С начала нового президентского срока Владимира Путина правительство принялось за реализацию новых майских указов — двенадцати национальных проектов. Почему их параметры до сих пор не согласованы, какого эффекта от них стоит ожидать в следующем году и почему Владимир Путин — главное препятствие для реализации своих же проектов — в интервью с экономистом Андреем Мовчаном.
— Прошел уже почти год с начала нового путинского срока, почему правительство до сих пор не определилось с национальными проектами? Например, постоянно обсуждаются крупные инфраструктурные проекты, но так до сих пор и не решили, какие дороги строить.
— Мне кажется, это все фиктивная повестка, включая национальные проекты. Нет системы в правительстве, которая могла бы определиться с нацпроектами. Да, есть лоббистские интересы определенных групп. И желания отдельных личностей, которые решают, на что будут выделяться деньги. Поэтому сегодня можно определить национальными проектами одно, а завтра совершенно другое, потому что желания поменялись. И в этом смысле строить долгосрочные планы в рамках национальных проектов не слишком разумно. И собственно процесс согласования национальных проектов такой долгий, потому что все понимают, что важнее получить деньги, чем зафиксировать на бумаге, что что-то делается, а что-то нет. И процесс дележа этих денег идет параллельно с процессом раздела сфер влияния, планов, которые окружают Кремль. Процесс этот достаточно драматический, потому что можно видеть, как руководители этих кланов или под-кланов в результате даже попадают в тюрьму. И, конечно, такой процесс не может идти коротко — он идет все время и будет идти дальше. И любое решение правительства или министра в пользу того или иного клана может оказаться чреватым, если этот клан окажется не в чести через некоторое время.
— С невыполнимыми целями типа обогнать Германию понятно, но построить какой-нибудь мост, вроде бы, проще. Но какая-то часть проектов теоретически выполнима?
— Заявлений было очень много совершенно разного свойства. Некоторые заявления говорят о каких-то конкретных действиях. Высокоскоростные дороги заявляли до Казани, и до Грозного тоже заявляли. Правда, их, вроде как, не приняли — а могут и принять завтра. И еще куча всяких проектов — медицинской инфраструктуры, автомобильной, мостов много… При этом много проектов, где непонятно на что будут деньги выделяться, типа увеличения срока жизни.
Построить, конечно, можно, кто мешает? У страны достаточно денег, чтобы реализовать практически любые проекты — есть 500 миллиардов долларов резервов. Другой вопрос в том, что сами по себе эти проекты никому не нужны — важно, как на них несколько миллиардов долларов положить себе в карман. Пока эти конфигурации не определятся: кто именно кладет их себе в карман, каким образом — пока не будут все одобрения получены, ничего происходить не будет. Про ту же железную дорогу в Казань уже говорят, что нет средств, что на самом деле означает, что нет качественного бенефициара, — того, кто знает, как положить деньги в карман и защитить эту позицию. Деньги, конечно, будут тратиться, но на высокоскоростной дороге сложнее зарабатывать, чем на вооружениях или наемниках. Поэтому и финансироваться она будет не в первую очередь.
— Весь год обсуждались санкции, многие их боялись, но, видимо, они не так страшны? Если судить по снятию санкций с компании Олега Дерипаски, то получается, что Запад готов сотрудничать?
— А что, они разве не были готовы к сотрудничеству? Они у нас разве нефть, газ, пшеницу не покупают? Оборудование нам не поставляют? Запад, конечно, готов к сотрудничеству — другой вопрос в его форматах. Например, в области высоких технологий, где Россия могла бы создавать конкурентную продукцию, они сотрудничество практически прекратили, и, скорее всего, прекратят полностью в 2019-м. А поставки нам ширпотреба они будут только развивать, потому что им это выгодно. Вообще, условный «Запад» делает то, что ему выгодно, наверное, это и есть правильная политика. В этом смысле ничего не изменилось в 2018 году.
— Многие россияне все-таки боятся санкций: какова вероятность, что следующем году Запад усилит санкции или, наоборот, смягчит?
— Вероятность в политике есть всегда, потому что политические решения — это зачастую решения индивидуумов, они мало предсказуемы. Вероятность того, что какие-то дополнительные санкции будут вводиться — 100%. Какие-то персональные санкции точно будут вводить дальше. Потому что маховик запущен, и он будет как-то работать. Вероятность того, что введут какие-то терминальные санкции, типа отключения российских банков от SWIFT (международная межбанковская система передачи информации и совершения платежей. — «МБХ медиа») или долларового обращения крайне невелика. В этом нет ни большого смысла, ни большей мотивации.
— Некоторые наши чиновники, например, глава Центробанка Эльвира Набиуллина, глава Счетной палаты Алексей Кудрин, говорят о необходимости структурных реформ, но при этом не поясняют, какие реформы именно, словно недоговаривают. Так что они все-таки имеют в виду?
— Я думаю, что они ничего под этим не имеют в виду. У нас в стране исторически сложилась культура куртуазной экономической речи, в которой надо употреблять определенные красивые слова, в том числе «реформы», чтобы просто выглядеть образованным человеком. При этом экономическая политика в 2018 году определилась полностью — это имперская экономическая политика за счет внутренних ресурсов. За счет них будут финансироваться внешние мероприятия. Престиж и статус будут значительно важнее, чем внутренняя экономическая ситуация и доходы населения. Все действия 2018 года были контрреформистскими. Создается квази-социалистические пространство, абсолютно монополизированное государством. Регулирование ужесточается — причем не повышая эффективность рынка, а снижая. Частный бизнес постепенно умирает, нефтяной ВВП постепенно сокращается, доходы населения падают, а расходы населения растут параллельно. Мы фактически двигаемся к мечте Горбачева — социализму с человеческим, экономическим лицом, и агрессивной внешней политикой.
— Росстат недавно пересмотрел статистику по росту ВВП аж двухлетней давности — за 2016 год. Якобы тогда было не падение, а рост — это нормально? Стоит таким данным доверять?
— Не стоит. Я боюсь, что в 2019 году Росстату вообще не стоит доверять, учитывая, что сперва его переподчинили Минэкономоразвитию, а сейчас еще и сменили главу Росстата. Причем с разговорами, что его методики очень плохи. К Росстату очень много вопросов. Например, по статистике покупательской способности рубля, по инфляции. Та же самая ожидаемая инфляция на уровне 10% держится, а фиксируемая — на уровне 3%, что вряд ли возможно экономически. ВВП тоже странно считается, я далек от мысли, что у нас искажение ВВП в десятки процентов, но думаю, что там безусловно есть приписки. Точно знаю, что в сельском хозяйстве есть двойной счет — экспорт считается одновременно и экспортом, и внутренним потреблением. Если мы сейчас в России хотим понимать, что происходит, нужно смотреть на доходы населения, этот показатель сложнее фальсифицировать, он чуть точнее считается.
— Населению трудно понимать, что значит для них 1 или 2 процента роста ВВП. Если более наглядно, когда страна вернется к уровню жизни 2012-2013 годов?
— Очень сложно сказать, потому что сейчас экономика России не растет, а уровень жизни снижается потихоньку. Он по чуть-чуть снижается, при этом резко усиливается расслоение. В самом верхнем эшелоне есть рост, в следующем эшелоне — стагнация, а в низших эшелонах сильно падает. Поэтому сейчас на повестке дня нет вопроса, когда мы вернемся к 2012 году. На повестке дня вопрос, как остановить падение доходов и уровня жизни.
— Власти объясняли повышение НДС способом избавиться от нефтяной зависимости — это может быть правдой?
— Это абсолютно бессмысленно. Как вообще связаны зависимость от нефти и НДС? Это все равно повышение налога, которое приведет к экономическому сокращению. Если НДС повышается на 2%, значит, теряется и 2% ВВП. Рост цен из-за НДС и снижение доходов населения приведет к сокращению потребления. Поэтому налоговая база сократится сильнее, чем вырастет налоговый размер. Вполне возможно, что объем собираемости НДС в следующем году не вырастет на прогнозируемые 11%, а сократится по сбору.
— В мире бывали такие примеры, когда стратегия, подобная той, что у нашего правительства, срабатывала — накопить денег с налогов, держать большой профицит бюджета, а потом инвестировав эти деньги, получить бурный рост через пару лет?
— Это чушь, никакой стратегии у правительства нет. Эти разговоры идут, чтобы оправдать тот факт, что система окончательно закостенела и забюрократизировалась. С одной стороны есть президент, который требует, чтобы были выполнены великие президентские нацпроекты, а с другой стороны есть правительство, которое отнять деньги у крупных владельцев не в состоянии, и может их отнять только у народа. При профиците бюджета и огромных резервах — если кто-то спросит царя, что он будет что за счет этих резервов делать, он ответит: «Вы с ума сошли? Это мои резервы!».
— Представим, что политическая ситуация не будет меняться. Что тогда хорошего может сделать власть, чтобы улучшить ситуацию в экономике?
— Основная экономическая проблема, если не брать идиотские действия — это тотальное отсутствие доверия в системе. Оно резко повышает риски, а эти риски сильно влияют на инвестиционную привлекательность. Все, что нужно делать на самом деле — это снимать риски в экономике. Институциализировать процессы, создавать хотя бы в экономической области справедливую и независимую судебную систему. Резко менять и либерализовать законодательство в этой сфере. Мириться с внешним миром, чтобы у внешних инвесторов было ощущение, что они могут инвестировать. В общем, все те банальные вещи, о которых мы много лет говорим.
Тут никакой высшей математики и новых идей — есть совершенно четкая понятная модель. Это написано в куче программ, начиная с «Россия-2015», которая писалась в 90-е годы, и переписывалось из программы в программу. Но всем на это наплевать, потому что снижение рисков для России — это увеличение рисков для Путина. Потому что это появление независимого капитала, независимого суда, отсутствие возможности воровать, так как воруют высшие деятели и лоббисты крупные. Здесь прямое противоречие — либо клептократия и авторитаризм, либо развитие экономики. И выбор, который сейчас делается, понятен.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.