Всем стоять, работает революция

С митингов у московской Мэрии начинается отсчет новой эпохи в истории посткоммунистической России. Мы стоим у истоков конституционного кризиса, разрешение которого прямо и непосредственно выводит Россию в революцию.

Кажется, вечер режима перестает быть томным.  Если судить исключительно по внешним признакам, июльские события в Москве не имеют особых шансов войти в историю. Случались, причем не так давно, в столице стычки и посуровей. В конечном счете, ни массовостью своей, ни уровнем насилия митинг в поддержку независимых кандидатов в депутаты местного заксобрания не отличим от многих других несанкционированных акций «несистемной оппозиции» последних лет. Но внешняя сторона обманчива — мы стали свидетелями рождения принципиально нового протеста, переводящего противостояние общества и власти на качественно новый уровень. 

У меня в руках замечательная книжка — первый том «Истории русской революции» тонкого и глубокого знатока русской политической ментальности Ричарда Пайпса. В ней он представил довольно неожиданную хронологию русской революции, начало которой он предложил отсчитывать не от «кровавого воскресенья», случившегося 9 января 1905 года, а от малоизвестных сегодня и редко вспоминаемых самими историками студенческих волнений в Петрограде в феврале 1899 года. «Если все же попытаться установить события, не просто предвосхитившие 1917 год, но и прямо приведшие к нему, — писал Пайпс, — то наш выбор должен пасть на студенческие волнения, прокатившиеся по Российским университетам в феврале 1899 года. Хотя эти возмущения были быстро усмирены обычным сочетанием уступок и репрессий, они положили начало движению протеста против самодержавия, не стихавшему уже вплоть до революционных событий 1905–1906 годов». Как это часто бывает с революциями, замечает Пайпс, в этом отправном моменте была большая доля случайности, а сам повод для протестов был тривиален. 

Так и нынешние московские события, выглядящие вполне заурядной «пробой сил» радикальной либеральной оппозиции, все последние годы пытающейся раскачать массовый протест своими инициативными акциями, имеют весьма серьезные шансы стать началом новой фазы русской революции и, соответственно, началом конца существующего режима.  Я склонен рассматривать случившееся как триггер формирования движения, которое уже прямо и непосредственно приведет к кардинальным переменам существующего общественного и государственного строя. Разумеется, это случится не завтра, и процесс этот будет многоступенчатым. 

На чем основан столь смелый прогноз, не находящий на первый взгляд подтверждения в наблюдаемой событийной картинке? Дело здесь не в количестве и составе вышедших на улицы, не в мандраже власти, не в жесткости репрессий и не в отмечаемом почти всеми изменении в поведении протестующих, активно и часто вступающих в противоборство с полицией. Все это имеет, конечно, значение и заслуживает того, чтобы быть проанализированным как дополнительные, косвенные свидетельства того, что «процесс пошел». Но главное — изменившаяся природа протеста. Не надо путать повод и причину. Мы являемся свидетелями глубокого конституционного кризиса, который долго тлел в политическом подполье и, наконец, проявил себя в самой откровенной и бескомпромиссной форме. 

То, что вызвало массовые выступления  москвичей, зачастую трактуется чересчур упрощенно как очередная грубая провокация властей. Этому отчасти способствует то, что и на самом деле манипуляции с подписными листами носят откровенно провокационный характер. Но реальная фактура конфликта намного сложнее. Дело не в том, что настоящие подписи забраковали, а в том, что при нынешней системе выборов доказать, что подписи были собраны честно, практически невозможно. Власть может препятствовать сбору подписей, может объявлять собранные подписи недействительными, а может, как намекает расследование русской службы “Би-би-си”, имитировать сбор фальшивых подписей в пользу неугодных кандидатов, которые сама же потом признает гарантированно фальшивыми. Еще бы, сами же и подделывали. 

В этой игре ни у кого, кроме самой власти, которая «банкует» на всех столах сразу, нет никаких шансов победить. Выборы, как и все остальные демократические институты, — это симулякр, политический мираж. Судя по недоговоркам с обеих сторон, власть «проложилась» достаточным количеством «реально нереальных» подписей, хотя зачем-то еще растворила в политическом небытии много действительно подписавших листы людей, в том числе известных. Так что в суде выяснится, что с формальной точки зрения Мосгоризбирком действовал в строгом соответствии с буквой закона. Но именно в букве теперь все и дело. 

Эпоха «суверенной демократии» в России закончилась на Болотной площади. Ей на смену пришла эпоха «наперсточной демократии». За восемь лет,  прошедших со времени несостоявшейся медведевской либерализации, страна пережила масштабную конституционную контрреформу, в ходе которой все политическое поле было перепахано корявым плугом реставрации. По всему этому полю были расставлены «закладки», в том числе муниципальные фильтры, правила выбраковки подписей и тысячи других «приколов», которые как раз и превращают любой политический процесс, включая выборы, в игру в наперсток, которую может выиграть только тот, кто катает шарик. 

Именно это обстоятельство является самым существенным во всей истории с московскими выборами. Одно дело, если речь идет о простом обмане, когда чиновники по указанию из Кремля подделывают документы, и совсем другое —  когда речь идет о квалифицированном обмане, когда вся конституционная система вообще и избирательная система в частности выстроены таким образом, что все игроки, кроме власти, всегда будут обмануты. Подлинным триггером июльских протестов стала не частность — фальсификация конкретными лицами конкретных протоколов — а конституционный тупик, породивший эту частность.  

Конституционный кризис, до сих пор развивавшийся исподволь, проявил вдруг себя открыто в полную силу. Много лет власть утюжила конституционное поле, пока наконец не выхолостила полностью Конституцию, лишив ее всяческого смысла. Ни один принцип, ни одна норма конституции сегодня не работает. Все провозглашенные в  Конституции политические и социальные права являются чисто декларативными и могут быть реализованы лишь постольку, поскольку власть считает нужным и возможным для себя имитировать демократию. Шаг за шагом была выстроена система, исключающая любое несанкционированное политическое участие. И именно это стало единственным и главным конституционным принципом.  

Одновременно общество нащупывало свою дорогу к Храму, пока не нашла его в Столешниковом переулке. Протесты ходили вокруг да около, пока, наконец, случай не свел их лоб в лоб с самой сутью системы. Люди захотели именно того, чего власть ни при каких обстоятельствах не может им дать: доли контроля над ситуацией. Двадцать лет власть эволюционировала с одной единственной целью – никогда и ни при каких обстоятельствах не терять полный контроль над ситуацией. Она не может теперь быть другой, не может пойти на компромисс, не может уклониться от столкновения, хотя и осознает все риски. Двадцать лет общество эволюционировало, пока не породило оппозицию, которая стремится к столкновению как к самоцели. Теперь им не разойтись.

И вот они сошлись. Это принципиальный спор, игра с нулевой суммой, в которой не может быть компромисса. Мосгордума здесь ни при чем – на кону конституирующий принцип. С этого момента обе стороны будут уже непрерывно держать друг друга в прицеле. Будут еще отливы и приливы, заморозки и оттепели, но рук им уже не расцепить. Хождение кругами закончилась, дискуссия между обществом и властью вышла на финальную прямую. Ожесточение теперь будет только непрерывно нарастать, а любые тактические маневры любой из сторон будут интерпретироваться оппонентами исключительно как проявление слабости и повод усилить давление.

Путин благоразумно в день протестов лег на дно, а потом всплыл, чтобы принять парад. Но с этого момента в России другой главнокомандующий. Отныне и уже до конца историческим парадом будет командовать революция и всем придется приспосабливаться к ее непростой логике.