31 марта состоялось подписание очередного генерального соглашения между профсоюзами, работодателями и Правительством РФ – бессмысленная церемония, существующая с 2004 года, когда было подписано первое такое соглашение. О его существовании мало кто помнит даже среди экономистов. Но определенное внимание церемония все же вызвала — благодаря виртуальному выступлению на ней Владимира Путина. Спарринг-партнером президента на ней выступил Михаил Шмаков – один из старейший российских госолигархов, называющийся главой Федерации независимых профсоюзов России и занимающий свой пост аж с 1993 года. ФНПР не имеет ничего общего с профсоюзами в подлинном смысле этого слова – объединениями работников для коллективного отстаивания интересов против работодателей. ФНПР – это юридический наследник советской ВЦСПС, ассоциации «профкомов», фактически – подразделений государственных предприятий по распределению определенных благ (путевки, материальная помощь и т.п.). По-хорошему, ее следовало ликвидировать и национализировать ее имущество точно также, как это произошло с КПСС в 1991-м. Но – и это была ошибка правительства Бориса Ельцина, ничего такого сделано не было. В итоге ФНПР превратилась в виртуальную с фактической точки зрения (кольцо существующих на бумаге профсоюзов), но совершенно реальную в плане распоряжения собственностью (прежде всего крупной сетью санаториев) контору, управляемую семейством Шмаковых; ключевую роль в этом играет его сын Михаила, Виктор. Если в 90-е ФНПР, еще для вида периодически поругивала правительство, то в нулевые стала поддерживать все те реформы, которые в рамках левой парадигмы следовало бы считать «антинародными» — от монетизации льгот до повышения пенсионного возраста, которое Шмаков объявил «новым общественным договором». То есть это такая группа «работников на производстве» — только не руками, а языком и неизменно в поддержку начальства.
Так вот, товарищ Шмаков заявил, что «…Профсоюзная сторона предлагала в некоторых необходимых случаях, при процедуре банкротства, может быть, использовать механизм национализации для социально значимых стратегических предприятий в случае угрозы невыполнения ими общественных важных функций, в том числе сохранения занятости. Но такое прямое наше предложение не нашло поддержки у двух других сторон, мы записали более компромиссное [положение] в наше соглашение». Нет сомнений, что его «самостоятельность» в данном случае была примерно той же степени, что и у Валентины Терешковой в случае с «обнулением».
Путин в ответ на это заявил: «Мы с вами понимаем, что эта мера, национализация, она носит крайний характер, и в данном случае совсем не обязательно, что эта мера приведет к повышению экономической эффективности и повышению жизнеспособности предприятий…». Однако затем продолжил.: «…Да, такой инструмент возможен, в том числе и в случае, хотя это совсем другая история, но тем не менее, злостного невыполнения гособоронзаказа отдельными предприятиями. Здесь вообще все понятно, кроме эффективности работы со стороны менеджмента, потому что деньги государственные выделяются исправно, ритмично, без всяких задержек».
В экспертном сообществе стали думать, к чему бы это упоминание гособоронзаказа. Ведь, если верить министру обороны РФ С. Шойгу, по итогам 2020 года его выполнение по закупкам составило 99.8%, а по ремонту и модернизации 99.7%. Да и выполняется гособоронзаказ преимущественно государственными же предприятиями, входящими в структуру «Ростеха» — теми же «Уралвагонзаводом», «Тракторными заводами» (за его скромными «вагонами и тракторами» скрываются преимущественно танки и иная бронетехника), «Концерном Калашников», «Вертолетами России» и другими. Или предприятиями, формально не входящими в ее состав, но фактически, на уровне менеджмента аффилированными — такими как «Объединенная судостроительная корпорация» и «Объединенная авиастроительная корпорация». Всего гигантский «Ростех» включает в себя по официальной оценке около 800 предприятий, а фактически, учитывая их слияния – более двух тысяч.
На самом деле, думается, не стоит относиться к путинским словам слишком серьезно. В отличие от 90-х, и отчасти самого начала нулевых, когда заявления правительственных чиновников отражали реальное столкновение мнений, или определенные нюансы, сдвигающие политику в ту или иную сторону, заявления Владимира Путина служат иной цели: пиару и сокрытию реальных действий. Еще в конце 1999 года Путин неоднократно заявлял, что пересмотра итогов приватизации не будет, затем повторил это в сентябре 2003-го, когда начиналось «дело ЮКОСа». Затем в июне 2004 года, когда это дело было уже в разгаре – заявил, что «официальные власти, правительство и экономические власти страны не заинтересованы в банкротстве такой компании, как ЮКОС». Потом мантры о том, что пересмотра итогов приватизации не будет, были опубликованы в одной из предвыборных статей 2012 года. Затем, в разгар «дела Башнефти» — которое, напомню, юридически было основано на том, что в далеком 1992-м ее акции были неправильно отнесены к ведению республиканских властей, заявил, что «массового пересмотра итогов приватизации не будет». Но при этом «…если у правоохранительных органов какие-то вопросы есть, власти не имеют права отказать им в том, чтобы расследовать каждый конкретный случай».
Одним словом, пересмотра итогов приватизации не будет, а если будет, то совсем чуть-чуть, и Путин тут ни при чем, это какие-то следователи и суды решают. Насчет национализации Владимир Путин тоже немало смешил народ. Так, в июне 2018-го заявил, что «…национализация нефтяных компаний может привести к негативным последствиям в нефтяной отрасли и в экономике в целом» — и это после того, как его стараниями доля государственных компаний в добыче нефти выросла с 4% в 1999 года до 53% (а с учетом квазигосударственного «Сургутнефтегаза», принадлежащего самому себе – и всех 64%). И действительно, Путин прав – если в начале нулевых, при практически полностью частной нефтяной отрасли, добыча росла на 7-8% в год, то последнее десятилетие – в среднем на 1.5%. Осталось выяснить, как же это допустил Президент РФ?
В своей речи Путин также поругал «дикий капитализм». «…Да, конечно, цель бизнеса, на первый взгляд, – это извлечение прибыли. Но нормальный, современный человек, современный предприниматель понимает, что безудержное извлечение прибыли, такой «голый», «дикий» капитализм, он неприемлем абсолютно, потому что без заботы о людях, о работниках он неприемлем. Потому что в конечном итоге это ведет к чему – к разрушению общества, государства и самого бизнеса. Это аутодафе, выстрелить себе в ногу либо в голову. …То же самое, кстати говоря, и о профсоюзах. Почему? Потому что не основанные ни на чем требования – основанные только на голом популизме – тоже ведут к разрушению предприятий и бизнеса, который создает рабочие места». Примерно такие же речи мы слышали от Путина и на международной арене. Например, во время выступления по бумажке на международном форуме в Давосе в январе 2021 года. «Мир не может идти по пути построения экономики, работающей на миллион человек и даже на «золотой миллиард»… Важно добиться как снижения социального неравенства внутри отдельных стран, так и постепенного сближения уровня экономического развития разных стран и регионов планеты…». Читая эти строки, кажется, что перед нами какой-то социалист вроде Берни Сандерса, а не обладатель знаменитого дворца.
Так почему же Путин заговорил о национализации? Да, впрочем, и не только заговорил – в минувшем году он объявил о повышении подоходного налога с 13 до 15% в год для тех, чей заработок превышает 5 млн рублей в год (примерно 400 тыс. в месяц) и создании за счет этого фонда помощи тяжелобольным детям «Круг добра». Пока неизвестно, сколько удастся собрать (закон вступил в силу лишь с 2021 года), ориентировочная сумма, называемая Путиным – 60 млрд. р. В марте 2020-го, готовясь к «обнулению», Путин также объявил о введении налога на доходы по вкладам на сумму свыше 1 млн рублей — и тоже объявил, что деньги пойдут на «социальную поддержку, в том числе семей с детьми». О каком количестве людей идет речь? По данным Росстата, доходы свыше 500 тыс. имеет 0.1% населения (примерно 110 тысяч человек), доходы свыше 250 тыс. – 0.7%. Чуть больше граждан, имеющих вклады свыше 1 млн – это порядка 10% от вкладчиков, или 5.9 млн счетов; один человек может иметь несколько счетов, так что, видимо, речь идет о порядке 1 млн человек.
Дело, разумеется, в приближении парламентских выборов в сентябре, в преддверии которых рейтинг «Единой России», по данным «Левада-центра», упал до 27% — для сравнения, в 2016-м «Единая Россия» по официальным данным набрала 54.2%. Путин уже исполнял этот трюк в прошлом: например, перед выборами 2012 года на съезде РСПП уже рассуждал о «нечестной приватизации 90-х», предлагал подумать над тем, чтобы «перевернуть эту страницу», выплатив разовый взнос или «еще что-то такое».
Обращаю внимание, кстати, на интересный факт. Если мы посмотрим на электоральную карту 2016 года и карту президентских выборов 1996 года, то за пределами национальных республик Северного Кавказа и Поволжья мы увидим интереснейшую деталь – тесную корреляцию между нынешним результатом «Единой России» и тогдашним результатом лидера коммунистов Зюганова. База ЕР – село и малые города, центрально-черноземная зона и юг России. Точно так выглядел «красный пояс». Это совсем неудивительно, если вдуматься в то, что мы уже порядка двадцати лет живем в мире непрерывного прославления совка по государственному телевидению, Путин в этой картине мира представляется как эпигон, преемник и продолжатель того святого дела социальной справедливости, пусть и свободного от крайностей вроде товарного дефицита и 100% госсобственности. Отсюда и заявления о регулировании цен на сахар и подсолнечное масло (бедным в реальности навредившие, так как если раньше товар был дорогой и дешевый, то теперь он выровнялся у верхней планки регулируемого коридора).
Показательно, что бизнес практически никак не отреагировал на заявления Путина — по сравнению с бурей возмущения фискальными идеями 2018 года тогдашнего помощника Президента, а ныне первого вице-премьера Андрея Белоусова о повышении задним числом налогов на экспортеров, получивших прибыль от удачной конъюнктуры цен на внешних рынках. Почему? Ведь, казалось бы, национализация — это еще более страшная угроза, чем какое-то повышение налогов на экспортеров. Попробуем разобраться.
В российской экономической системе, не правой или левой, а феодальной, нет частной собственности, а есть, выражаясь языком историков, «условное держание», пожалованное верховным правителем. Так назывались различного рода феоды в разных государствах. В Западной Европе (а также древней Руси) основным обязательством вассала перед сюзереном была готовность выставить некоторое количество войска, которое было готово воевать за сюзерена. В странах Ближнего Востока, Византии, средневековой Турции, кроме этого, очень важен был финансовый вопрос – вассал уплачивал дань сюзерену, имея, в свою очередь, право собирать налоги на подвластной ему территории. Такую должность сюзерен мог, например, продать претенденту, обязавшемуся платить больше (обычно такие «аукционы» происходили при восхождении нового правителя на трон, тем самым считалось, что старые договора обнуляются). Имея полностью управляемую судебную систему, готовую творить что угодно, признавать недействительными сделки тридцатилетней давности, для правящей группировки нет большой разницы, находится ли некий актив в государственной собственности или в частной. Кто-то из друзей Путина, как Игорь Сечин или Сергей Чемезов, получил в управление государственные компании. А кто-то, как Аркадий Ротенберг или Геннадий Тимченко, стал «частным бизнесменом» — получив огромные государственные подряды вне конкурса, налоговые льготы, просто бесплатные доли в компаниях, которые акционеры отдавали за, используя терминологию британского суда на процессе между Романом Абрамовичем и Борисом Березовским, «krisha». Соответственно, «старые бизнесмены», разбогатевшие еще в 90-е, стали обрастать не только «krisha», а фактически теневыми акционерами из числа чекистов, полиции и разного рода «друзей Путина». Крупных государственных компаний не так много, и их получили наиболее доверенные товарищи. В конце концов, это проще — управлять государственной компанией, приватизировать прибыль, национализировать убытки, — чем зависеть от рыночной конъюнктуры пусть даже благополучного бизнеса, являясь его теневым акционером. Соответственно, в этих секторах – нефте- и газодобыче, банковском секторе, оборонной промышленности – стал наблюдаться резкий рост государства. Эти сферы постепенно расширяются, сейчас мы видим огосударствление даже ритейла — но, по-видимому, имеют определенный предел, связанный с балансом сил в элите. Все крупное поделено, дальше можно расти лишь отнимая у других влиятельных людей, которые, как показывает неудачная попытка разорить АФК «Система», могут найти заступников и достучаться до верховного арбитра.
Таким образом, при советской риторике, громящей олигархов, в реальности есть «правильные» и «неправильные». Правильных никто национализировать не будет, идеи фикс сделать все государственным у Путина нет. А вот если ты ослаб, был дискредитирован в глазах Верховного, то тут у правоохранительных органов, как совсем недавно с такими крупными объектами, как Башкирская содовая компания или «Биотэк», может найтись (конечно, совершенно независимого от Президента, у нас же независимый суд и прокуратура) и сто один аргумент в пользу национализации или, как вариант, выставления налоговых и прочих претензий с последующим предложением продать бизнес. После того, как бизнес переходит в правильные руки, претензии снимаются. Самым ярким примером этой технологии была «алюминиевая сделка» 2000 года, когда все алюминиевые заводы получили огромные иски от энергетиков за образованную задним числом задолженность — которые, однако, после смены собственников были или отозваны, или отклонены в судах. Все эти «понятия» крупному бизнесу ясны, и риторические упражнения Путина его не пугают. Вот идея Белоусова скинуться всем в бюджет – она была более реалистична и потому вызывала возмущение.
Завершая обзор «национализаторских» идей, можно процитировать одного известного «социалиста» столетней давности. Звали его Адольф Гитлер, и пока он шел к власти, он использовал подчас радикально левую риторику. Однако, придя к ней, он ограничился перераспределением собственности. В книге воспоминаний «Говорит Гитлер» Германа Раушинга, бывшего в первой половине 1930-х главой сената Данцига, содержится такая цитата. «…Почему мы должны беспокоиться, чтобы национализировать банки и фабрики? Мы национализируем людей».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.