Друзья и коллеги называли ее «бабой Людой», «бабушкой российской правозащиты». А мне хочется назвать ее «королевой правозащиты». Она и была королевой в том смысле, что ее уважали и перед ней были готовы снять шляпу очень разные люди, которых трудно представить за одним столом.
Всего несколько дней назад в эфире радио «Свобода» с журналистом и членом СПЧ Леонидом Никитинским мы говорили о новом составе Совета и об аресте Льва Пономарева. Никитинский сказал, что, если Пономарева не освободят на апелляции, то 11 декабря на встрече правозащитников с президентом Путиным Людмила Алексеева обязательно выскажет президенту все, что она об этом думает.
Увы, Людмила Михайловна Алексеева ничего Владимиру Путину больше не скажет. Она умерла в больнице 8 декабря. И для меня ее уход именно сейчас, когда Лев Пономарев отбывает 16 суток в спецприемнике, а Совет по правам человека соберется на традиционную встречу с президентом после смерти Алексеевой — глубоко символичен.
Тюрьма или эмиграция
Людмиле Алексеевой был 91 год. И это была очень длинная и счастливая жизнь. В последние годы она вместила много личных трагедий: Людмила Михайловна похоронила мужа, умер один из ее сыновей. Ей становилось все тяжелей жить и все тяжелей работать. А она работала всю свою жизнь: редактором в издательстве «Наука» , откуда ее уволили после того, как она подписала письмо в защиту Александра Гинзбурга, вместе с Натальей Горбаневской она была одной из первых машинисток диссидентского бюллетеня «Хроника текущих событий», была членом Хельсинской группы в СССР, которую создал Юрий Орлов. Она ходила на суды, сопровождала своих подруг на свидания к мужьям—политзекам, ее таскали на допросы, угрожали посадить. Она никогда не скрывала, почему уехала из Советского Союза: не хотела сидеть в тюрьме. Вот как она рассказывала мне об этом решении два года назад:
«Когда Юрий Федорович Орлов приглашал меня стать членом Хельсинской группы, я ему сказала, что мне очень нравится эта идея, но мой муж и сын к тому времени меня уже «добили» и через какое—то время нам придется уехать. Меня очень пугало, что сын и муж мне помогают, и кончится это тем, что арестуют не только меня, но могут арестовать и их. Муж знал, на ком женился. А сын… Больше всего я переживала за него: если бы он родился у другой мамы, мой сын со склонностью к научной работе, он бы занимался своей экономикой и был бы благополучным и преуспевающим человеком. А так из—за меня его не взяли в аспирантуру, он пошел в какой—то тухлый институт, потом из—за меня его могли еще и посадить. Ему тогда было 22 года. Оба моих сына и муж не были правозащитниками. Я понимала, что надо уезжать. Мне этого очень не хотелось, потому что я жила прекрасной жизнью, мне нравилось заниматься тем, чем я занималась и я уже смирилась с возможным арестом, но я не могла смириться, что арестуют моих близких. Юрий Орлов тогда мне сказал: «Я знаю, что вы собираетесь уезжать, нам понадобится зарубежный представитель Хельсинской группы. Вот вы и будете этим представителем». 1 февраля 1977 года мы получили разрешение на выезд, а 10 февраля Юрия Орлова арестовали у меня дома. 22 февраля мы уехали. И вот теперь Орлов мне говорит: «Я тогда считал, что вы справитесь». Я же так не считала. Какой из меня зарубежный представитель, языка не знаю, где мы будем жить, не знаю, на какие средства будем жить, не знаю». Когда я приехала в Европу, то там на Западе уже были советские эмигранты Буковский, Плющ, Амальрик. Я решила, что создам комитет, и каждый, кто живет в этих странах, будет в своей стране представлять Хельсинскую группу. Я этот план придумала, написала в Москву, передала письмо с оказией. Получила ответ: «Никаких комитетов. Действуйте сами».
Свой человек на Западе
Так Алексеева стала для диссидентов «своим человеком на Западе», она использовала все свои связи, все силы, все свою энергию, чтобы поднять мировое сообщество на защиту советских политзаключенных, и ей это во многом удалось.
Ее книга «История инакомыслия в СССР» до сих пор — фактически единственная энциклопедия, в которой можно найти информацию практически обо всех диссидентских группах советского времени.
Как только появилась возможность вернуться в Россию, Алексеева вернулась. Вот как она объясняла, почему приняла такое решение: «Я уехала, потому что моего сына хотели посадить. Но раз мой сын оказался в Америке, а с 1987 года в Россию стали пускать эмигрантов, то значит, я могу вернуться. Мне шесть раз отказывали во въезде. Я была в списках КГБ, и меня заворачивали. Первый раз меня пустили в Москву в мае 1990 года. Это случилось после того, как представители Американской Хельсинской группы приехали в Россию, пришли к Шеварнадзе, он тогда был министром иностранных дел, и сказали, что хотят устроить в Москве ежегодную конференцию Американской Хельсинской группы, но конференция не состоится, если не пустят Алексееву и Орлова. Шеварнадзе пообещал, что нас пустят. И я приехала на конференцию. Потом еще один раз меня пустили в октябре 1990 года — это уже была поездка по стране. И тогда мы поняли, что меня вычеркнули из «черных списков». В эмиграции сразу заговорили, что Алексеева стукачка — никого в Россию не пускают, а ее пускают».
«Не оказаться по уши в дерьме»
И началась другая жизнь, не менее увлекательная и жертвенная, чем в Советском Союзе. В мае 1996 года Алексеева была избрана председателем Московской Хельсинской группы. Она стала одной из самых известных российских правозащитниц. Удивительным образом Алексеевой удалось не только завоевать любовь и уважение близких ей по духу людей, к ней прислушивались различного ранга и уровня чиновники. Наверное, у Алексеевой это получалось потому, что она была человеком потрясающего обаяния, открытости и какой—то необычайной прозорливости. Она умела найти подход к любому человеку, всегда была очень заинтересована в своем собеседнике. Алексеева не боялась и не обращала внимания на критику, откуда бы она ни исходила: от сторонников движения «Наши», которые вывешивали ее карикатурные портреты, или от своих коллег по правозащите, критиковавших ее за излишнюю близость к власти. Алексеева считала, что эту близость надо использовать максимально, чтобы вытащить невиновных из тюрьмы, перевести осужденного из плохой колонии в хорошую, отпустить из под стражи тяжело больного осужденного. Ее квартира на Арбате, купленная на заработанные в Америке деньги, а не полученная от власти, как считают некоторые ее недоброжелатели, всегда была очень хлебосольным и открытым домом для друзей, коллег, да и просто «ходоков». К Алексеевой приезжали со всей России.
Людмила Михайловна была бесстрашной, чего только стоит ее выход на Триумфальную площадь в костюме Снегурочки 31 декабря 2009 года! Пока хватало сил, ходила на все суды по «болотному делу», а раньше по «делу Ходорковского и Лебедева». Пока были силы, давала жесткие комментарии и интервью прессе.
Летом 2012 года она отказалась войти в новый состав Совета по правам человека в знак протеста против нового порядка его формирования.
«Раньше новых членов в совет предлагали мы сами, а теперь это должны делать общественные организации, — объясняла она мне. — А теперь представьте, предложат своих кандидатов, например, кооператив «Озеро», или Фонд «Федерация», или ассоциация ветеранов КГБ, или какая—либо другая организация, близкая сердцу президента. А дальше из этого списка будет выбирать сам Путин. Раньше мы предлагали порядочных людей, и он среди них мог выбирать тех, кто его меньше раздражает, но сейчас он вполне может предложить нам мужиков из «Уралвагонзавода». Я буду чувствовать себя по уши в дерьме. Зачем мне сидеть в совете? Чтобы числиться при президенте? Сейчас это довольно неприлично. Я готова была оставаться в совете, чтобы делать какую—то работу, а если работы не будет, зачем мне это?»
Через три года в апреле 2015-го Алексеева в СПЧ вернулась, ее уговорил Михаил Федотов. Объясняла свое решение тем, что «у правозащитников осталось очень мало каналов, по которым они могли бы общаться с властями».
Когда я спросила у Алексеевой, почему она попросила у Путина, приехавшего поздравить ее с 90-летием именно за Игоря Изместьева, а не, например, за Алексея Пичугина или Олега Сенцова, Алексеева объяснила, что хочет быть эффективной и просить за того, кого Путин реально может помиловать, а ей пообещали, что Путин Изместьеву помилует после ее просьбы. В невиновности бывшего сенатора Алексеева была уверена.
Путин пообещал, но прошло больше года, а Изместьева он не помиловал. А Алексеева ждала. Конечно, она никогда не строила иллюзий про природу власти, она не была наивной. Она просто очень верила в свою силу убеждения, правозащита была ее жизнью, и она привыкла жить, день за днем, добиваясь пусть маленьких, но уступок от власти.
Ей за это благодарны сотни людей.
По мере того, как «каналов общения с властью» становилось все меньше и меньше, Людмила Михайловна слабела и сдавала физически. Она расстраивалась, что ей не удавалось помогать людям так же, как раньше. Ее уже меньше слушали в администрации президента. Но включили в новый состав СПЧ, хотя было понятно, что работать там Алексеева уже вряд ли сможет — просто в силу возраста и состояния здоровья.
И хотя все ее друзья и коллеги знали, что она уходит, ее уход стал очень большим ударом для многих. Многие сегодня пишут, что правозащита осиротела. Да, все так. Масштаб личности, и правда, огромен.
Только Алексеева умела так использовать власть в своих благородных целях, что власти казалось, будто бы она использует Алексееву.
Но к Людмиле Михайловне не прилипало. Она четко знала, когда надо отойти в сторону, чтобы не «оказаться по уши в дерьме».
И нам, тем, кто остался, предстоит этому учиться уже без нее.
Учиться по памяти….
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.