Ноябрь (по старому стилю) одна тысяча девятьсот семнадцатого. Поздний вечер, почти ночь. Петроград уже успел испугаться победившей революции, на улицах пусто. От Смольного в сторону Варшавского вокзала мчат несколько автомобилей. Автомобили везут на вокзал большую историю, потому что в них — члены советской делегации, которые едут в Брест-Литовский, чтобы начать переговоры о мире с Германией. Адольф Иоффе, Лев Каменев, Лев Карахан, еще большевики и даже одна представительница партии социалистов-революционеров, Анастасия Биценко (единственная, кстати, женщина в составе делегации). Кроме того — штабные офицеры, остатки развалившейся армии Российской империи. Их пригласили в качестве военных консультантов. И еще представители победивших классов — солдат, матрос, рабочий.
В машине с начальством — паника: «Товарищи, крестьянина забыли!» Для полноты картины в составе делегации непременно должен быть крестьянин, а его нет. Возвращаться поздно: немцы любят точность, сроки прибытия переговорщиков согласованы заранее, специальный поезд уже под парами. Провал, катастрофа, товарищ Троцкий очень рассердится, когда узнает.
На счастье Каменева с Иоффе кто-то замечает одиноко бредущего по пустынной улице человека. Зипун, котомка, борода. То, что нужно, — крестьянин!
— Куда идешь?
— На вокзал, товарищ.
— Садись, подвезем.
По дороге выяснилось, что крестьянину — на другой вокзал, на Николаевский, в Москву и дальше — в родную деревню. Однако уговорили: «Незачем тебе в деревню ехать. Поезжай с нами к немцам, в Брест, мир от немцев добывать». Крестьянин поторговался для порядка, отскандалил себе суточные, и согласился. Так в составе советской делегации появился Роман Илларионович Сташков.
Переговоры шли, как известно, тяжело. Немцы давили, пользуясь правом сильного, большевики артачились, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре. А Лев Карахан, например, секретарь посольства, помимо основных дел занят был еще и закупкой товаров в офицерской лавочке на территории Брестской крепости: немцы, чтобы задобрить большевиков, меняли никчемные царские рубли на марки по довоенному курсу. Мировая революция и мир во всем мире — важные, конечно, дела, но в обнищавшем и одичавшем за годы войны Петрограде любой хлам можно с выгодой перепродать. Особенно если это добротный немецкий хлам.
Роман Илларионович Сташков исправно посещал все заседания, но сидел молча, не пытаясь вмешаться в разговоры немецких генералов с красными комиссарами. Оживлялся только на ужинах в офицерской столовой. Во-первых, кормили немцы хорошо, блюли обычаи гостеприимства. Во-вторых, вино отпускалось без ограничений.
«Мне что беленькое, что красненькое — не важно. Мне лишь бы позабористей», — доверчиво обращался за советом к тем из немцев, кто понимал по-русски, Роман Илларионович. Немцы кивали, улыбались и помогали. На покой в свою комнату Сташков уходил, покачиваясь.
Переговоры шли тяжело, точек соприкосновения у большевиков с имперскими чиновниками и генералами было мало, пришлось объявлять перерыв. Члены советской делегации засобирались домой. На прощальном ужине (музыка, офицеры в парадной форме и при орденах, тосты, выдержанные, как вино, речи профессиональных дипломатов) случился небольшой конфуз.
Когда официальная часть закончилась, к одному из военных консультантов советской делегации подошел немецкий офицер, неплохо говоривший по-русски. И сообщил, что Сташков чего-то у него настойчиво требует, но вот чего — офицер сообразить не может. Не хватает знания языка.
Выяснилось, что Роману Илларионовичу нужен «шкалик на дорожку». Русские объяснили, немцы заулыбались и подарили представителю трудового крестьянства огромную бутылку с чем-то совсем уж забористым. Пока остальные вели салонные разговоры, Сташков бутылку победил. После чего заперся в своей комнате и стал кричать, что ни в какую Россию не поедет и намерен навсегда остаться жить у немцев в крепости.
Выволокли силой, погрузили в поезд. Правда, не сразу. Пришлось подождать, пока Лев Карахан разместит в вагоне все свои узлы и баулы.
Уже в Петрограде один из офицеров, входивших в делегацию, спросил у самого наркома иностранных дел Троцкого — поедут ли рабочий, солдат, матрос, а главное — крестьянин, на второй тур переговоров в Брест. Троцкий, которому, конечно же, доложили о подвигах Сташкова, намек понял и ответил сухо: «Товарищи свою миссию выполнили».
Зачем я это все рассказываю? Почему? Ну, во-первых, если честно, немного надоело описывать странные деяния еще более странных людей, которые теперь правят нами. Хочется хоть иногда чего-то более человеческого.
А во-вторых… С «во-вторых» будет чуть посложнее, но я попробую объясниться. Историю эту я извлек из мемуаров Д. Г. Фокке, офицера, которого красные привлекли к работе в качестве военного консультанта. Фокке большевиков не любил, описывал их без жалости и не без издевки, и думал, наверное, что, рассказывая историю Романа Илларионовича Сташкова, он убедит читателя в том, насколько комиссары дики и некомпетентны.
Я тоже, честно сказать, большевиков не очень люблю. Но Сташков — именно такой, каким описал его Фокке, кажется мне человеком вполне симпатичным. Я бы с ним… Беленькое, красненькое, не важно, лишь бы позабористей.
Но если вернуться в сегодняшний день, если вспомнить про стратегию одичания, которой теперь государство придерживается, если вспомнить, сколько сил государство тратит, чтобы убедить нас, что Европа нам чужая, что европейские ценности не для нас, что у нас особый какой-то путь — в болотную тьму, можно, пожалуй, прийти в отчаяние.
Мне, кстати, это все жутко оскорбительным кажется. Обидно за нашу богатую и страшную историю и за наш народ, который уж точно не хуже многих прочих. Тут можно было бы затеять затяжной культурологический спор, а можно — просто вспомнить обыкновенного русского человека, Романа Илларионовича Сташкова, который европейские ценности принял и свой европейский выбор сделал, не побоявшись ни Льва Каменева, ни Адольфа Иоффе. Ну, как смог.
Вот, я вспомнил.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.