Никто не знает, почему одно преступление режима «цепляет» общественное сознание и вызывает всплеск протеста, а другое — нет. Подброшенные Голунову наркотики привели в движение десятки тысяч людей, а зверское убийство в СИЗО предпринимателя Пшеничного вызвало только гневное обсуждение в медиа. Не знают этого и в Кремле, поэтому каждый раз тестируют общество, продвигаясь наощупь к своей цели — полностью управляемому страхом хаосу. Когда становится очевидным, что взяли лишнюю карту, делают шаг назад и пересдают колоду. Но не всегда при новой сдаче выпадает лучшая карта.
На почве личной неприязни
Люди живут надеждой, что с делом «Сети» произойдет нечто подобное делу Голунова: темницы рухнут, и свобода всех встретит радостно у входа. Но я бы не стал рассчитывать на этот раз на крутой разворот. Скорее, как в деле Ходорковского, заменят издевательски 18 лет на 17,5. И не потому, что природа этих дел совершенно разная и дело «Сети» является не коррупционным, а политическим в самом чистом, можно сказать — дистиллированном, виде. Между коррупционными и политическими делами, как показал опыт «дела Магнитского», нет «китайской стены».
В деле «Сети», на мой взгляд, есть нечто другое. Тут очень много личного, то есть идущего непосредственно от личности Путина, от его отношения к жизни, от его понимания справедливости, от его фобий, в конце концов. Это не эксцесс исполнителей системы, а проявление ее сути. Конечно, это личное отношение не лежит на поверхности и запрятано под ворохом крапленых карт российского правосудия. Но оно все-таки проявляет себя в жестокости приговора. Именно избыточная жестокость приговора, а не сам факт осуждения, является для меня той лакмусовой бумагой, которая проливает свет на истинную природу этого дела.
А знает ли товарищ Сталин (Путин)?
Начну с самого простого. Я исключаю малейшую возможность того, что Путин не знает о деле «Сети». Я исключаю ее даже не потому, что кто-то вроде сумел протиснуться к нему с неудобным вопросом о «Сети», и он даже вроде кому-то обещал в чем-то разобраться. Обещать — не значит жениться. Пообещал и забыл, отвлекся на другие великие дела. Тут ничего не докажешь.
Дело в другом. Все разговоры в духе «А знает ли товарищ Сталин?!» допустимы только среди тех, кто плохо представляет, как устроена система. А устроена она таким образом, что ни один винтик огромной силовой машины не рискнет провернуться хотя бы и на полградуса, не согласовав свои действия, формально или неформально, с начальством. Иначе он сам рискует оказаться в камере, напичканной модными по нынешним временам юридическими аксессуарами: оголенными проводами, заточками, кляпами и деревянными палками с обмотанными изолентой концами.
Решения в путинской вертикали, так или иначе, проходят через Путина, и он прекрасно в самых тончайших деталях информирован о такого рода делах, как дело «Сети». А, кстати, если уж на то пошло, то доступные нам сегодня архивы доказывают, что и товарищ Сталин был не только абсолютно в курсе всех дел, но и сам методично и изощренно планировал пытки. Такое оно, бремя власти, в России.
И уже тогда сразу о пытках. Для Путина не может быть никакой тайны в том, что заключенных в российских тюрьмах пытают. Массовый характер пыток, их широкая медийная растиражированность, беспрецедентное количество решений ЕСПЧ, — все это прямые и неопровержимые доказательства того, что пытки в российских тюрьмах не эксцессы каких-то анонимных исполнителей, а официально одобренная практика. Думаю, что историки замечательной России будущего, роясь в сегодняшнем окаменелом тряпье, обнаружат циркуляры, предписывающие, как пытать, кого пытать и что выпытывать.
Не Преступление, а Наказание?
Почему вердикт о виновности политически и психологически менее показателен, чем избранная мера наказания? Нет ничего удивительного в том, что Путин считает фигурантов дела «Сети» террористами. Было бы странно, если бы он думал иначе. А вот то, что он санкционировал такие крутые тюремные сроки по довольно вегетарианскому обвинению (никого не убили, не порезали и вроде даже пока не собирались), действительно и удивительно, и показательно. Именно через наказание Путин проявил свое личное отношение к этому делу.
Парадоксальным образом мы не можем поставить Путину в вину то, что он верит в виновность осужденных. Так же, как активистам гражданского общества нельзя поставить в вину то, что они в нее не верят. Путин знаком с материалами этого дела через «третьи руки», точно так же, как и любой другой гражданин. Просто он читает бумаги, в которых написано, что фигуранты «Сети» виновны, а гражданин читает статьи, в которых написано, что они не виновны. В условиях отсутствия независимого правосудия в России не осталось арбитра для разных мнений. Мы могли бы поставить Путину в вину то, что он уничтожил это самое независимое правосудие, что и привело к тому, что судьба человека в России, в конечном счете, зависит исключительно от мнения самого Путина, а если у него в каком-то вопросе нет мнения, то от мнения его доверенных лиц, но это — тема другого разговора.
Сегодняшнее положение Путина по отношению к резонансным политическим делам лучше всего характеризует старая реприза Жванецкого: «Представьте себе сложное положение начальника телефонной станции, к которому приходят с просьбой два совершенно одинаковых инвалида, но один к тому же дает пятьсот рублей». Путину с одной стороны докладывают о том, что пойманы и изобличены террористы, а с другой стороны до него доносятся глухие (приглушенные) звуки возмущения небольшой, вечно всем недовольной части общества, считающей осужденных невиновными. Кому прикажете верить?
Те, кто докладывает о террористах, — понятные, проверенные и, в конце концов, им же самим поставленные люди. А те, кто заявляет о невиновности, — сплошь его противники, постоянно ищущие способ его ослабить и унизить. Выбор в пользу первых кажется совершенно естественным и ничего особенно нового о Путине не говорит. А вот выбор им меры наказания заставляет о многом задуматься. Здесь у него есть свобода в рамках осознаваемой им с помощью силовиков необходимости. Даже полностью им доверяя и ни капли не сомневаясь в доказанности обвинения, он мог проявить либо милосердие, либо озлобление и мстительность. Милосердие не явилось.
Правовая непропорциональность как момент истины
По поводу доказанности или недоказанности обвинения фигурантам дела «Сети» можно спорить до умопомрачения, особенно если ни у кого нет доступа ко всем материалам этого дела. Напротив, непропорциональность назначенного судом наказания предъявленному обвинению, даже если считать его полностью доказанным, лежит на поверхности, очевидна для любого обывателя и, тем более, юриста.
Ошибаются те, кто полагает, что судьи могут назначать наказания как Бог на душу положит в пределах, установленных уголовным кодексом. На самом деле это не совсем так. Принцип справедливости, который является краеугольным камнем правовой системы, предполагает, что наказания разным лицам за совершение разных преступлений должны находится в определенном балансе друг с другом. При этом наказания — конечно, с учетом разнообразных конкретных обстоятельств дел — назначаемые за тяжелые преступления одним лицам, не могут быть мягче наказаний, назначаемых за менее тяжкие преступления другим лицам. Эту корреляцию условно можно обозначить как принцип правовой пропорциональности. И он очевидно был нарушен приговором по делу «Сети» вне зависимости от того, верим ли мы в виновность фигурантов дела, как Путин, или не верим, как подавляющая часть гражданских активистов.
Из приговора по делу «Сети» следует, что обвиняемые создали террористическую организацию с целью изменения политического строя в России насильственным путем. Как они собирались сделать это из Пензы, остается для меня загадкой, но предположим, что я верю следствию — есть неведомые мне способы. В то же время, насколько я понимаю, даже из официально предъявленных обвинений не следует, что осужденным вменялась подготовка к каким-либо конкретным террористическим актам. По крайней мере, ни о каких конкретных покушениях на конкретных государственных и общественных деятелей или подготовке диверсий и террористических атак в отношении конкретных объектов общественности ничего не известно.
Таким образом, даже если считать, что вина фигурантов дела «Сети» доказана и они действительно создали террористическую организацию, то речь на данном этапе идет только о планах, причем самых общих и неконкретизированных, больше похожих на бесплодные политические фантазии, пока еще не нашедшие никакого воплощения в реальных преступных действиях. То есть их судили не за действия, а за мысли, не за совершенные преступления, а за подготовку к ним. При этом все фигуранты дела получили реальные сроки наказания от 6 до 18 лет лишения свободы. Не утруждая себя сложными сравнениями (надеюсь, за меня это сделают другие), приведу пример только одного преступления, печальную годовщину которого мы отметим на днях, — убийства Бориса Немцова. Как известно, пятеро обвиняемых в убийстве Немцова получили сроки наказания от 11 до 20 лет лишения свободы (как они это наказание отбывают, мы видели недавно на фото, выложенных в интернете).
Люди, которые не совершили еще никакого конкретного преступления, которые не вели подготовку ни к какому конкретному преступлению, а в худшем случае, если считать обвинение доказанным, создали организацию, внутри которой вели абстрактные разговоры об изменении политического строя в России насильственным путем, получили наказание равное тому, которое получили убийцы Бориса Немцова. И Путин этот приговор санкционировал, зная, что там ничего, кроме разговоров и планов, нет. Почему?
Послесловие. Чужими глазами
Британское образование славится своими задумками. На «уикенд» дочке наших друзей, милому и воздушному созданию, задали сочинение: описать битву при «Ватерлоо» глазами принимавшей в ней участие лошади. Я не учился в британской школе, поэтому мне сложнее справиться с моей задачей — представить «дело «Сети»» глазами Путина. Пожалуй, я предпочел бы писать про Ватерлоо, потому что лошадью мне себя представить гораздо проще…
Белорусская горячка. Владимир Пастухов об истории одной конституционной утопии
В Кремле убеждены в том, что руководство...
Нет, Путин точно давно не смотрит на политическое поле боя глазами боевой лошади. У него взгляд запутавшегося в сети зверя, который не понимает, что с ним происходит, кто набросил сеть и откуда ждать удара. В этом состоянии он не ощущает уже никаких пропорций — ни политических, ни правовых, не видит разницы между словом и делом. Страх гонит его самого, и он стремится внушить страх окружающим в ответ. И, похоже, это единственный мотив, которым я могу объяснить жестокость этого приговора.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.