in

«Теперь я знаю, кто мой настоящий друг». Интервью с находящимся в СИЗО Рауфом Арашуковым

Рауф Арашуков в Басманном суде, 27 июня 2019 года. Фото: Ирина Бужор / Коммерсантъ

 

 

Рауф Арашуков, бывший сенатор от Карачаево-Черкесии, которого обвиняют в  тяжких преступлениях, ответил на вопросы обозревателя «МБХ медиа» Зои Световой из СИЗО «Лефортово». В интервью он заявил, что  скоро на заседании суда по продлению ареста назовет имена известных лиц, причастных к его уголовному преследованию, рассказал, что самое трудное  для него в тюремном заключении, и что нового он узнал о судебной и правоохранительной системе в России. 

— Ваше задержание 30 января 2019 года прямо на заседании Совета  Федерации произвело эффект разорвавшейся бомбы. Зачем нужна была такая «спецоперация»? Кого хотели напугать?

— Для меня очевидно, что это было сделано в целях устрашения и меня, и остальных членов Совета Федерации и в принципе всех граждан России, так как это показательное выступление демонстрирует, что никакой  неприкосновенности не существует и в тюрьме может оказаться любой, в том числе и человек, который занимает высокий пост. Я за несколько дней до задержания знал, что меня собираются арестовать, но поскольку  я не совершал преступлений, я не собирался никуда уезжать.

Даже перед заходом в зал заседаний Совета Федерации я сказал некоторым своим коллегам, что меня сегодня задержат, но никто не поверил.

В своем обращении в Совет Федерации, которое  вы зачитали в суде,  вы назвали имена чиновников, которые  стоят за вашим уголовным делом. Один из них — Вячеслав Дерев (бывший сенатор от Карачаево-Черкесии — «МБХ медиа»). Можете рассказать, какие вас связывали отношения и почему он мог быть заинтересован в уголовном деле против вас? 

— Вячеслава Дерева я знаю практически всю мою жизнь, и надо признать, что он преследовал меня почти всегда, так как завидовал моей успешной политической карьере.

Кроме того, он считал, что именно я являюсь инициатором уголовного дела, по которому он год находился под стражей. Поэтому он сделал все возможное, чтобы выйти  из тюрьмы, а меня туда посадить. В итоге он добился своего, я в тюрьме, а что с его уголовным делом, никто не знает. Кроме того, в судебном заседании на очередном продлении мне срока содержания под стражей я сделал заявление и подробно рассказал, кому, кем и сколько было заплачено за возбуждение в отношении меня уголовного дела. В ходе ближайшего заседания о продлении срока содержания я назову других  лиц, которые стоят за моим арестом.

 

«Секретная  система физических упражнений»

— Как вы переживаете изменение своей жизни — из кресла сенатора оказаться в самом жестком СИЗО России — «Лефортово»? Что самое трудное в заключении? 

— Конечно, для любого человека, и я не исключение, менять свободу на заключение — это тяжелое испытание. Но те, кто думал, что я раскисну, просчитались, я только укрепился духом, несмотря на то, что нахожусь в условиях сильного психологического давления, не побоюсь даже уточнения — в условиях психологической пытки.

Во-первых, каждые три месяца мне меняют сокамерника. Если кто считает, что в этом нет ничего особенного, то это не так. Кто находился в СИЗО, что называется,  не даст соврать. Представьте, камера — это комната 7 кв.м, в которой находится две кровати, раковина, холодильник и другие вещи. В таких условиях ты встречаешь совершенно незнакомого человека, с которым находишься 24 часа в сутки и начинаешь налаживать отношения, притираться к нему. Кому-то хочется смотреть телевизор, кому-то надо работать над делом, кто-то хочет спать, кто-то разговаривать, то есть  налаживается общий быт.

И только начинаешь находить общий язык с человеком, с пониманием относиться к его особенностям и вдруг тебя переводят в другую камеру или меняют сокамерника, и все надо начинать с начала. В течение года мне не дают свидания с родными. Адвокаты ко мне приходят не тогда, когда это необходимо для работы и дела, а только по графику — один раз в две недели, потому что в «Лефортово» из-за небольшого количества следственных кабинетов и большого числа содержащихся под стражей, адвокаты вынуждены проводить жеребьевку, на которой они фактически, как на лотерее, «вытаскивают»  день прихода к подзащитному. Бывали случаи, когда адвокаты могли попасть ко мне только раз в месяц. В «Лефортово» жесткая изоляция. Я фактически не вижу никого, кроме своего сокамерника, иногда адвокатов и редко следователя. Письма приходят с большим опозданием, телефонные звонки с родными мне следователь не разрешает, мыться полноценно можно только раз в неделю. Все настроено на то, чтобы психологически подавить человека. Я понимаю, что мне на это могут сказать, что меня обвиняют в совершении преступлений, и я должен страдать. И что так мне и надо, так как надо было думать раньше, когда я имел власть. Все эти возможные упреки мне понятны, и я их принимаю. Но, во-первых, в мои полномочия не входило заниматься условиями содержания в СИЗО. Во-вторых, к сожалению, мы все сильны, что называется,  задним умом, и многое начинаем понимать и осознавать не всегда вовремя. 

Ну и что очень важно:  моя вина еще не доказана, а я уже, как и многие другие, нахожусь в условиях, откуда большинство выходят калеками. 

 

Даже в колониях, где отбывают наказание уже осужденные, условия намного лучше. Но чтобы не сломаться, а напротив,  укрепиться духом, я выработал для себя строгий режим. Я каждый день встаю в 6 утра. Полтора часа в день я занимаюсь спортом прямо в камере. Правда, в камере очень мало места и особенно много упражнений не сделать, но я приспособился: 30 минут я делаю кардио-прыжки, 1500 махов ногами, приседая при этом на одну ногу. Делаю 100 отжиманий, 300 приседаний. Все упражнения делаю с собственным весом.

Есть хорошая книга «Тренировочная зона», ее написал человек, который 23 года отсидел в тюрьме (Пол Уэйд. «Тренировочная зона. Секретная система физических тренировок» — «МБХ медиа»). 

Очень хорошая книга. Всем советую. Именно по ней я и занимаюсь. По возможности не пропускаю прогулку, которая проходит в такой же камере 7 кв.м, чтобы хотя бы ощутить свежий воздух (прогулочный дворик на крыше СИЗО — «МБХ медиа» )

Я очень много читаю и пытаюсь изучать английский язык. Я находился в камере с человеком, который меня учил английскому языку. Мы занимались каждый день. Но, к сожалению, его перевели в другую камеру, и сейчас я занимаюсь английским  один. Я так много рассказал о своем быте в СИЗО, чтобы показать, что сдаваться я не собираюсь и буду бороться.

Самое трудное в заключении — это первые пять  дней в карантине (в карантине в «Лефортово» арестанты сидят в одиночке, у них забирают одежду и выдают белье,  тюремную робу и штаны, обычно не по размеру, в камере нет ни телевизора, ни холодильника, ни электрического чайника, приносят только питьевую воду — «МБХ медиа»).  Когда я еще был на свободе, об этом мне рассказывал один мой друг, мой названный брат, и я это сейчас подтверждаю. А ему большой привет.

Когда вы были сенатором, какие вопросы государственного устройства были в сфере ваших интересов? 

— Так как  я был сенатором от КЧР, я занимался интересами черкесов. В результате известных событий в XIX веке черкесы рассеялись по всему миру.Так исторически сложилось, что в России живет меньше черкесов, чем во всем  мире. Я считаю, что тогда произошла историческая несправедливость, и я хотел, по возможности, эту ситуацию изменить. Я планировал убедить лидеров черкесов в разных странах мира, что трагедия, которая произошла в XIX веке, это, безусловно,  ужасная трагедия, но надо забыть прошлые обиды ради будущего, не выступать против сегодняшней России, а, напротив, наладить сотрудничество. Это если очень кратко. Но черкесы меня поймут. С этой своей идеей я приходил к Валентине Матвиенко и многим другим людям, которые занимались межнациональными отношениями. Но тогда я не добился существенных результатов. Тем не менее, я своих планов не оставляю и сейчас. Хотя до меня доходила информация, что одной из причин моего ареста стал как раз  черкесский вопрос. Мне не хочется в это верить, так как я хотел принести пользу как России в целом, так и своему народу, чтобы мы жили в мире и согласии. Но как часто бывает, «хотел сделать как лучше, получилось как всегда».

 

«Признайся в двух убийствах, иначе получишь обвинения в десяти!»

— Что за этот год вы узнали нового о правоохранительной системе и о судебной системе России?О том, как в России все это устроено? 

— Я узнал для себя много возмутительных вещей. Например, может прийти следователь и сказать: «Признайся в двух убийствах, иначе получишь обвинение в десяти убийствах и пожизненное лишение свободы, отбывать которое будешь в Заполярье!». Следователя вовсе не смущает, что еще даже не было судебного процесса, и я еще не признан виновным. Следователю суд не нужен, он без суда решил, что я виновен и должен получить пожизненное. Я  ему ответил, что если мне это суждено, то я это пройду, но не собираюсь признаваться в том, чего я не делал. Новым знанием для меня стала уверенность следователя в том, что суд в любом случае его поддержит, и он уже заранее знает результат.

Еще одним открытием для меня стало, что следствие чихает на закон. Например, меня обвиняют в том, что я заказал убийство, которое совершил исполнитель. Но этот исполнитель в 2012 году  был оправдан судом в связи с непричастностью к этому преступлению. Это означает, что суд пришел к выводу, что этот человек никого не убивал. А через семь лет после оправдания он пришел в правоохранительные органы и явно под давлениям  сказал, что он все же убивал, да еще и по моему заказу. И вот оправдательный приговор в отношении него не отменен. До сих пор считается установленным тот факт, что человек, который якобы исполнил мой заказ на убийство, это убийство не совершал и, по закону, этот приговор обязателен для следствия. 

А  следствие делает вид, что приговора нет, и обвиняет меня в том, что я заказал убийство киллеру, который не совершал никакого убийства.

Также я поражен тем, что суды штампуют решения о заключении человека под стражу, несмотря на отсутствие оснований. У судьи расширяются глаза от того, что говорят адвокаты, видно,  что судья возмущен, но против следствия идти не может и делает так, как надо обвинению. Это не может не возмущать и не удивлять, так как при таком подходе к закону в тюрьме может оказаться любой, даже без вины. Я надеюсь, что этот беспредел рано или поздно закончится.

И я возмущен тем, что следствие для оказания давления на нас с отцом, чтобы мы дали нужные следствию показания, возбудило уголовное дело в отношении мамы и сестры, у которой пятеро детей. Вся семья  была вынуждена уехать из России. В связи с заинтересованностью следствия в исходе дела, мною было подано ходатайство в Генеральную прокуратуру РФ о передаче дела в другой следственный орган.

— Получаете ли вы письма от своих друзей? Поддерживают ли они вашу семью или боятся общаться, как это бывает в подобных  ситуациях ?

— Письма от своих друзей я не получаю, так как  я всем передал, чтобы мне никто из друзей не писал. Я не хочу никого подставить под удар, потому что все мои письма просматриваются и к некоторым,  кто мне писал, потом приходили «маски-шоу». 

 

У меня остались настоящие друзья, но, к сожалению,  их оказалось мало. Многие проявили себя как предатели и трусы. 

 

Настоящие друзья поддерживают семью и общаются. За что я им очень благодарен. Теперь я знаю, кто мой настоящий друг. Пусть Всевышний воздаст им вдвойне за их порядочность.Пользуясь случаем,  хочу передать тем, кто показал себя как предатель и трус, что я и моя семья даже в самые трудные времена не воспользуется их помощью. Мне их дежурные и лицемерные слова не нужны.

— Обвинения вам предъявлены серьезные и, как известно, в России доля оправдательных приговоров практически равна нулю. На что вы надеетесь? Что может повлиять на решение вашей судьбы?

— Я могу рассчитывать только на Всевышнего и суд присяжных. И надеюсь на порядочность людей, которые будут рассматривать мое дело.

 

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.