В издательстве Corpus вышла книга американской журналистки Рейчел Луизы Снайдер «Без видимых повреждений». Первый свой очерк о программе, посвященной прогнозированию домашнего насилия, Снайдер написала в «New Yorker» в 2013 году, а потом посвятила годы исследованию этой проблемы.
Снайдер пишет, что с 2000 по 2006 год от семейного насилия погибло больше американских женщин, чем солдат во время военных действий в тот же период. А на каждую погибшую таким образом женщину в США приходится девять женщин, едва избежавших смерти.
Снайдер общалась с жертвами насильников, оставшимися в живых, посещала в тюрьмах мужчин, арестованных за насилие в отношении своих жен и подруг, брала интервью у ученых, полицейских, психологов и правозащитников, которые пытаются предотвратить это страшное зло. Материалом для книги стали истории резонансных преступлений, которые потрясли Америку.
«Мне случается беседовать со многими, кто не жаждет говорить со мной. С теми, кто убил кого-то из членов своей семьи; с теми, кто сам едва не оказался жертвой; с теми, кто арестовывал убийц; с людьми, чье детство прошло рядом с тем, кто мог их убить», — пишет Снайдер в предисловии. Ее профессионализм и желание избежать новых жертв помогли расположить к себе собеседников и убедить их в том, что необходимо свидетельствовать о своем страшном опыте и тем самым менять ситуацию с домашним насилием не только в Америке, но и во всем мире.
Занявшись вплотную этой темой, Снайдер пришла к нетривиальному выводу: домашнее насилие напрямую связано с массовыми расстрелами в Америке, когда от руки безумцев страдают десятки случайных людей: «Я поняла, что домашнее насилие тесно соседствует с другими проблемами нашего общества, такими как образование, экономика, душевное и физическое здоровье, преступность, гендерное и расовое равенство и тому подобными. Поборники тюремной реформы вновь и вновь сталкиваются лоб в лоб с домашним насилием: преступники лишь ненадолго попадают в тюрьму, причем исправительная работа с ними практически не ведется, а затем эти люди опять оказываются в обществе, и все возвращается на круги своя. Частные случаи насилия имеют общественные последствия колоссального масштаба. Встречаясь с людьми в Калифорнии, Мэриленде, Огайо, Нью-Йорке, Массачусетсе, Орегоне и других штатах, я поняла, как тяжело им выжить в этой частной войне, и осознала цену этой войны для каждого лично и для всех нас как нации: это разбитые общины, разрушенные семьи, сломанные судьбы», — пишет Снайдер в предисловии к книге.
Журналистка уверена, что домашнее насилие как бы предсказывает расстрелы: «Оказывается, массовые расстрелы более чем в половине случаев и есть домашнее насилие. Достаточно вспомнить, например, об Адаме Ланца из Ньютона, Коннектикут, который начал смертельный марафон со своей матери, а дальше двинулся в начальную школу Сэнди Хук. Девин Патрик Келли приковал свою жену к кровати наручниками и привязал веревкой, а потом отправился на машине в Первую баптистскую церковь в Сазерленд Спрингс, Техас. Можно заглянуть и в более далекое прошлое — когда случился первый, по мнению многих, массовый расстрел в США — в августе 1966 года Чарльз Уитмен открыл огонь по студентам в Университете Техаса в Остине, в результате погибло шестнадцать человек. Многие забыли, что этот приступ ярости начался предыдущей ночью, когда жертвами стали его мать и жена. В 46% массовых расстрелов фигурирует домашнее насилие. Оно присутствует фоном в личных историях многих стрелков».
В России, где эта проблема чрезвычайно актуальна и сегодня правозащитные организации ведут настоящую борьбу с реакционными силами среди законодателей и с РПЦ за изменение законов в пользу жертв домашнего насилия, книга «Без видимых повреждений» может стать хорошим подспорьем для победы с этими недопустимыми практиками в XXI веке.
С разрешения издательства Corpus мы публикуем отрывок из главы «Клуб Роковой аффект», в которой рассказывается, как бывшие абьюзеры и насильники, отсидевшие за свои преступления, совершенные против женщин, пытаются осмыслить свой негативный опыт, изменить себя и помочь другим.
RSVP: Resolve to Stop Violence — программа, разработанная Департаментом шерифа Сан-Франциско в партнерстве с некоммерческой организацией Community Works West, цель которой помочь заключенным осознать свое жестокое отношение и изменить его. С 1997 года она обслуживает тюрьмы округа Сан-Франциско и заключенных, которые согласны с тем, что они опасны, и хотят измениться. Программа добилась успеха в снижении рецидивов.
Клуб «Роковой аффект»
Я познакомилась с Джимми, когда он руководил работой стажера по имени Донте Льюис. Донте два раза проходил RSVP (в первый раз закончить не удалось, поэтому он приступил к программе заново), и его недавно выпустили из Сан-Бруно после того, как парень отсидел чуть меньше положенных четырех лет. Мы курим и пьем кофе в Йерба Буэна Гарденс, и Донте рассказывает, как всего несколько недель назад он только-только вышел из тюрьмы, и его приятель Муч привез Донте в дом его бывшей. Донте не должен был там появляться. Ему выписали запрет на приближение — до этого Донте осудили за похищение, после того как однажды вечером он застукал свою девушку Кайлу Уолкер с другим мужчиной, завернул ее в простыню и волоком стащил по лестнице к машине. Но большая часть его вещей осталась в доме Уолкер, так как они сожительствовали много лет, и, по его мнению, Кайла все равно была его девушкой, несмотря на все эти запреты. Донте называл ее своей «сучкой».
Муч подбросил Донте к дому Уолкер, и тот влез по лестничным перекрытиям с первого на второй этаж и открыл стеклянную раздвижную дверь квартиры Уолкер. Он помнит, что из спальни доносился громкий речитатив Джа Рула. Донте ворвался в спальню и увидел Кайлу в пижамных штанах с Губкой Бобом и другого парня: он был полностью одет и сидел в противоположном углу. Парня звали Каспер. Донте вытащил Кольт .45 и нацелил в девушку, и Каспер тоже полез за оружием. Донте помнит, как заорал: «Не лезь — не врежу». Воспользовавшись неразберихой, Кайла выбежала из комнаты. Каспер набросился на Донте, и они упали на кровать; Донте ударил Каспера локтем в лицо и вырвался, все еще держа пистолет. Каспер выбежал из квартиры на улицу. Донте бросился за Уолкер.
Он нашел девушку в гостиной, с телефонной трубкой в руке. Донте не хотел, чтобы диспетчеры записали его голос, поэтому одними губами произнес: «Копы, да?» Кайла не ответила, но Донте помнит, что у нее был «нефигово напуганный» вид. Он ударил Кайлу пистолетом по голове, и она начала заваливаться. Донте схватил ее за волосы. В какой-то момент телефон упал, но Донте не знал, разъединило ли их с полицией. Он ударил Кайлу еще четыре раза, пока не убедился, что она потеряла сознание; изо рта у девушки шла пена. «Я знал, что должен ее убить, — говорит Донте, — а то бы меня снова упекли! Черта с два».
Донте встал над Кайлой, прицеливаясь. Метр восемьдесят три, длинные, осветленные на концах дреды, татуировки на руках и ногах. Устрашающий вид. Они с Кайлой знакомы больше пяти лет, с его четырнадцати и ее тринадцати. Все это время она была его девушкой, и теперь он должен был ее убить.
Но Муч вмешался, стал толкать его к двери. Потом они услышали сирены. Сбежали из квартиры и забежали за угол, к месту, где жила тетя Донте. Он зарыл пистолет в небольшой канаве у входа в квартиру. Потом забежал внутрь, забрался на чердак, а после еще пять часов полиция пыталась его найти. У Донте с собой была бутылка Rémy Martin и косяк. Донте скурил косяк, опустошил бутылку и вырубился. Проснулся он от света полицейского фонарика.
После освобождения из Сан-Бруно в ноябре 2014 года Донте въехал в социальную квартиру, где я с ним и встретилась. Он говорил о прошлом со страхом и трепетом. Донте вырос в Восточном Оклэнде, где все вращалось вокруг «музыки, прокаченных тачек, оружия и убийств». Нет обоймы на тридцать для Глока — не мужик. Жестокость как норма жизни. Даже если не хочешь в это ввязываться, нейтралитет не сохранить. Ни у кого не было выбора. Донте назвал это Багдадом. Бесконечная война. Теперь он считает, что все это — часть «системы взглядов на мужскую модель поведения».
Когда Донте познакомился с Кайлой, он редко называл ее по имени. Все звали своих девушек «сучками». «Это моя сучка». Донте был высоким и стройным, с карими глазами и татуировкой «Смерть лучше бесчестья» на шее. Они с Кайлой сошлись так рано, задолго до того, как осознали себя в мире. Они как дети играли в любовь. Это типичный сценарий для отношений, в которых появляется жестокость — недолгий период ухаживаний, слишком молодая пара — и иногда именно такой сценарий люди проносят сквозь жизнь. То же случилось с Мишель и Роки. Много лет Донте и Кайла сходились и расходились, но он всегда позволял себе любые отношения на стороне. Донте даже не задумывался о том, как обращается с Кайлой, даже не задумывался о гендерных стереотипах или о том, как влияние культуры отражалось на его поведении. В тюрьме он проходил RSVP , в рамках которой прочитал книгу об эмоциональном интеллекте и начал посещать уроки психологии и социологии. Сейчас Донте на испытательном сроке, и ему нельзя выходить из дома после семи вечера, но, по его словам, ему это только на руку. Это помогает не торчать на улице ночью, в период, когда перед соблазнaми так сложно устоять. Но жить тяжело. Из того, что он получает за стажировку, после уплаты налогов остается всего семьсот долларов. На одной руке у Донте гипс — он врезал кому-то практически сразу после того, как только-только выпустили, и чуть не потерял возможность стажировки в Community Works. Он утверждает, что сожалеет о своем поступке, и что гипс — зримое напоминание того, насколько серьезна его внутренняя битва между агрессией и уравновешенностью, прошлым и настоящим, глупостью и осведомленностью. У Донте большие планы. Он хочет закончить колледж, а потом, может быть, получить степень бакалавра. Он думает стать психологом. Интересно, как это будет? Да и вообще, возможно ли это? Сможет ли он когда-нибудь помогать таким же парням?
Утром того же дня я спросила Джимми, сколько стажеров вроде Донте он курировал за все то время, что руководит групповыми занятиями. Джимми закатил глаза и сказал: «Нууу бляаа, дажи не знааю». Слишком много, всех не упомнишь. На столе Джимми бумажная тарелка с энчиладой, от которой идет пар, и жареной фасолью. Коллеги и полицейские все время подтpунивают над его весом. Худой как палка, а ест как лошадь. Слишком большие коричневые джинсы собираются складками вокруг талии. Их держит черный ремень, пряжка продета сквозь самое первое отверстие.
«И многие стажеры потом руководят групповыми занятиями? — спрашиваю я. — Из тех, с которыми ты занимался?» «Вообще никто, — отвечает Джимми, — только я». У Донте почти нет шансов, и он это знает. «У прошлого меня защита была покрепче, чем у нынешнего», — говорит парень. Меня задела простота и правдивость этого высказывания. Донте тоже разговаривает так, как будто он все еще в банде, все еще «держит» улицы, но порой у него вылетают неожиданные фразы, — фразы, которые обнажают его нового. Например, как-то раз мы сидели в вестибюле фешенебельного отеля в центре Сан-Франциско и ели органическую клубнику из корзинки, а мимо нас, уверенно постукивая каблуками по мраморному полу, группками проходили посетители конференции. И Донте рассказывал историю о том, как он и его кореша называли женщин «сучками». Не только девушки, но и сестры, и матери были сучками. Иногда они говорили «моя старушка». У женщин не было имен; не было личности. Внезапно Донте сказал: «Все время называя ее сучкой, я отнимал у нее право быть человеком».
Джимми и Донте работают в Community Works — оклэндской организации, которая проводит программы по профилактике насилия и реформированию системы уголовного правосудия. Кроме того, Community Works запускает ряд инициатив в области искусства и образования, направленных на предупреждение жестокости и негативного влияния лишения свободы на заключенных и их семьи. Как-то вечером я участвую в групповой встрече, которую Джимми и Донте курируют вместе в рамках стажировки Донте. Как и все курсы, которые Джимми ведет не в Сан-Бруно, этот проводится в отделении департамента полиции Сан-Франциско. Некоторые из слушателей начали проходить RSVP в Сан Бруно, но закончат обучение здесь, на еженедельной прогрaммe ManAlivе. Бывает, что мужчины приходят в ManAlive по собственному желанию, но таких студентов немного. Занятия для подобных добровольцев проходят не в отделении полиции, а в церквях и домах культуры, где собрания проводят специалисты вроде Хэмиша Синклера, который все еще курирует несколько встреч в неделю». Среди восьми участников встречи четверо латиноамериканцев, двое чернокожих и двое белых. Всех их к посещению обязал суд. Большинство судимы по особо тяжкой, но есть и осужденные за проступки. Проблемы их разнообразны: незаконное хранение оружия и другие уголовные правонарушения, злоупотребление наркотиками или алкоголем и неполадки с психическим здоровьем. Джимми и Донте — бывшие зэки и члены ОПГ, и они обладают необходимым социальным капиталом для общения с себе подобными. Они знают законы и язык улиц, они на своей шкуре прочувствовали, каково это — быть окруженным насилием и пытаться покончить с собственной агрессией. Они встречаются со своими группами еженедельно, и если все дойдут до конца, то год будет проведен в попытках научить этих мужчин осознанности: пониманию того, кем они становятся, как они выглядят, когда впадают в ярость, как их жестокость влияет на окружающих, и какие альтернативные реакции на стрессовые ситуации существуют. Многие из нас, глядя на мир этих мужчин с позиции наблюдателей, рассматривают насилие со стороны интимного партнера как что-то изолированное, обособленную проблему, которая нуждается в отдельном решении. Мероприятия социальных служб, как правило, также направлены на разрешение подобных проблем вне контекста. Но домашнее насилие часто идет рука об руку с жестоким обращением с детьми, алкоголизмом и отсутствием постоянной работы и / или жилья. Кроме того, на ситуацию могут влиять черепно-мозговая травма или другие серьезные медицинские показания. Часто речь идет о полной или временной недоступности образования или культуре, в которой знания Ни во что не ставят. Решая только одну проблему, мы не перечеркиваем последствия других. Опыт реабилитационных программ и тематических исследований позволил нам понять, что многоплановые проблемы требуют комплексных решений.
Мы сидим в офисе, который расположен в грязном двухэтажном здании, кое-как впихнутом между складов; из окон открывается вид на бетонные джунгли и доносятся звуки проезжающих машин. Похоже, последний раз ремонт здесь делали сразу после Второй мировой. Краска на стенах такая старая, что выцвела в желтизну. К одной стене прикреплен рисунок, на котором Элмо целует Немо. На другой висит плакат с надписью: Что делать, чтобы тридцатилетний мужчина перестал бить жену? Поговорить с ним, пока ему еще двенадцать.
Донте собирает стирающиеся маркеры и влажные салфетки. Участники встречи стекаются медленно, как будто это доставляет им мучения, и, вероятнее всего, так и есть, «Кто сегодня секретарь?» — спрашивает Донте. Один из мужчин в солнечных очках и с накладками на зубах отвечает «я» и расписывает на белой доске шаблон для упражнений по циклу отделения: отрицание, принижение, обвинение, сговор. Некоторые из мужчин приходят сразу с работы, другие — оттуда, где торчали весь день. Они кивают друг другу, перекидываются шутками. Один что-то шепчет секретарю. Тот смеется, говорит: «Бляаа, чуваак!» Потом поворачивается ко мне: «Вы уж извините, что смaтерился, мэм». Как будто актер в пьесе внезапно ломает четвертую стену. Я не хочу, чтобы на меня обращали внимание; но я белая женщина с записной книжкой, женщина средних лет и достатка, сидящая среди дредов, бритых голов, эспаньолок, джинсов с заниженной талией, футболок со спортивными лого и дорогущих кроссовок. Я как будто сошла со съемочной площадки. Или ступила на нее. Здесь не Сан-Бруно, и меня не просят участвовать в беседе.
Другой парень смеется и говорит: «Зацените. Прям клуб “Роковой аффект”». Под роковым аффектом они подразумевают тот самый момент, когда ожидания мужчины по отношению к себе и миру трещат по швам. Чего ждать от мира, и чего требует собственное эго? Мужчина воспринимает что-то как вызов, к примеру, слова или действия сожительницы, и резко реагирует. Оскорбление, походя брошенное в баре. Коллега, за глаза назвавший косорезом. Доля секунды, которая меняет все. Он щурит глаза, грудь тяжело вздымается, мышцы напрягаются, кровь кипит. Практически универсальный язык тела: вне расы, класса и культуры, а иногда даже вида. Мужчина, лев, медведь. Тело реагирует одинаково. Роковой аффект. Позыв, которому, как Джимми и Донте надеются показать всем этим мужчинам, на самом деле можно не поддаться. Жестокость — это навык. Не все знают, но poковой аффект — то же, что и «срыв». Трагедии в новостях, скорбящий сосед, рыдающий коллега: он просто сорвался. Но срыв — дымовая завеса, клише, выдумка. Срывов не существует.
Двенадцатая неделя программы. Сегодня участники обсуждают ситуацию только одного мужчины по имени Дуг: он рассказывает о главном событии, после которого у него начались неприятности. Сначала Синклер называл это упражнение «Цикл разрушения», но потом переименовал в «Цикл отделения», потому что считал своей педагогической задачей показать, как в момент опасности человек отделяется от того, что Синклер называл «подлинным я», и как из-за этого отделения наружу выплескивается жестокость.
Дуг сидит во главе круга. «Блин, я волнуюсь», — признается парень, «Представь, что ты на Шестнадцать и Джулиан с корешами», — подбадривает его Джимми. До того, как Джимми устроился в RSVP, он успел много где поработать, в том числе в такси. Он часто полагается на метафорическую ценность этого опыта: понимание того, то значит попасть в пробку, знание маршрутов, которые помогут этих пробок избежать. Каждый раз, когда я ухожу из офиса, он спрашивает, куда я потом поеду, а затем проверяет время — еще ведь не час пик? А потом предлагает несколько таких сложных маршрутов, что я уже не пытаюсь ничего запомнить после первых четырех или пяти поворотов. Меня умиляет, что он делает так всегда. Джимми не хочет, чтобы кто-то страдал из-за пробок. А ведь пробки похожи на насилие: всегда есть другой путь, который поможет их избежать.
Джимми обращается к остальным членам группы: «Я хочу, чтобы сейчас вы слушали очень внимательно. Не надо друг друга подначивать, если он скажет что-то, что покажется вам смешным. К примеру, Дуг начнет описывать, как оскорблял свою подружку, и если вас это рассмешит, то он может замкнуться в себе. То, что мы делали со своими женщинами — не смешно. Так что давайте будем помягче. Начнем разговор по-взрослому. Это серьезная работа. Это не смешно».
Среди многих татуировок Джимми одна на лбу гласит: святой. На затылке: грешник. Джинсы болтаются на нем, как на вешалке. А еще на Джимми футболка оверсайз и черный ремень, который свисает до середины бедра. Эспиноза говорит, что никак не может поправиться. Никто не знает почему. Коллеги над ним посмеиваются. Худой ублюдок. Но у Джимми есть секрет. Почему торчат ребра, почему джинсы всегда велики.
Дуг говорит: «Дайте десять секунд». Я вижу, как его руки, зажатые между колен, чуть-чуть дрожат.
«Чувак, просто дыши, — говорит Джимми, — почувствуй, что ты жив». Один из кураторов сказал Донте, чтобы он побольше разговаривал, вмешивался, если чувствует такую потребность. Если он закончит годовую стажировку, то гарантированно получит постоянную работу в Community Works в должности педагога-организатора, как Джимми. Донте стажируется уже полгода. Многие возлагают на него большие надежды, да и он сам тоже. Но ему еще предстоит многое перелопатить.
Предстоит закончить испытательный срок и после стажировки получить реальную работу с реальной зарплатой, а потом выпуститься из колледжа. Так много времени потрачено зря, нужно все наверстать. Когда утром того же дня я разговаривала с Донте в парке, мне стало ясно, что даже возможность представить себе карьеру «психолога» для него — абсолютно новый опыт; что смотреть в будущее, а не просто выживать «здесь и сейчас» для Донте — удивительный, непривычный способ идти по жизни.
«Однажды моя девка пошла к другому сутенеру, — рассказывает Джимми, — и я ее изнасиловал. Это было ужасно. Это ужасно, бро. У тебя есть чувства. Это не ты. Но ты был таким в тот день».
«Это и я тоже», — отзывается другой мужчина. Третий говорит: «Я сорок две недели участвовал в программе, а потом — бах — и рецидив. Меня отправили в тюрьму».
И он заново пошел на программу.
«Я нарушил запрет на приближение, и вот я снова здесь», — говорит другой парень. Они напоминают футбольную команду, собравшуюся в раздевалке на перерыве после первой половины игры, когда развязка уже так близка, и ее не предсказать,
Они подбадривают друг друга, дают Дугу понять, что все пережили то же, что и он, все они не без греха.
«Я зарабатывал на женщинах, у которых не было отцов, на женщинах, которых насиловали, — Джимми на секунду откидывается назад, а затем с грохотом возвращает стул на место. — А потом я украл их души».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.