Тридцать лет без Стены. Всеволод Емелин и Павел Пряников о феномене ГДР для советских людей

 

Десятилетиями ГДР была для советских людей «легальным Западом», поставщиком разнообразных товаров приемлемого качества. Гэдээровские одежду, косметику, посуду доставали «по блату», бились за них в очередях. Но сейчас безвозвратно ушедшая ГДР для некоторых россиян – символ утерянного геополитического величия.

Сорок лет Германия просуществовала разделенной на два государства с разными социально-экономическими и политическими системами. И тридцать последних лет она вновь живет как единая страна. Да, оговоримся: официально ГДР была присоединена к ФРГ в октябре 1990 года, спустя 11 месяцев после падения Стены. Но именно в ноябрьскую ночь 1989-го, когда толпа сносила шлагбаумы на берлинских КПП, начался процесс создания нового единого германского государства.

Сорок лет и тридцать лет – временные отрезки не равные, но все же сопоставимые друг с другом. Холодная война длилась целую эпоху. И уже целую эпоху Европа прожила без Холодной войны. Пока не началось что-то похожее на «вторую серию». Только новые «берлинские стены» теперь стоят вдали от Германии.

В эти знаменательные дни много будут говорить и писать о том, как это было тридцать лет назад.

Падение железного занавеса началось даже не с ГДР, а с Венгрии, первой освободившейся в 1989 году от тоталитарного режима. Венгры первыми открыли границы с Западом, с Австрией. И тысячи восточных немцев устремились на своих «Трабантах» длинным коридором, через границы Чехословакии, Венгрии и Австрии в благословенную ФРГ. Восточно-германский режим, пытаясь остановить поток беженцев, закрыл границы с соцстранами.

А потом начались еженедельные, неутихающие демонстрации в Лейпциге, втором по величине городе ГДР. И режим понял, что возникла новая проблема: многие немцы хотят не уехать, а добиться перемен дома. Вскоре протесты перекинулись на Восточный Берлин.

ГДР 7 октября 1989 года дотянула до своего 40-летия. На фоне массового исхода жителей на Запад и нарастающих протестов помпезное празднование выглядело нелепо. Восточно-германская армия печатала шаг на параде, грохотали танки, престарелый Эрих Хонеккер махал солдатам немощной рукой. Но стоявший рядом на трибуне Михаил Горбачев откровенно скучал и поглядывал на часы. Он понимал, что ГДР обречена.

А вскоре тяжело больного и абсолютно неадекватного Хонеккера снимут с постов главы партии и государства. Новая, «реформаторская» команда будет спешно пытаться спасти ситуацию в республике. Но было слишком поздно. 9 ноября 1989 года на пресс-конференции партократ Гюнтер Шабовски, плохо подготовившийся, запутавшийся в непрочитанных документах, по ошибке объявит о том, что проход через границу на Запад открывается немедленно. Стена пала той же ночью под напором толп с Запада и Востока. Но было ясно, что и без ошибки Шабовски «Антифашистский защитный вал» не продержался бы до конца осени.

Позднее, уже в объединенной Германии, в восточных немецких землях появится феномен остальгии — ностальгии по временам ГДР, по ее своеобразной культуре и образу жизни. Сейчас остальгия стала ходовым туристическим товаром в Берлине, Лейпциге, Дрездене. Символика ГДР, ее армии, ее спортивных клубов, бетонные кусочки Берлинской стены, предметы восточногерманского быта – все это активно продается и покупается. Сорокалетняя история германского раскола стала местом развлечений.

Но остальгия, странная тоска по ГДР, появилась и в России. И тут все куда серьезнее. Блоги «патриотов-государственников» пестрят постами о «красной Пруссии», о «непобедимой Народной национальной армии ГДР», бок о бок с которой советские войска непременно дошли бы до Ла-Манша.

«В ГДР сохранялся подлинный германский дух, не то что в американизированной ФРГ» — такая немыслимая в советские времена оценка встречается в современной России довольно часто. В СССР Восточную Германию все же считали «республикой антифашистов», а не бастионом истинного германизма. Но многие россияне научились создавать в своих черепных коробках альтернативное прошлое.

«Мы предали ГДР» — этот плач уже несколько лет не утихает в «национал-патриотических» медиа. Люди действительно не понимают разницы между кучкой аппаратчиков и страной, большая часть жителей которой в 1989 году готова была буквально лезть на Стену. «Горби, спаси нас» — кричали берлинцы президенту СССР в 1989 году, во время его визита в республику. Подлинным предательством восточных немцев была бы попытка Москвы и дальше удерживать местную партийную геронтократию у власти.

 

Журналист Павел Пряников и поэт Всеволод Емелин по просьбе «МБХ медиа» делятся с читателями своими воспоминаниями о восточно-германском влиянии на советскую жизнь и пытаются ответить на вопрос: откуда в России взялась тоска по ГДР?

Чем для советского человека была ГДР? Выделялась ли как-то ГДР на фоне остальной Восточной Европы?

 

Павел Пряников

ГДР была образцовым государством для советских людей — как и в целом всегда немцы. ГДР привлекала сочетанием порядка и благосостояния. Через социалистическую Германию прошли миллионы наших сограждан – через службу в группе советских войск там. Потому информация о жизни в этой стране доходила исправно. У меня самого двоюродный брат служил в ГДР, и от него я знал о чистоте и порядке в этой стране, о свободной продаже нескольких сортов жвачек, пластинок западных рок-групп, джинсов, нескольких сортов отличного пива и так далее. Как ребенку и подростку мне запомнились немецкие сказки по нашему ТВ (в передаче «В гостях у сказки»). Хорошо помню и сейчас их сказку «Карлик Нос», она казалась мне настоящим мистическим «ужастиком». Это был редкий случай свободного ознакомления советских детей с замогильной готикой. Производило сильное впечатление.

Было ощущение, что ГДР самый главный наш союзник. Главной «фишкой» ГДР в сознании были ее спецслужбы и армия. Началось с устойчивого мифа, что в 1968 году волнения в Чехословакии подавляли немцы. Что от одного вида немцев на чешских дорогах люди прятались куда только можно. У меня отец был в командировке в ЧССР в 1970-е, и он тоже мне рассказывал об этом. Считалось, что ГДР скрепляет восточноевропейский блок – немцев боятся неверные чехословаки, поляки, и это наш главный ударный кулак в Европе.

 

Всеволод Емелин

Восточная Европа в целом являлась для нас доказательством того, что социализм может восторжествовать не только в достаточно специфических странах типа нас или Китая, но и в Европе. Причем большинство было уверенно, что социализм там гораздо более эффективен, чем в СССР. Польский трикотаж, венгерские и болгарские овощные консервы, чехословацкое стекло, мебель и мотоциклы «Ява», сервизы «Мадонна» из ГДР, их мужская косметика, крем для бритья «Флорена». Да и, работая геодезистом, могу засвидетельствовать, что приборы народного предприятия «Карл Цейс-Иена», были гораздо удобнее нашей оптики. Все это вселяло некоторый оптимизм и веру в светлое социалистическое будущее. Ну вот у нас не получается, но кто-то может же!

ГДР, конечно, выделялась на общем восточно-европейском фоне. Все остальные страны были так или иначе «зашкварены» и доверия не вызывали. Чехословакию и Венгрию спасали танками. Польша вообще всегда была бельмом на глазу мировой системы социализма. Румыния имела дипломатические отношения с Израилем, вечно воздерживалась в ООН, да и вообще разве можно всерьез принимать Румынию? Оставалась братская Болгария, но там кроме вина и курортов ничего нет. На этом фоне ГДР возвышалась нерушимым утесом. Интересно, что все знали о восстаниях в Венгрии и Чехословакии, но никто, кроме специалистов, не знал о восстаниях в ГДР.

Безусловно, был какой-то особый стиль ГДР. Прежде всего считалось, что это дисциплина, добросовестность и трудолюбие. В отличие от диссиденствующих, богемных поляков, и остальных союзников, которые чем южнее, тем безалабернее. Якобы чистосердечная вера в идеалы. В СССР в них никто не верил, но верили, что верят в ГДР.  Что свидетельствует, видимо, об эффективности работы Штази.

Вообще именно детство моего поколения испытало особенное воздействие ГДР. Единственный язык соцстраны, который учили в школе, был немецкий. Каждый мальчик мечтал о ГДРовской железной дороге. Там создали целый Голливуд для детей и подростков с истернами по мотивам книг Карла Мая, которыми, поговаривают, зачитывался маленький Адик Шикльгрубер.  Для взрослых был балет «Фридрихштад Палас» Из-за него многие мужчины не напивались до двух часов на Новый год.  Когда еще увидишь на советском ТВ практически голых девушек если не в этом балете? И спорт. Маленькая страна настойчиво занимала на всех Олимпиадах третье место после СССР и США. На фоне медленно и скучно обуржуазивающихся Венгрии и Чехословакии, можно смело говорить про стиль ГДР.

Как было воспринято падение стены? Не было ли страха: Германия объединяется, грядет Четвертый рейх?

 

Павел Пряников

Падение стены было воспринято как однозначное крушение социализма. Самые верные и эффективные наши союзники уходят от нас – значит, скоро падет и СССР. Да, был страх перед объединенной Германией. Но недолго – не больше года. Германии удалось быстро и эффективно переломить этот страх массированной гуманитарной помощью советским людям, в первую очередь едой. Заодно шла информация чуть ли не каждый день, что вот-вот немцы в благодарность за отдачу им ГДР дадут нам миллиарды марок помощи и инвестиций, Германия скоро прольет на нас денежный дождь.

 

Всеволод Емелин

Советские граждане встречали эти события в 1989 году с энтузиазмом. Тогда было время надежд. И падение Стены казалось еще одним шагом к тому, что скоро мы заживем как ФРГ и Америка. Страха не было.

 «Остальгия» — термин, касающийся жителей Восточной Германии, ностальгирующих по временам до 1989 года. Но непостижимым образом вселенская тоска по ГДР проросла и у нас. Легенды о неимоверной мощи армии ГДР и о ее прославленных спецслужбах – это уже почти часть российского патриотизма. Что это за явление в российском контексте, откуда оно? Можно ли это считать проявлением тайной германофилии?

 

Павел Пряников

Да, это проявление нашей германофилии, которой уже пятьсот лет. Надежда на то, что в Россию придет немец и все тут исправит. Но вперемешку со страхом, усиленным Второй мировой войной: «Немца не стоит злить, да и самому надо быть с ним начеку». Обожание немца вперемешку со страхом. Это нас роднит с Восточной Европой. Такой же страх распространен и у них. Тоже показательный пример нашей общности с Восточной Европой в социо-культурном аспекте.

 

Всеволод Емелин

Еще в школе нас учили, что в ГДР самая мощная, после СССР, экономика. Мой отец, человек умный и по-советски вполне образованный, говорил, что в случае войны с НАТО, всерьез мы можем рассчитывать только на ГДР с их грозной армией и преданностью идеям социализма. Потом это же я слышал от военрука в школе и от офицеров на военной кафедре института. Поколение моих родителей подростками застало войну. Понимание, что немцы — люди серьезные, навсегда вошло в их плоть и кровь. Я наивным дитем спрашивал отца: «Но они же фашисты, как же, так?»  На что он мне на голубом глазу отвечал: «А они всех недовольных свободно в ФРГ выпустили. Остались только идейно стойкие». Полное вранье, но отец и многие другие в это свято верил.

Что касается германофилии… Ну ведь с петровских времен вся наша бюрократия, армия, образование — прогерманские. Недовольные, наоборот всегда были либо фрако-, либо англоманы. А госсистема генетически германофильская.  Иногда виляла, но потом либо товарищ Сталин, либо нынешний наш германист ее на правильный путь возвращали. «Наш главный враг-англосакс Западную Германию развратил и превратил в свое подобие. А в ГДР им этого СССР не позволил». Те же офицеры-геополитики с военных кафедр институтов середины семидесятых, которые рассказывали нам о несокрушимой мощи народной армии ГДР, Бундесвер в грош не ставили.  Танки «Леопард» у них, типа, неплохие, но сам западный немец не тот пошел.

Причем ведь действительно неукротимая Пруссия в ГДР осталась. А на западе кто? Вестфалия? Пфальц? Смешно!