«Невероятные происшествия в женской камере №3». День первый. Отрывок из книги Киры Ярмыш

Пресс-секретарь Алексея Навального Кира Ярмыш написала роман «Невероятные происшествия в женской камере № 3». Книга вышла в издательстве Corpus. 

Первый тираж (две тысячи экземпляров) уже распродан, на днях из типографии в магазины отгрузили новый — еще три тысячи экземпляров. Для дебютного романа неизвестного автора это очень хороший результат. Можно предположить, что читатель «покупается» именно на «близость» автора к Навальному и покупает книгу, как если бы он купил книгу самого Навального. 

Это так и не так. Потому что тот, кто книгу приобрел, и начал ее читать, очень быстро понимает, что ее содержание и стиль не имеют никакого отношения к деятельности Киры Ярмыш как пресс-секретаря оппозиционного политика №1 в России. 

Буквально с первых страниц ты попадаешь в мир, отчасти реальный, отчасти придуманный, составленный автором из личного опыта и человеческих историй, которые вполне могли бы произойти в реальности (но поскольку это не нон-фикшн, а роман, мы не знаем, происходили ли они в реальности или были придуманы).

Отправная точка — пребывание героини в спецприемнике. Сама Кира Ярмыш дважды оказывалась за решеткой (второй раз аж на 25 суток за призывы к митингу 5 мая 2018 года «Он нам не царь»). И поэтому она достаточно достоверно и с в мельчайших деталях описывает быт и дух этого учреждения. 

В интервью Ярмыш рассказывает, что всегда мечтала написать роман, и именно этот короткий опыт пребывания в женской камере побудил ее начать. 

Алексею Навальному понравились ее рассказы об общении с сокамерницами и он практически благословил Киру Ярмыш на написание книги. 

Аня, героиня «Невероятных приключений в женской камере № 3», оказывается в спецприемнике за участие в митинге. Она совершенно не представляет себе, как проведет десять дней бок о бок с несколькими чужими для нее женщинами, с которыми она вряд ли когда-нибудь соприкоснулась бы в жизни. Но оказывается, что эти десять суток подарят ей не только новый опыт — она неожиданно для себя пересмотрит некоторые свои давно устоявшиеся представления о жизни. 

Довольно трудно определить жанр этой книги, она похожа и на пьесу и на «роман взросления». Сама Ярмыш относит свой дебютный роман к «магическому реализму», оговариваясь, что это ее любимый жанр.

Честно говоря, я не очень понимаю, что такое «магический реализм», наверное, я не так сильна в современной литературе, как Кира Ярмыш. Но ее книга — совсем не то, чего от нее ожидаешь. Она увлекает и интересна именно своей непредсказуемостью. Казалось, бы какие невероятные приключения могут произойти в женской камере спецприемника? Ведь это даже не настоящая женская тюрьма с ее жесткими правилами, интригами, драмами и трагедиями. Оказывается, все не так просто и героиня Киры Ярмыш за несколько дней своего пребывания в этой камере убеждается, что в самом прозаическом антураже кондового спецприемника можно столкнуться с мистикой, впасть в депрессию, чуть не сойти с ума и выйти оттуда повзрослевшей. 

С разрешения издательства Corpus публикуем отрывок из первой главы книги. Героиня романа Аня попадает в камеру № 3 и знакомится с ее обитателями, с которыми ей предстоит общаться десять дней своего административного срока. 

---

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Аня приняла свой самый независимый вид, выпрямилась, набрала в грудь побольше воздуха… и тут же закашлялась. Из камеры клубами валил табачный дым. В глазах сразу защипало. Эффектный заход оказался безнадежно испорчен, но деваться уже было некуда. Моргая, кашляя и стискивая пакет с вещами, Аня наугад шагнула в полутьму. Дверь за ней тотчас захлопнулась, и наступила тишина.

Ане потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к дыму. Разлепив наконец веки, она быстро огляделась — и тут увидела их. 

Несколько женщин сидели в глубине комнаты и смотрели на Аню. Свет из окна широкими пластами падал им на плечи и лбы, отчего они казались не живыми людьми, а статуями, вырубленными из камня. Они молчали и были неподвижны, и Ане вдруг показалось, что они в самом деле не люди, а идолы, которых рассадили по кроватям. Камера тонула в дыму, и очертания идолов казались смазанными, как будто она смотрела на них сквозь запотевшее стекло. Секунды шли одна за другой, но каменные истуканы не шевелились. Аня почувствовала, как внутри у нее все холодеет. — Ну, рассказывай, как зовут, сколько дали, — сказал ближайший идол, и морок рассеялся. 

Женщины будто ожили. Та, что задала вопрос, затянулась сигаретой, которую она, как теперь заметила Аня, все время держала в руке. Дым от сигареты лентой тянулся в потолок. Все арестантки одновременно зашевелились, кто‑то кашлянул, кто‑то переменил позу. Они были совершенно обычными людьми, и Аня ощутила легкий укол стыда от того, что чуть было не поддалась панике. Женщины бесцеремонно разглядывали Аню, и от их живых любопытных глаз она сама словно оттаяла. 

— Зовут Аня. Дали десять суток. 

— О, нам всем почти так дали! — сказала девушка, курившая сигарету. 

— Тоже за езду без прав небось? 

— Нет, вообще‑то за митинг. 

— Моя подруга однажды ходила на митинг! — воскликнула другая девушка, и, переведя взгляд на нее, Аня на секунду оторопела: та была темнокожей. Это было так неожиданно, как будто часть Аниных фантазий о сериальных тюрьмах вдруг осуществилась. 

— А-а… сюда можно сесть? — опомнившись, спросила Аня и показала на свободную кровать. — Да садись, куда хочешь, — фыркнула девушка с сигаретой. 

Камера была просторной и не такой уж мрачной, как Ане почудилось в первую секунду, — стены здесь, например, были выкрашены в нежный персиковый цвет, что не слишком‑то вязалось с Аниными представлениями о подобных местах. Кроме того, тут играло какое‑то музыкальное радио — оглядевшись, Аня поняла, что звук идет из углубления над дверью, закрытого решетчатым щитком. Пол был деревянный, из мебели — одна покосившаяся тумбочка в углу, заваленная коробками с чаем и печеньем, и четыре узкие двухъярусные кровати. Один угол комнаты отвели под “ванную” — стены там были облицованы плиткой, имелась раковина и небольшой закуток — очевидно, туалет. Закуток этот был высотой Ане по плечи, а на его куцей двери красовался тетрадный листок с надписью “Включи воду”. 

— Хочешь ч-чаю? — гостеприимно спросила Аню полуголая, которая была понятой. 

— Если можно. 

Полуголая встала и начала рыться в груде одеял, лежавших на верхнем ярусе кровати. Аня заозиралась в поисках чайника, хотя его наличие в камере, куда ей запретили проносить точилку, было бы сюрпризом. Тем временем женщина извлекла из‑под завалов запотевшую пластиковую бутылку, плеснула оттуда воды в стакан и кинула чайный пакетик.

— Меня з-зовут Наташа, — сказала она, протягивая Ане чай, и ободряюще улыбнулась. Чай был чуть теплый. 

Аня пробормотала что‑то благодарное и торопливо сделала глоток. Она подумала, что важно продемонстрировать энтузиазм, чтобы никого не обидеть — мало ли какие здесь порядки. Остальные женщины молчали и продолжали смотреть на нее. Аня робко спросила: 

— А вас как зовут? 

— Меня Катя, — сказала девушка с сигаретой, выдохнув дым. Она говорила вальяжно, почти неохотно, как будто давала понять, что ей неинтересно и она отвечает из вежливости. Взгляд у нее при этом был до того цепкий и колючий, что каждый раз, когда она смотрела на Аню, той становилось не по себе. Глаза у Кати были светло-голубые, почти прозрачные, и резко выделялись на лице. Из-за контраста между ее голосом и взглядом Аня ощущала смутное беспокойство. Ничего отталкивающего в Кате не было, но Аня предпочла бы держаться от нее подальше. 

— Меня зовут Диана, — сказала чернокожая девушка. Она была высокой и монументальной, в черном платье-колоколе и с пружинистым пучком волос на макушке. Взяв у Кати из рук сигарету, она изящно затянулась и вернула ее. 

— А за что вы сюда попали? — осторожно спросила Аня. 

— Мы с ней, — Диана кивнула на Катю, — за вождение без прав. На десять суток. По отдельности, но в один день. 

— А я м-мусора обматерила, — сообщила Наташа. Себе она тоже налила чай и уселась на кровать.

— За это тоже в спецприемник сажают? — удивилась Аня. 

— Ну да. Мы стояли с м-мужем возле магазина, у него в руках б-была банка пива. Закрытая! Подошли мусора, распиваете, говорят, п-пройдемте. А я эти штучки хорошо знаю, напроходилась уже. Сказала, никуда мы с вами не пойдем. И п-пару ласковых. Ну меня и з-задержали, типа за неповиновение. 

— А ты раньше уже сидела в спецприемнике? — спросила Аня. 

Наташа снисходительно улыбнулась: 

— Не в спецприемнике. 

Аня быстро кивнула, стараясь сохранить непринужденное выражение лица. В голове завывала сирена. Очень хотелось спросить, за что именно Наташа сидела, но Аня сомневалась, что ответ ее порадует. 

— Наташа у нас стреляный воробей, много полезного может рассказать, — насмешливо сказала Катя и потушила сигарету. Обведя сокамерниц холодными голубыми глазами, она остановилась на джинсовой женщине, которая тоже была у Ани понятой. — А вот Ирка у нас экзотический случай. Да, Ирка? За алименты сидит. 

Все разом посмотрели на джинсовую женщину. До этого та сидела молча, забившись в угол кровати, но тут мгновенно оживилась от взглядов, заулыбалась и закивала. Аня была готова поклясться, что вопроса она не слышала. Иркино состояние вызывало у нее не меньше опасений, чем Наташина судимость, но спрашивать о нем и вовсе не хотелось. 

— Я тоже за вождение без прав сюда попала, — подала голос пятая девушка, которая сидела на соседней от Ани кровати. Дождавшись, когда все обратили на нее внимание, она томно добавила: — Только у меня были права. 

Аня посмотрела на нее и теперь по‑настоящему не поверила глазам: перед ней сидела модель. Вернее, Аня затруднялась с точным определением ее профессии, но только потому, что никогда не видела таких девушек вблизи — они попадались ей только на фотографиях в инстаграме. Девушка казалась отфотошопленной даже сейчас, сидя в метре от Ани на продавленной тюремной койке: глаза — синие, волосы — чистый шелк, грудь — размера шестого. Она хлопала длиннющими ресницами и кокетливо надувала губы. 

— В смысле, были права? — переспросила Аня, продолжая невежливо ее разглядывать. 

— Да просроченные они у нее были, — отмахнулась Диана, которая явно слышала эту историю не в первый раз. 

— Ну я же по ним нормально все время ездила! — капризно сказала девушка-модель и, тут же хитро улыбнувшись, пояснила Ане: — Меня лишили прав восемь месяцев назад, но я их не стала сдавать, еще чего! Меня Майя зовут. 

— Очень приятно. 

— Мне дали пять суток, а перед этим ночь продержали в ОВД, представляешь?! 

— Представляю. 

— Я там пыталась с собой покончить. Они мою сумку не забрали, а на ней была цепочка, я этой цепочкой обмотала шею и стала себя душить. Аня вытаращила глаза: 

— Э-э… 

— Даже сознание потеряла на несколько секунд, — похвасталась Майя, явно довольная произведенным эффектом. — Потом я стала себе вены расцарапывать. Ой, я так стрессанула тогда! 

— М-м… 

— Вот, видишь! — Майя сунула Ане руку под нос. На запястье у нее и правда была тоненькая пунктирная линия запекшейся крови. — Но ничего, ментам тоже досталось! Когда они стали меня арестовывать, я одного укусила! А потом на суде мне стали намекать, что я могу взятку дать и меня выпустят, прикинь? 

Аня на всякий случай кивнула. Ее поражало даже не то, что Майя говорила, а то, как — горделиво и напористо. 

— Но я сказала нет. У меня правило — ни рубля этим блядям! — неожиданно рявкнув, закончила Майя, но в следующую же секунду снова расцвела улыбкой. 

— Ой, да скажи спасибо, что только на п-пять суток, — недовольно сказала Наташа, отхлебывая чай. — И хорошо, что в д-дурку не отправили как с-суицидницу. 

— А что, могли? — жалобно спросила Майя. Ее выражение лица и интонации менялись со скоростью мультяшного персонажа. За одну минуту она успевала побыть обиженной, испуганной, кокетливой, хитрой, милой и разгневанной. 

— Конечно м-могли, и там бы тебе намного меньше понравилось, — заверила ее Наташа. 

Майя притихла, видимо обдумывая такую возможность. Некоторое время все молчали. В тишине Наташа звучно хлюпала чаем. 

Наконец Катя отставила в сторону пластиковый стаканчик, который использовала как пепельницу, хлопнула себя по коленям и сообщила:

— Вообще‑то мы играли в “Крокодила”. Ты с нами? — Я лучше просто посмотрю для начала, — быстро ответила Аня. Она вообще недолюбливала эту игру, а изображать что‑то перед пятью странными женщинами ей и вовсе не хотелось. 

— Ну, как знаешь. А ты, кстати, куришь? Сигареты есть? 

— Нет. 

— Бля, а у нас три сиги осталось, — сказала темнокожая Диана и тут же недальновидно закурила. — Ладно, у пятой стрельнем, — пообещала Катя. — И еще раз загадаешь мне слово “инвестиция”, я тебя убью. 

Они обе заржали. Катя принялась искать какой‑то пакет. Он обнаружился под Иркой, которая продолжала излучать безоблачное счастье, даже когда остальные принялись демонстративно зажимать себе носы и кричать: “Фу, Ирка, навоняла туда небось!” 

Как самая главная, Катя перемешала лежащие в пакете бумажки и протянула его остальным. Каждая арестантка вытянула себе по слову. 

Начала Наташа. Выйдя в центр камеры, она воздела над собой руки, сомкнув их над головой, и требовательно посмотрела на соседок. Никто ничего не понял. Наташа посуровела. Она снова подняла руки, а потом изобразила вокруг себя что‑то вроде брызг. Лицо у нее при этом было настолько мрачным, что все захихикали. Чем дольше никто не отгадывал ее слово, тем больше свирепела Наташа. Она буравила сокамерниц разъяренным взглядом, словно не сомневалась, что они давно все поняли, но не признаются назло. Наконец сдавшись, она стала просто тыкать пальцем в потолок, хотя это было не по правилам. Майя закричала: “Лампочка!” К Аниному удивлению, это оказалось правильно. Майя встала с кровати. 

В полный рост она снова поразила Аню — оказалась такой миниатюрной, что на фоне остальных частей тела ее огромная грудь смотрелась теперь почти устрашающе. На ногах у Майи были кроссовки на высоченной платформе. Она ступала в них, слегка покачиваясь, и напоминала новорожденного олененка. Выйдя в центр камеры, Майя грациозно присела, оттопырив зад, и приставила пальцы к голове, как будто это были рожки. “Зайчик, зайчик!” — заорала Катя, тыча в нее пальцем. Майя с удовлетворенным видом поднялась и продефилировала обратно к своей койке. 

Быстро стало ясно, что “Крокодил” не Катина игра. Она долго без толку махала руками и материлась сначала сквозь зубы, а потом в полный голос. Остальные только покатывались со смеху. Катя кричала, хохотала, ругалась, обзывала всех дурами и даже подпрыгивала, но к отгадке это остальных не приближало. Наконец, когда она окончательно озверела, Диана сжалилась и заявила, что правильное слово — “Биг-Бен”. Оказалось, что она его и загадала.

— Как вообще можно показать Биг-Бен? — ярилась Катя.

— Это хуже, чем инвестиция! У-у-у, убила бы!

— Могла бы просто себе на майку показать, — пожала плечами Диана, явно не впечатленная ее угрозами. Все уставились на Катину футболку. Катя оттянула ее вперед, чтобы рассмотреть получше. На футболке во всю грудь был изображен Биг-Бен. Катя взвыла и плюхнулась на кровать, скрестив руки и ноги. Диана грациозно встала. Она была высокой и полной, но двигалась с поразительным изяществом. Выплыв на середину камеры, она подбоченилась и свысока оглядела соседок. В отличие от Наташи с Катей она явно обожала быть в центре внимания. Отставив одну ногу в сторону, она ткнула пальцем в себя. 

— Биг-Бен? — неуверенно предположила Майя. — Черный? — проворчала Наташа, разглядывая Дианино платье. 

— Почти, почти! — злорадно закричала Катя, моментально оживляясь. Стало понятно, что на этот раз слово загадала она. 

Диана высокомерно обвела всех взглядом и снова показала на себя. 

— Нигер! — вдруг припечатала молчавшая до этого Ирка. 

Все разом повернулись к ней. Она сидела, как и прежде, в углу и не шевелилась, так что Аня почти забыла о ее существовании. Как только все посмотрели на нее, Ирка расплылась в беззубой улыбке. 

— Ты небось подсмотрела, пока на пакете сидела, — с досадой сказала Катя, снова скрестив руки на груди. 

Ирка неуклюже встала с кровати и прошаркала в центр. Все глядели на нее с насмешкой, так что Аня даже почувствовала жалость. Повернувшись к сокамерницам, Ирка принялась махать руками. Она тоже делала рожки над головой, тыкала пальцем в соседок, садилась на корточки, вставала на четвереньки — в общем, совершала огромное количество разнообразных действий без всякой логики. С ее лица не сходила улыбка. Ане казалось, что она просто получает удовольствие от движения.

Остальные некоторое время вяло предлагали варианты, но все было безуспешно. Они вскоре потеряли интерес. 

— Т-так, и что ты п-показывала? — спросила Наташа, когда Ирку прогнали со сцены обратно на кровать. 

— Ежика, — застенчиво ответила Ира. 

Аня к этому моменту обнаружила, что страшно проголодалась — за исключением салата цезарь в суде, она сегодня ничего не ела. 

— А ужин тут будет? — с надеждой спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. 

— Ужин уже был, — откликнулась Катя. — А с душем тут как? 

— Воды нет. 

Аня тяжело вздохнула и подумала, что даже странно было ждать от такого длинного изнурительного дня другого завершения. 

— Совсем нет? — на всякий случай уточнила она. — И долго не будет? 

— Ну, горячей нет, — терпеливо растолковала ей Катя. — Отключили на профилактику. Ты можешь попросить отвести тебя в душ, новеньких обычно отводят. Но холод там собачий. А так вообще‑то душ по четвергам. 

До Ани не сразу дошел смысл последних слов. — Что, один раз в неделю?! 

— А т-ты думала, тут с-санаторий? — фыркнула Наташа, презрительно поморщившись. — Привыкай. Тут все к-как в тюрьме.