Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
Это психологически даже понятно. В каждой профессии есть свои подобные этому изъяны. Какой-нибудь врач время от времени говорит, — или хотя бы думает, — как хороша бы была его профессия, если бы не пациенты. Как хорошо в пустой библиотеке, куда не шастают все время читатели, думает работник библиотеки. А как симпатично и чинно выглядит школа без учащихся! А детский сад без галдящих и писающихся детей!
Сложившаяся за последнее время практика перекрытия центра Москвы, лишний раз наглядно доказывающая, как может быть хорош да пригож город, по которому не шастают туда-сюда горожане.
Это идеальный вид города с точки зрения тонкой и чувствительной полицейской души.
Никаких тебе докучливых москвичей и бестолковых гостей столицы. Ничто и никто не нарушает воплотившихся полицейских мечтаний о том, каков должен быть идеальный город. Вокруг себя ты видишь только своих униформированных коллег, и глаз отдыхает, а душа тихо радуется. В этой идиллической картине даже сексоты в штатском выглядят как-то подозрительно.
Многие, особенно те, кто помоложе (то есть те, кто выросли после долгого и изнурительного «советского проекта», накрывшегося в самом начале «лихих 90-х» чем-то вроде медного таза, а по другой версии — чем-то, что обозначается иногда популярным обсценным существительным женского рода) — так вот, многие из этих молодых людей утверждают, что такого в Москве никогда не было.
Ну, конечно! Не было! Еще как было! И это все немедленно вспоминается в ярких красках и в мельчайших, до поры до времени дремлющих в складках памяти деталях.
Ну, во-первых, можно вспомнить начало 80-х, когда центр наглухо закрывали несколько раз подряд. Это когда трое подряд ветхих генсеков один за другим гуськом отправлялись в иные пределы, а Колонный зал Дома Союзов едва успевали проветривать между августейшими похоронами.
Нельзя не вспомнить и случившуюся чуть раньше Московскую олимпиаду 1980 года. Это когда надутый ласковый Миша под Пахмутову с Добронравовым вздымался куда-то в небесную высь.
И я это, разумеется, помню. Помню какое-то не соразмерное никаким худо-бедно сложившимся представлениям о мироустройстве обилие милиции на улицах. Какие-то остроумцы предложили в те дни переименовать «Олимпиаду» в «Милициаду».
Я жил в центре, и любой выход в пустой город, слегка оживленный явными или тайными милиционерами, отзывался приступами тоски и неясной тревоги.
А лет за восемь до этого было еще одно событие, событие, которое помнят лишь люди старшего поколения. В мае 1972 года в Москву приехал американский президент Никсон. С супругой, разумеется.
Помню, как равномерно размазанные по периметру милицейского оцепления люди шептали: «Никсон с Брежневым поехали в Большой театр». «А вчера, говорят, — шептали другие, — Никсонша посетила ГУМ. Причем неожиданно. Так оттуда всех быстренько выгнали, нагнали туда переодетых комитетчиков, изображающих покупателей, а из подвалов и складов понатащили всякого дефицита. Говорят, даже клубника в корзиночках была. Могут же, когда захотят».
Знакомый рассказывал, как шел он в один из этих дней по улице Горького, где к нему подошли два милиционера и попросили паспорт. Он показал. «Так, — неторопливо и внятно произносил тот из них, кто вдумчиво и многозначительно листал паспорт, — Филипенко. Игорь Николаевич. Проживает… А! Вот! Проживает по адресу Профсоюзная, дом сто тридцать четыре, квартира… Слушайте, Игорь Николаевич! Проживаете вы на улице Профсоюзной, а гуляете зачем-то по улице Горького. Гуляли бы вы по своей Профсоюзной, а! Чем плохо-то! Ладно, идите. Пока».
Поговорили, можно сказать, вежливо, если сравнивать с нынешними-то временами. Сейчас бы не предложили прогуляться по месту прописки, а сразу бы — извольте, сударь, в автозак до выяснения обстоятельств. Да, нравы со временем меняются. И не всегда, вопреки соблазнительной доктрине исторического оптимизма, в лучшую сторону.
Это было в дни самого визита американского президента. А довольно задолго до этого визита в Москве происходили бурные подготовительные мероприятия, получившие в народе название «Книксон».
Например, на пути из «Внукова» до центра все должно было быть «с иголочки». Поэтому с глаз долой убирали все, что по мнению начальства, не «соответствовало». Помню, как многие сокрушались о печальной судьбе кинотеатра «Авангард», выходившего фасадом на Октябрьскую площадь. Снесли к чертям собачьим старый, привычный для многих поколений кинотеатр, расположенный, между прочим, в помещении бывшей церкви.
Впрочем, было кое-что и веселое. Я помню, например, как на каком-то из транслированных по телику торжественных концертов «в честь высоких гостей» хор им. Пятницкого задорными колхозными голосами исполнил «Лет май пипл гоу» и что-то еще в этом роде.
Все это называлось тогда «разрядкой международной напряженности», каковая разрядка, не начавшись толком, довольно быстро скукожилась до размеров пачки сигарет «Аполлон-Союз». Впрочем, довольно быстро закончились и сигареты.
Все эти закрытия-перекрытия случались в разные годы и даже в разные исторические эпохи. И под разными предлогами. И в разных историко-политических обстоятельствах. И разными способами.
Но все они объединены неким общим знаменателем, в основе которого заложена внутренняя убежденность в крайней нежелательности и неуместности нахождения в городе горожан.
Зачем они тут? Что они тут делают? Особенно люди штатские, без погон, без знаков отличия и без идентификационных номеров. Особенно люди, явно или, что еще опаснее, потенциально чем-нибудь не довольные. Особенно люди, преступно полагающие, что этот город и эта страна принадлежат им, а не бронированным гуманоидам с дубинами и запотевшими забралами.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.