертикали.
«Декрет о власти» подразумевал передачу всей полноты власти Советам, то есть переход к полноценному электоральному режиму. Надо сказать, что под влиянием стремительно развивавшегося экономического и управленческого кризиса его формальная программа была осуществлена очень скоро. Уже на II Съезде народных депутатов в декабре — через каких-то полгода — требование демократов включить в повестку дня вопрос об отмене 6-й статьи Конституции о руководящей роли партии получило поддержку 41% депутатов (868 человек). А на III Съезде в марте 1990 года (через 10 месяцев) 6-я статья была отменена параллельно с введением поста президента СССР. Съезд стал полноценным высшим органом власти в стране, но это не добавило ему легитимности и не заложило основ российского парламентаризма.
Но вернемся к I Съезду и «Декрету о власти». Демократы поставили вопрос о нем еще на предварительном заседании, обсуждавшем повестку съезда до его открытия. Однако включение этого пункта в повестку поддержало лишь около 15% присутствовавших (это признал в своем выступлении на съезде Гавриил Попов). Тем не менее в самом начале работы съезда академик Сахаров и еще ряд депутатов-демократов вновь поставили этот вопрос. В результате против того, чтобы утвердить согласованную ранее повестку работы съезда (то есть за то, чтобы ее дополнить), проголосовало порядка 380 депутатов (17%). И это практически то же число депутатов, которое уже после закрытия съезда образует первую демократическую оппозиционную коалицию — Межрегиональную депутатскую группу (388 человек).
Таков был расклад сил на съезде, сложившийся по итогам выборов. Выборы эти — первые альтернативные выборы после 1917 года — тоже были вполне гибридными. Политические партии были запрещены, выдвинутых кандидатов могли не пропускать окружные избирательные собрания, а треть депутатов (750 человек) избиралась от общественных организаций. Но все это — как становится ясно с 30-летней дистанции — не имело особого значения. Удивительным образом электоральная география этих первых гибридных выборов в значительной степени предсказывала будущие политические траектории многих постсоветских стран.
Анализировать данные выборов 1989 года очень сложно. Кандидаты не имели четких «партийных» идентификаторов (почти 90% были членами КПСС, и что с того?), и даже полных данных итогов голосования у нас нет. Между тем некоторые индикаторы позволяют судить о политической температуре выборов в разных регионах СССР.
Так в республиках Средней Азии и Закавказья наблюдались, с одной стороны, необычайно высокая, «советская» явка (96–98 % в Киргизии, Туркмении, Узбекистане, Грузия, Азербайджане), а с другой — вся партийно-государственная номенклатурная верхушка была избрана без проблем. В Казахстане (хотя цифры явки были ниже) почти в половине округов был выставлен единственный кандидат (в целом по стране доля таких округов составляла 17 %), а все 17 первых секретарей, баллотировавшихся в депутаты, были триумфально избраны. Безальтернативной была половина округов в Армении, и здесь тоже номенклатурная верхушка прошла выборы без потерь.
Противоположной картина была в Прибалтике. Здесь уже сформировавшиеся народные фронты оказали максимальное влияние на итоги голосования. В Литве «Саюдис» выиграл 36 мест из 42. Народный фронт Эстонии — около половины, в Латвии — треть. Но и среди номенклатурных кандидатов победу одерживали те, кого поддерживали народные фронты.
Четверть всех депутатов от Украины составляли представители высшей номенклатуры, при этом, однако, четыре представителя этого эшелона выборы проиграли (два из них — первые секретари обкомов). В России же из 76 первых секретарей треть потерпела поражение (24). При этом номенклатурные когорты были напрочь разгромлены в столицах — Москве и Ленинграде, и несли серьезные потери в крупных городах. В то время как в глубинке — в Нечерноземье, автономных республиках они избирались в депутаты бодро и почти беспрепятственно.
Эта картина, даже несмотря на ее неполноту, позволяет грубо оценить уровень электорального давления на элиты в разных регионах. Причем, как видим, уже на этих первых неполноценных выборах вполне проявляются важные черты постсоветской электоральной географии. Полюсами здесь являются Прибалтика, которая очень скоро встанет на путь устойчивого развития парламентской демократии, и молчащая, авторитарная Центральная Азия. Россия же с этих первых выборов и вплоть до сегодняшнего дня оказывается как бы растянутой между этими полюсами — относительно продвинутые города и безмолвная глубинка с автономными республиками и медвежьими углами.
Пожилому академику пришлось буквально на коленке учиться работать в парламенте.
Не выстрелившие на этих первых выборах республики Закавказья и Молдавию очень скоро после I Съезда захватит националистическая антикоммунистическая волна. После периода нестабильности Азербайджан будет дрейфовать к авторитаризму среднеазиатского типа. А Грузия, Армения и Молдавия погрузятся в длительный период гибридного конкурентно-олигархического режима; к этой группе присоединятся также Украина и Киргизия. Такой режим означает, что выборы имеют значение — лидеры часто сменяют друг друга по их итогам, медиасреда плюралистична, а за власть борются олигархические группы, ни одной из которых не удается использовать избирателей, чтобы установить свое прочное доминирование.
В целом уровень электорального давления в этих странах в 2000–2010-е годы резко повысился. Более того, в этих пяти странах за 15 последних лет произошло семь (!) революций (большинство из которых были непосредственно связаны с выборами). Сегодня три из них — Армения, Грузия и Молдова очень близки к тому, чтобы стать парламентскими республиками. Украина и Киргизия также совершают дрейф в этом направлении.
Что особенно примечательно: парламентаризм утверждается в этих странах не в результате какого-то благого замысла институционального преображения, а в результате обмана и неудач. Не имея возможности поставить электоральные процессы под надежный контроль (отменить ограничения по президентским срокам, например), элитные (олигархические) группы начинают осознавать, что сильная президентская власть является для них фактором повышенной непредсказуемости и чрезмерных рисков. Более того, одна из групп решает сохранить свой контроль над исполнительной властью, но теперь уже через контроль большинства в парламенте, который позволит бесконечно избирать нужного премьера. Но и на этом пути терпит электоральную неудачу.
Ярким и свежим примером в этом отношении является Армения, где попытка Сержа Саргсяна после двух президентских сроков получить третий премьерский обернулась революцией и полным сносом его партии с политической арены. Менее очевидно, но присутствовала эта логика в парламентском дрейфе Грузии, Молдовы и даже Украины. Важно подчеркнуть, что ни в одной из этих стран борьба еще не окончена, олигархические группы еще пытаются и будут пытаться обмануть конкурентов и избирателей. Точно так же как незрелый президентализм есть прибежище брутальных негодяев, парламентаризм есть духовное детище трикстеров и махинаторов. И в то же время в Армении, Грузии, Молдове и даже Украине контуры и опоры будущей парламентской демократии видны все отчетливей.
Высокий уровень электорального давления — способность граждан голосовать не так, как им предначертано, и отстоять свои голоса, если их пытаются украсть, — является фундаментальным и базовым фактором, определяющим возможность такой траектории. В России же, наоборот, уровень электорального давления в 2000–2010-е годы резко снизился по сравнению с концом 1980-х и 1990-ми годами. При том, что общий профиль электоральной географии остался таким же, власти очень поднаторели в мобилизации голосов территорий с «азиатским» типом электорального поведения, в то время как продвинутые территории не имеют организационных возможностей и способностей мобилизовать свой электоральный потенциал.
При низком же уровне электорального давления что президентская, что парламентская форма будут с одинаковым успехом конвертированы в тиранию. Потому что те или иные институты, хорошие или плохие — это следствие и отражение существующего в обществе баланса сил, а вовсе не способ преображения действительности, как принято думать в России еще с 1990-х годов.
Под занавес 1990 года один из главных певцов эпохи Игорь Тальков сочинил публицистическую песню «КПСС», где фиксировал: у партии больше нету шестой статьи в конституции, но это не мешает бывшим номенклатурщикам оставаться у власти, перекрашиваясь в демократические цвета.
Читайте также в проекте «1989. Речи свободы»:
«Разрушение персоналистского режима» Владислава Иноземцева — о выступлении Александра Оболенского, в первый день Съезда выдвинувшего свою кандидатуру как альтернативу Михаилу Горбачеву.
Открытие «глубинного народа» Владимира Пастухова — о выступлении Юрия Афанасьева, подарившего России понятие «агрессивно-послушное большинство»
«Зачем России сильные регионы?» Натальи Зубаревич. О том, что у союзных республик есть свои национальные интересы и их нужно учитывать, на съезде впервые заявил Нурсултан Назарбаев.
«России нужно выйти из себя» Сергея Простакова — о выступлении Валентина Распутина, предложившего государству отказаться от имперского пути развития.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.