В декабре администрация президента США Дональда Трампа представила новую стратегию США в Африке. «Китай использует взятки, непрозрачные соглашения, а также долговые механизмы, чтобы держать Африку в плену желаний и требований Пекина, – заявил помощник Трампа по госбезопасности Джон Болтон, представляя этот документ.
В Вашингтоне озаботились этим вопросом из-за растущей роли Китая на континенте, хотя экономическая экспансия Пекина здесь развивается уже не первое десятилетие. Дополнительную головную боль Белому дому по поводу Африки в 2018 году создал рост российского военного присутствия на континенте. В начале 2018 года Вашингтон назвал Китай и Россию «главными стратегическими угрозами» безопасности в своей оборонной стратегии. Усиление присутствия Китая и России в неспокойном регионе вызывает тревогу США. Российская торговля с Африкой за 2000-2012 годы выросла десятикратно, но пока на нее приходится менее 1% торговли Африки с внешним миром.
Администрация Трампа явно затянула с формированием политики в Африке. Зато 45-й президент США уже успел причислить страны континента к группе «shithole countries». При этом китайское присутствие в Африке впечатляет своим разнообразием и последовательностью еще с начала 2000-х годов, когда КНР вступила во Всемирную торговую организацию. Пекин объявил тогда стратегию «выхода вовне» для бизнеса, который постепенно начал инвестировать за границей, преимущественно в странах «третьего мира». Китайские власти сняли ограничения на инвестиции китайских компаний за рубежом, облегчили процедуру принятия инвестиционных решений со стороны регуляторов (Министерства коммерции КНР и Государственной комиссии по развитию и реформе), что позволило сначала крупным госкорпорациям, а потом средним и мелким компаниям из частного сектора развивать бизнес по всему миру.
Африка стала одним из основных направлений экспансии китайского капитала. На протяжении 2000-х годов, пока западный мир справлялся с несколькими волнами финансовых кризисов, первые лица Китая объявляли о многомиллиардных сделках и кредитах странам африканского континента. Постепенно на Западе заговорили о том, как Китай хищнически порабощает Африку, загоняет страны региона в долговую кабалу и использует свои финансовые возможности для создания рычагов влияния в регионе. Тревога по поводу китайского присутствия в Африке во многом основана на представлении, что КНР — новичок на африканском континенте, который использует снижение присутствия там других глобальных игроков для достижения своих краткосрочных целей. На самом деле проникновение Китая в Африку началось еще в прошлом веке, и политика Пекина в отношении стран континента сейчас постепенно трансформируется.
Китайско-африканское взаимодействие во второй половине XX века
Связи КНР со странами Африки начали развиваться сразу после завершения Корейской войны. Тогда в Пекине поняли, что нужно искать новых партнеров в странах «третьего мира» и выстраивать баланс в отношениях с Москвой и Вашингтоном, между которыми начиналась холодная война. В 1956 году Египет первым из всех государств африканского континента установил с Китаем дипломатические отношения. Пекин спешил установить дипломатические отношения и с другими африканскими независимыми государствами, надеясь, что они станут частью Движения неприсоединения.
Именно для укрепления международных связей в Африке Пекин впервые начал экспериментировать с экономической помощью как с инструментом внешней политики. Хотя в 1950–1960-е годы практически все население Китая находилось за чертой бедности (а в годы Большого скачка миллионы людей голодали), многие новоиспеченные страны Африки получали льготные кредиты от КНР взамен на принятие Пекина, а не поддерживаемого США Тайваня, в качестве «официального Китая». КНР тогда пришлось серьезно побороться за международное признание, и голоса африканских государств во многом помогли ему в этом. США установили официальные дипломатические отношения с Пекином только в 1979 году. До этого официальным правительством Вашингтон считал силы партии Гоминьдан, которые бежали на Тайвань после завершения гражданской войны в материковом Китае.
Одним из наиболее показательных примеров «кредитной дипломатии» Пекина в странах Африки в 1960-е годы стала Танзамская железная дорога, соединившая внутриматериковую Замбию с побережьем соседней Танзании. Этот проект существовал еще с XIX века — о строительстве такой железной дороги задумывался Сесил Родс, «архитектор» британского колониализма в Африке. Однако реализовать его удалось много десятилетий спустя и на китайские деньги — почти сразу после того, как Танзания и Замбия появились на карте Африки в качестве самостоятельных государств. КНР выдала тогда им беспроцентный кредит в 406 млн. долл. Пекин помог новым африканским партнерам и рабочей силой: за годы строительства железной дороги на проекте поработали до 40 тыс. китайских инженеров и рабочих. В 1950–1970-е годы вместе с китайскими деньгами в Африку стала приходить и идеология маоизма и коммунизма. Тогда в КНР была в самом разгаре Культурная революция, и идеи «Великого кормчего» пришлись весьма по вкусу руководству Ганы, Алжира и Танзании.
Позднее, из-за разрухи после Культурной революции в 1970-е годы, в Пекине стали более аккуратно относиться к финансированию развития стран «третьего мира» и особенно Африки, серьезно сократив объемы дотаций. Снова отношения со странами региона стали приоритетными для КНР после событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Многие недавно пришедшие к власти африканские диктаторы открыто поддержали действия китайских властей против демонстрантов на центральной площади Пекина, в то время как западные страны дружно осудили насилие над мирными протестующими. Несколькими годами позднее страсти улеглись, и китайское руководство снова озаботилось экономическими реформами. В 1990-е годы в Китае наметился дефицит сырья и рынков сбыта для растущего промышленного производства. Страны Африки смогли предоставить и то, и другое.
Именно тогда начал формироваться особенный контекст для взаимоотношений Китая и стран Африки. Сразу после своего создания КНР во многом зависела от иностранной финансовой помощи (прежде всего, со стороны СССР), однако во времена советско-китайского раскола в 1960-х годах эта поддержка исчезла. С тех пор в качестве примера для Африки китайские лидеры пропагандировали «развитие с опорой на собственные силы», позиционируя себя как «старшего товарища», не посягающего на независимость и внутренние дела стран континента. Китайская финансовая помощь и инвестиции отличаются от экономической поддержки Африки западными государствами, которые еще недавно эксплуатировали континент, используя возможности колониального режима. Китайские инвестиции не отягощены и требованиями решить проблемы с политическими свободами и рисками для ведения бизнеса, которые обычно выдвигают международные финансовые институты. Кроме того, в Африке часто рассматривают китайский опыт как пример взрывного экономического роста и борьбы с бедностью, что упрощает инвесторам из КНР доступ в страны континента.
FOCAC — платформа китайско-африканского сближения
С начала 2000-х годов вся деятельность Китая в Африке вписывается в рамки Форума сотрудничества Китай-Африка (FOCAC). В нем участвуют первые лица всех государств континента и китайское руководство. FOCAC обычно проходит поочередно в Пекине и в крупных городах разных африканских государств. Аддис-Абеба, Шарм-эль-Шейх, Йоханнесбург уже принимали саммит на своей территории. Идея подобного формата взаимодействия появилась в 2000 году, с этого момента такие форумы проходят раз в три года. Форум подстегнул взаимную торговлю, поток инвестиций и кредитов между Китаем и Африкой, а теперь вписывается в более масштабные международные инициативы Пекина (Пояс и Путь, Морской Шелковый путь).
Начиная с 2006 года, на каждом саммите FOCAC первые лица КНР объявляли о предоставлении Африке новых пакетов финансирования. Сумма выросла с 5 млрд долл. в 2006 году до 40 млрд долл. в 2015 году. Вместе с кредитами и инвестициями крупных госкорпораций КНР в Африку пришел и более мелкий бизнес: по данным McKinsey, сейчас 90% китайских компаний на континенте — частные (но многие из них косвенно находятся под контролем государственных игроков). Эти компании работают в секторе услуг, в производстве и строительстве, стимулируя трудовую миграцию китайцев в Африку (согласно официальной статистике на конец 2016 года, там находится более 227 тыс мигрантов из КНР).
В сентябре 2018 года состоялся очередной саммит FOCAC в Пекине, ради которого на таможне столичного аэропорта выделили специальную миграционную зону. Си Цзиньпин заявил о пакете финансирования Африки на общую сумму в 60 млрд долл. Судя по подсчетам Деборы Бротингем, главного специалиста по отношениям КНР и Африки, официальные институты развития и госкорпорации из Китая выделят 50 млрд долл. (оставшуюся сумму внесут частные компании). Объем льготного финансирования в этом пакете вырос с 5 млрд долл. в 2015 году до 15 млрд.
Такой скачок в льготном финансировании Африки со стороны Китая происходит на фоне разгорающихся дебатов на Западе по поводу «долговой ловушки», которую якобы готовит Пекин странам континента. Китай наращивает объемы финансовой помощи, но она все равно пока не дотягивает до помощи из США. В 2017 году только в Тропической Африке сумма одних только льготных кредитов и грантов из США составила 13 млрд долл. В Северной Африке и на Ближнем Востоке было выдано еще 14 млрд долл. Пекин в 2018 пообещал, что выдаст странам Африки 15 млрд долл. грантов, беспроцентных займов и кредитов в течение трех лет (т. е. по пять миллиардов ежегодно на весь континент). Увеличивая объемы дотаций, Китай пытается снизить накал тревоги на Западе по поводу своей деятельности в регионе и поддержать репутацию китайского бизнеса на континенте. Саммит FOCAC, которому СМИ традиционно уделяют колоссальное внимание, предоставляет для этого соответствующую платформу.
Торговля КНР и Африки
Китай стал безоговорочным лидером по торговле со странами Африки. На него приходится 17,5% (по состоянию на 2016 год) африканского импорта. Китайцы завозят в Африку электронику, механическое оборудование и машины, изделия из железа и стали. Китай является и крупным покупателем товаров из Тропической Африки — туда уходит 7,8% (данные 2016 года) экспорта региона. Основной объект интереса для КНР здесь — полезные ископаемые, которыми богаты страны континента.
Из-за специфической структуры экспорта крупнейшими торговыми партнерами КНР в Африке являются богатые природными ресурсами государства. Самый крупный африканский экспортер в Китай — ЮАР, поставляющий ему жемчуг и различные металлы. Дальше идет богатая углеводородами Ангола, оспаривающая у России лидерство по поставкам нефти в КНР (по состоянию на 2017 год, на РФ пришлось 14,6% поставок сырой нефти в Китай, а на Анголу — 12,2%). Третье место делят Замбия и Демократическая Республика Конго, которые специализируются на экспорте меди и кобальта.
Падение цен на энергоносители в 2014 году серьезно повлияло на динамику китайского импорта из Африки — объемы начали снижаться. Но по итогам 2018 года неожиданно позитивную роль для товарооборота между Африкой и КНР может сыграть торговая война США и Китая. От драконовских тарифов, которыми обмениваются Пекин и Вашингтон, могут выиграть африканские поставщики нефти. Кроме того, китайские экспортеры стали серьезнее смотреть на быстро растущий африканский рынок сбыта, куда они поставляют все больше автомобильных запчастей и солнечных панелей.
Инвестиции КНР в Африке
Параллельно с торговлей активно развивается инвестиционное сотрудничество Китая и стран Африки: именно оно привлекает серьезное внимание Запада. За последние 5-7 лет объем накопленных инвестиций КНР в Африку увеличился в 2,5 раза, и Китай часто обвиняют в «новом колониализме» на континенте. Увеличение притока китайских денег в страны региона происходило на фоне ухода оттуда западного бизнеса, а пик инвестиций из КНР пришелся на 2008 год, когда Европу и Америку сотрясал финансовый кризис. Тогда китайский банк ICBC (по оценке Forbes — самая большая публичная компания мира в 2017 году) купил 20-процентную долю в южноафриканском банке Standard (крупнейший банк континента по объему активов) за колоссальные 5,5 млрд долл.
Однако вопреки шумихе в западных СМИ по поводу того, что КНР «покупает» влияние в Африке, китайские инвесторы не являются лидерами на континенте. По данным UNCTAD, Китай — всего лишь четвертый по объему накопленных инвестиций в Африку (40 млрд долл. в 2016 году), после США (57 млрд), Великобритании (55 млрд) и Франции (49 млрд). Доля китайских инвесторов на континенте составляет всего лишь пять процентов. В свою очередь, на страны Африки приходится меньше трех процентов всех китайских инвестиций за границей.
Хотя тревоги западных стран по поводу инвестиционной экспансии КНР в Африке не безосновательны. C 2013 года накопленные инвестиции из КНР в Африку увеличились на 24 млрд долл., тогда как приток вложений из США и Великобритании практически не изменился, а из Франции — и вовсе упал на 3 млрд долл. Присутствие западных государств в Африке съеживается в том числе и из-за внутренних проблем в странах ЕС и США (например, последствия Brexit и приоритеты политики президента Дональда Трампа «America first»).
Крупнейшие получатели китайских инвестиций в Африке — страны, богатые природными ресурсами (они же — ведущие торговые партнеры КНР) и со сравнительно крепкими политическими режимами. Китай, вопреки уверениям западных газет, не всегда охотно идет в регионы, сотрясаемые гражданской войной. Гораздо проще договориться с крепко сидящими у власти диктаторами, которые рады ездить на открытия новеньких больниц, спорткомплексов и ГЭС. По объему накопленных китайских инвестиций к 2017 году лидируют ЮАР (6,3 млрд долл.), Замбия (2,5 млрд), Нигерия (2,3 млрд). Эти же страны получают наибольшие объемы иностранных инвестиций и от других государств и международных институтов: китайское инвестиционное присутствие в странах континента более-менее сбалансировано. Кроме того, как показывает свежее исследование Center of Economic Policy Research, в 2013–2015 годах китайские инвесторы активнее шли в наиболее быстро развивающиеся страны, а не в те, что богаты природными ресурсами, и эта тенденция, вероятно, будет продолжаться.
В основном китайские инвестиции идут в энергетику и металлургию: наибольшее количество таких проектов ведется в Демократической Республике Конго (добыча кобальта и меди), Зимбабве (добыча газа и угля, производство стали), ЮАР (добыча платины, урана, угля и проч.). Стабильность политического режима в Южной Африке также привлекает китайских инвесторов в банковский и инвестиционный сектор, в то время как в остальных странах вложения компаний из КНР связаны в основном с добычей природных ресурсов, инфраструктурным строительством и созданием производств с использованием низкоквалифицированной рабочей силы.
Вопреки распространенному представлению, китайские компании сравнительно немного инвестируют в сельское хозяйство Африки. Газеты приписывают китайским инвесторам приобретение до 6 млн гектаров земли в Африке. Здесь риторика напоминает тревоги по поводу земли Приморского края: считается, что из-за плохой экологической обстановки внутри страны китайские компании ищут посевные площади за границей. Однако исследователи из China Africa Research Initiative нашли подтверждение сделкам только на 252 тыс гектаров.
Инвестиционная экспансия Китая в Африке порождает много беспокойства на Западе. Мифотворчество в прессе часто связано с тем, что многие инвестиционные сделки Китая и стран Африки не прозрачны.
Кредиты Китая странам Африки
Наряду с активной торговлей и инвестициями, КНР постепенно становится крупнейшим кредитором стран Африки. Исследователи из China Africa Research Initiative посчитали, что в 2000–2017 годах КНР выдала странам Африки кредитов на сумму 143 млрд долл. По данным Brookings, на Китай приходится 14% всего внешнего долга стран Тропической Африки (исключая Южную Африку).
Основными кредиторами континента являются государственные финансовые институты КНР. На Эксим Банк Китая (China Export-Import Bank) приходится 66% всех кредитов в 2000–2016 годах, а на Банк развития Китая (China Development Bank) — 13%. Они получают государственную поддержку и не очень просчитывают риски при выдаче кредитов. На их долю приходится 80% китайского финансирования в Африке. Кредиты китайских госбанков дешевле, чем у международных финансовых институтов, а условия сделок не отягощаются обязательствами по обеспечению прозрачности транзакций или защите окружающей среды.
Крупнейшими получателями китайских кредитов среди стран Африки южнее Сахары являются богатая углеводородами Ангола, Эфиопия (граничит с Джибути, где находится первая иностранная военная база КНР), а также Кения, правительство которой активно занято развитием инфраструктуры в рамках Пояса и Пути. Долг африканских стран перед китайскими финансовыми институтами неуклонно растет: в среднем отношение госдолга к ВВП в странах Тропической Африки увеличилось с 34% в 2013 году до 53% в 2017 году. В богатых ресурсами странах континента этот показатель еще больше и достигает практически 60% ВВП.
Глядя на эти тенденции, западные аналитики и СМИ активно рассуждают о «долговой ловушке», которую Пекин якобы расставляет в Африке. Болтон в качестве примера привел рост долга Замбии и Джибути перед Китаем. Считается, что госбанки КНР по указке правительства заливают миллиарды в нестабильные государства континента, чтобы заработать для Пекина политическое влияние в регионе. Тревога усиливается тем, что условия большинства кредитов и сделок не раскрываются. Из-за такой секретности появляются опасения, что африканские страны могут повторить судьбу правительства Пакистана, которое в 2018 году фактически оказалось на грани дефолта.
Исламабад активно занимал у Пекина в рамках программы Китайско-пакистанского экономического коридора (финансирование КНР в разных формах составило практически 62 млрд долл.), а в этом году объявил о потенциальных проблемах с выплатой долгов и попросил помощи у МВФ. Основным условием поддержки МВФ было разглашение условий контрактов с китайскими кредиторами и инвесторами, что оказалось невыполнимым для Пакистана. Перспектива оказаться банкротом, возможно, заставит Исламабад еще больше увеличить свою зависимость от китайского финансирования. С учетом нестабильности многих политических режимов в Африке, которым выдавали деньги китайские финансовые институты, они рискуют повторить этот сценарий.
Тем временем, исследователи из Boston University и Johns Hopkins University пытаются сбить накал тревожных дискуссий о кредитной экспансии КНР в Африке. Они отмечают, что большая часть заемного финансирования из Китая (до 70%) идет на строительство инфраструктуры в Африке (дороги, больницы, электросети). Китайские деньги приходят в Африке в сектора и ниши, откуда постепенно уходят западные кредиторы, которые не находят бизнес-интерес в развитии инфраструктуры в слабых и нестабильных государствах континента. КНР в данном случае видит в африканских странах целый набор возможностей: богатые запасы природных ресурсов, развивающийся рынок сбыта для китайского ширпотреба и главное — «непаханое поле» для строительства инфраструктуры (проекты в этой области — основной фокус китайских инвесторов в рамках инициативы Пояса и Пути).
«Долговая ловушка» и «новый колониализм»
Развитие экономического присутствия КНР в Африке воспринимается сейчас практически как нашествие, которому никто не хочет и не может противостоять. Опасения западных СМИ основаны на цифрах: приток китайских денег в регион растет, а присутствие западных государств снижается. Но тревожные дискуссии о китайском присутствии в Африке стоят на двух не вполне верных тезисах. Во-первых, многие аналитики рассматривают Африку в рамках китайско-африканского сотрудничества как единого игрока, игнорируя тот факт, что у отдельных государств региона могут быть разные интересы и приоритеты. Во-вторых, африканские страны в данном случае видятся как сильно «младший партнер», заведомо согласный на все условия Пекина.
Но после романтического периода в отношениях Китая и Африки у обеих сторон постепенно наступает период отрезвления. Не каждое государство континента встречает китайских инвесторов с распростертыми объятиями. В октябре 2018 года президент Сьерра Леоне отказался от китайского финансирования строительства аэропорта за 318 млн долларов из-за опасений, что расплатиться по долгам потом будет невозможно. Предыдущий лидер республики заключил сделку с Пекином в марте 2018 года, несмотря на предупреждения от Всемирного Банка и МВФ о невыгодности этого контракта, но проиграл президентские выборы. Вероятно, отказ нового президента Сьерра Леоне от китайских денег вызван не только экономической нецелесообразностью проекта, но и желанием заработать политические очки на волне синофобии в республике. То же самое происходит сейчас в целом ряде стран Африки: в Уганде, Кении, Замбии и др. население открыто протестует против экспансии компаний из КНР, что ставит под вопрос «всевластие» китайских инвесторов на континенте.
Недовольство африканцев деятельностью китайского бизнеса в регионе связано с чрезмерно амбициозными инфраструктурными проектами, многие из которых оказались экономически нерентабельными. Например, в начале декабря выяснилось, что сразу две железные дороги в Африке, которые строились китайскими подрядчиками и финансировались Пекином, могут не принести прибыли. Одна из них связывает Джибути и Эфиопию, она стоила 4,5 млрд долл. Другая расположена в Кении (ее стоимость составила 3,5 млрд долл). По завершению строительства стало понятно, что пассажиропоток и грузовой трафик по этим направлениям не настолько велик, чтобы в ближайшие годы окупить проекты, поэтому долги Пекину, вероятно, придется отдавать из кармана местных налогоплательщиков.
Еще одним примером провала китайских компаний в Африке стал «город-призрак» в Анголе, построенный в 2012 году на деньги (около 3,5 млрд долл.) крупнейшего китайского международного инвестора CITIC. На площади около 5000 га в 30 км. от столицы Анголы расположился город Ново-Сидад-де-Киламба, который полностью состоит из новеньких многоэтажек, квартиры в которых стоят от 120 тыс долл. С учетом того, что медианная ежемесячная зарплата в Анголе — около 1900 долл., спрос на такую недвижимость оказался небольшим. Поскольку же город построили фактически посреди «чистого поля», несмотря на качество инфраструктуры в нем, население Анголы не очень стремится туда из-за отсутствия работы.
Китайские корпорации и банки вышли на международный рынок сравнительно недавно и действуют методом проб и ошибок. В Африке у инвесторов из КНР получается далеко не все: китайский бизнес воспользовался открывшимся окном возможностей, но теперь постепенно переоценивает приоритеты в регионе и серьезнее подходит к оценке рисков. Африканские страны далеко не всегда оказываются рады китайскому бизнесу, а он, в свою очередь, уже не может «разбрасываться деньгами», как раньше.
Военное присутствие КНР в Африке
Рука об руку с инвестициями и кредитами идет рост военного присутствия Китая в регионе. Хотя в Африке находятся военные США, Франции, Саудовской Аравии и даже Японии, наибольшее внимание сейчас приковано именно к китайскому военному присутствию на континенте. Это связано с тем, что в 2017 году КНР создала свою первую иностранную военную базу в Джибути. Пекин чаще называет эту базу «логистическим комплексом», упирая на то, что она будет защитить китайские экономические интересы в Африке и на протяжении всего Морского Шелкового пути (часть инициативы Пояса и Пути, объявленной президентом Си Цзиньпином в 2013 году). Действительно, комплекс в Джибути смотрит прямо на Аденский залив, через который проходит до 20% международной торговли, что поможет Пекину держать руку на пульсе.
Военное присутствие КНР в регионе замешано на серьезных инвестициях и потоке кредитов, которые приходят туда вместе с силами НОАК. Китайские компании финансируют строительство железной дороги между Джибути и Эфиопией, водопровод и прочую инфраструктуру (больницы, спорткомплексы). Несмотря на шумиху вокруг военной базы в Джибути, Китаю далеко до западных государств по масштабам официального военного присутствия на континенте (у США есть военные базы в 34 странах Африки). Однако это не мешает силам НОАК находиться на континенте и под видом частных охранных предприятий, чтобы обеспечивать безопасность инвестиционных проектов в регионе (так, по неофициальным данным, происходит в Судане).
До создания военной базы в Джибути Пекин активно действовал в Африке через миротворческие механизмы ООН. КНР уже несколько лет вторая по величине вклада в миротворческий бюджет ООН, большая часть которого уходит именно на страны Африки. Начиная с 2013 года в рамках мандата ООН там находятся около 2000 миротворцев из Китая. В 2015 году по инициативе Китая был создан Целевой фонд мира и развития (Пекин выделил на это 200 млн долл.), средства из которого в основном идут на решение проблем наиболее отсталых стран Африки. Тогда же председатель Си Цзиньпин, выступая на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, предложил Африке пакет военной помощи на сумму в 100 млн долл. Тремя годами позже состоялся первый китайско-африканский Форум по обороне и безопасности, который окончательно обозначил новое направление вовлеченности КНР в развитии Африки.
Создание военной базы КНР в Джибути и активизация миротворческой деятельности Китая в Африке в очередной раз подогрели общую тревожность в отношении китайского проникновения в регион. Однако Пекин пока не проявляет однозначных амбиций наращивать военное присутствие на континенте. Судя по всему, в Пекине пока не решили, какую степень ответственности за положение дел в Африке Китай готов брать на себя. Если Китай начнет увеличивать военную «мускулатуру» на континенте, ему придется отказаться от фундаментального принципа своей внешней политики о «невмешательстве во внутренние дела других государств». Этот тезис китайские лидеры используют особенно часто, говоря о преимуществах своего формата экономического проникновения на рынки других государств. Но вопрос защиты своих инвестиций в политически нестабильных регионах становится для Китая все более актуальным, особенно после ряда неприятных неожиданностей. Например, когда после кризиса в Ливии КНР пришлось эвакуировать оттуда более 35 тыс. своих граждан, в Пекине начали понимать недостатки жесткой позиции по поводу невмешательства. После 15 лет активного экономического взаимодействия Африка может стать для Китая «тестовым полигоном» новой модели внешней политики.
Центральноафриканская Республика: между двумя центрами интересов Пекина
ЦАР находится между двумя центрами экономических интересов КНР в Африке – Южным Суданом и Демократической Республикой Конго (ДРК). Эти две страны в числе наиболее крупных получателей китайских инвестиций в Африке (в основном они идут на разработку природных ресурсов). Южный Судан и ДРК переживают сейчас период серьезной политической нестабильности, что влияет на интересы китайского бизнеса. Политический кризис в ЦАР создает дополнительные проблемы в регионе, где у китайских компаний есть долгосрочные стратегические интересы.
Китайские нефтегазовые гиганты работали в Судане (тогда еще в едином государстве) с 1996 года. Разработка суданских нефтяных месторождений и успешный запуск НПЗ в Хартуме стал одним из первых успешных кейсов проникновения китайских энергокомпаний в Африку. Хартумский НПЗ – модное место для посещения влиятельных китайских чиновников: в 2009 году туда приезжал Чжоу Юнкан, который был «королем» китайской нефтянки до своего ареста по делу о коррупции в 2014 году. Высокопоставленные нефтяники и чиновники из западных государств посещают нестабильные регионы Африки существенно реже.
По данным Crisis Group, китайские компании стали развивать бизнес в Южном Судане с 2005 года, когда в Пекине поняли, что регион будет бороться за независимость от Судана. Сейчас на долю сравнительно небольшого Южного Судана приходится 2-5% китайского импорта нефти. CNPC и Sinopec имеют серьезные доли в крупнейших месторождениях страны, наряду с малазийским гигантом Petronas и французским Total.
Когда спустя два года после объявления независимости в 2013 году в Южном Судане разгорелась гражданская война, Пекин взял на себя роль медиатора конфликта. Активное участие китайских дипломатов в разрешении внутреннего конфликта в Южном Судане стало одним из первых опытов для Пекина по официальному вмешательству во внутренние политические процессы в другой стране. Китайским нефтяникам пришлось взять на себя все потери, связанные с политической нестабильностью в республике, которые усугубились падением цен на нефть в 2014 году. CNPC, например, теряла до 2 млн долл. в день, но не уходила из региона под давлением официального Пекина, который стремился защитить свою репутацию серьезного игрока в регионе. По состоянию на начало 2017 года, по данным посольства КНР, в Южном Судане продолжают работать более 100 китайских компаний в секторах энергетики, строительства и розничной торговли.
Соседняя Демократическая Республика Конго (ДРК) тоже переживает сейчас политический кризис: президент ДРК Жозеф Кабила упорно отказывается уйти на покой после 16-летнего правления. Именно его правительство подписывало многомиллиардные сделки с китайскими компаниями в рамках проектов «строительство инфраструктуры в обмен на ресурсы». За время его правления ДРК вошла в топ-5 получателей китайских инвестиций и торговых партнеров КНР в Африке. Самая известная инвестиционная сделка между Китаем и республикой — соглашение на 9 млрд долл. в рамках китайско-конголезского СП по добыче минералов (Sicomines). В обмен на добычу полезных ископаемых (6,8 млн тонн меди и 427 тыс тонн кобальта на протяжении 25 лет), Эксим Банк КНР взял на себя обязательство построить транспортную и социальную инфраструктуру по всей ДРК, где до сих пор только 4% населения имеют доступ к электричеству (на это китайские инвесторы обещали потратить до 3 млрд долл.).
Наибольший интерес в ДРК для Китая представляют залежи кобальта (на долю республики приходится до 50% мировых запасов). Китай – мировой лидер по переработке этого металла (до 90% мирового производства), который используется при создании разных типов аккумуляторов (для iPhone и электромобилей типа Tesla). Металлы, которыми богата ДРК, становятся для Пекина все более стратегически значимыми по мере того, как китайские власти продвигаются в своих планах развития технологических инноваций в рамках программы «Сделано в Китае 2025». Однако теперь назревающий политический кризис в стране и шаткое положение президента Жозефа Кабила, который в свое время обеспечивал себе поддержку за счет строительства дорог и мостов на китайские деньги, может поставить стабильность разработки природных ресурсов ДРК под угрозу.
Пока китайские компании активно занимались разработкой природных ресурсов Южного Судана и ДРК, они уделяли сравнительно мало внимания соседней Центральноафриканской Республике (ЦАР). Когда в 2013 году в ЦАР случился очередной военный переворот, официальный Пекин не захотел вмешиваться и закрыл там свое посольство на три года. Такая отстраненность, вероятно, связана с отсутствием существенных китайских бизнес-интересов в республике. С момента своей активизации в Африке Китай почти не инвестировал в ЦАР. Вероятно, это связано с тем, что, несмотря на заманчивые природные ресурсы (в ЦАР есть запасы золота, бриллиантов и нефти), китайскому бизнесу неясно, с кем там договариваться. С объявления независимости в 1960-е годы страну постоянно сотрясают перевороты. Сейчас ЦАР по частям контролируют официальное правительство и разрозненные группировки вооруженных повстанцев. ЦАР — хороший пример «экономики дорожной заставы» («roadblock economy») в Африке, когда бандиты требуют пошлину за проезд через подконтрольную им территорию. Пока ни одна китайская крупная компания с мировым именем не заходила в ЦАР: Пекин старается беречь репутацию своих инвестиционных инициатив.
Но республика важна для Китая из-за своего географического положения. Она находится в «подбрюшье» ДРК и Южного Судана, африканских регионов, где очень заметно присутствие китайского бизнеса. Резкий скачок инвестиций Китая в ЦАР произошел в 2014 году, сразу после очередного военного переворота. Тогда же Китай совместно с Россией пытались заблокировать пакет санкций ООН против бывшего президента республики Франсуа Бозизе, свергнутого повстанческой группировкой Селека, которая развязала в стране гражданскую войну в 2013 году. Международные санкции все же ввели, а китайские инвестиции на сумму более 182 млн долл., вероятно, были направлены на стабилизацию ситуации в стране. В 2016 году к власти в республике пришел новый президент Фостен-Арканжа Туадера, хотя повстанцы Селека и Антибалака по-прежнему контролируют до 80% территории. В 2015 году Селека объявила о создании республики Логон (также известна как «республика Дар Эль Кути») на севере ЦАР, как раз там, где она граничит с ДРК и Южным Суданом.
Именно на территории республики Логон находятся нефтяные месторождения, принадлежащие китайским игрокам. Упоминания об этой сделке нет в официальной статистике Министерства коммерции КНР, однако, судя по материалам ООН, китайские компании присутствуют на севере ЦАР. В 2007 году компания PTIAL International Petroleum подписала с правительством республики (которое давно свергнуто) контракт на разработку нескольких участков в районе города Нделе. Он вступил в силу в 2011 году, но работа на месторождениях так и не началась. В 2018 году материнская компания PTIAL International Petroleum Poly Technologies, крупная китайская госкорпорация по производству оружия, официально отправила в ЦАР несколько десятков единиц техники (наряду с поставщиками из США) в качестве военной помощи.
По версии WikiLeaks, сделка PTIAL в ЦАР была заключена для того, чтобы вести нелегальный трафик оружия в регион, а разработка нефти здесь — всего лишь прикрытие. Но судя по отчетам ООН, PTIAL International Petroleum все же пытается сохранить контроль за своими месторождениями в ЦАР (видимо, в надежде когда-нибудь начать разработку): китайская компания наняла частное охранное предприятие FTI Protection, которое периодически вступает в вооруженные конфликты с Селекой (лидеры повстанцев еще в 2013 году требовали пересмотра соглашений с китайскими инвесторами в республике). FTI, ЧОПу неизвестного происхождения, удается решать конфликты с местными вооруженными формированиями не только путем военной силы, но и с помощью взяток. Официальный Пекин, тем временем, не упоминает о сделке в Нделе и не стремится вмешиваться в ситуацию (по крайней мере, по официальным каналам).
Карта месторождений на севере ЦАР, права на разработку которых приобрела китайская компания
Тем временем российское военное присутствие в ЦАР ощущается в последнее время все более серьезно. Информация о растущем влиянии Кремля в республике циркулирует в последние несколько месяцев c тех пор, как Москва и правительство республики подписали соглашение о военном сотрудничестве. Российские специалисты работают в Банги (там находится официальное правительство ЦАР) в качестве военных советников, Москва добилась разрешения ООН на поставки оружия в ЦАР, несмотря на режим санкций. Вместе с официальными представителями российских ВС в ЦАР присутствуют силы ЧВК Вагнера, которые работают в качестве личной охраны президента республики Фостен-Арканжа Туадеры (есть информация, что они также присутствуют в районе Южного Судана). Москва объясняет свою вовлеченность в дела ЦАР заинтересованностью в природных ресурсах республики. Возможно, у Москвы существуют связи как с официальным правительством в Банги, так и с повстанческими группировками Селека, создающими головную боль энергетическому бизнесу КНР на севере республики.
Россия пробует силы в центре африканского континента, где она раньше практически не присутствовала. Судя по всему, к этому довольно благосклонно относятся в Пекине. Для Китая стабилизация положения дел в ЦАР тесно связана с нормализацией политических процессов в Южном Судане и ДРК, где китайский бизнес находится давно и имеет долгосрочные интересы. Пока влияние России в проблемных африканских республиках выгодно для Китая, который еще не решил, сколько сил он готов потратить на решение внутренних проблем региона. Тесные политические отношения между Москвой и Пекином выступают подспорьем для сотрудничества двух государств в регионе, который в последние 15 лет покидают западные государства. Однако в долгосрочной перспективе баланс сил в Центральной Африке может измениться, а конкуренцию за богатые природные ресурсы региона никто не отменял.
Заключение
На последние 15 лет пришелся период экстенсивного увеличения китайского присутствия в Африке. История китайско-африканского взаимодействия началась не в 2000-е годы, она с переменной интенсивностью развивалась со времен становления КНР и появления независимых государств на карте африканского континента. В экономической сфере Китай выступает для Африки «старшим товарищем», который в свое время страдал от похожих проблем (бедность, экологические проблемы, коррупция). Это определяет характер отношений Китая и стран Африки, которые, вопреки тревожным заявлениям западных политиков, не воспринимают его деятельность как «новый колониализм». Пекин не отягощает свое присутствие в регионе риторикой о правах человека и демократии, что создает дополнительную благосклонность со стороны политических элит стран континента. Они используют китайские инвестиции для укрепления собственного политического капитала, что иногда оборачивается и против Пекина.
В Африку приходит много китайских денег в форме инвестиций, кредитов и финансовой помощи. За ними идут пока сравнительно немногочисленные силы китайской армии в виде миротворцев и личного состава НОАК на базе в Джибути. Тревожное восприятие западными игроками китайского наступления в богатом природными ресурсами регионе, который страдает от серьезной политической нестабильности, можно понять, но оно не всегда сбалансированно. Многие оценки западными СМИ и аналитиками текущего товарооборота, потока инвестиций и кредитов КНР в Африке завышены. Китайцы не просто скупают в Африке природные ресурсы, их модель инвестирования подразумевает массированное строительство инфраструктуры, что делает ее максимально успешной в контексте специфики региона.
Подсчет потока китайских инвестиций и рост товарооборота загораживают главную проблему, которую создает китайское присутствие в Африке. Этот регион станет тестом для «великодержавных амбиций» Пекина, о которых все чаще заявляет китайское руководство. Китай накопил экономическое влияние в Африке, и для защиты своих интересов постепенно отходит от принципа «невмешательства во внутренние дела» других государств. В первых попытках стать медиатором внутренних проблем африканских республик Пекин использует не дипломатию и международные институты, а скорее неофициальные каналы влияния. В каком формате будет действовать КНР в Африке дальше — из этого будут понятны готовность и желание Китая быть более ответственным игроком на глобальном уровне. Но его основным партнерам на международной арене уже пора задуматься, как выстраивать отношения с более амбициозным и опытным Китаем.
Статья подготовлена при участии Khodorkovsky Foundation
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.