Младший научный сотрудник {tooltip}ЛССИ ВШЭ{end-texte}Лаборатория сравнительных социальных исследований Высшей школы экономики{end-tooltip} Елена Сироткина с февраля занималась исследованием сторонников оппозиционера Алексея Навального. Но в июне руководство стало предъявлять претензии, по словам девушки, на нее стали давить, требуя немедленно остановить проект. Сироткина рассказала «МБХ медиа», почему решила уволиться и какую роль в этом сыграла проректор Вышки и директор Института прикладных политических исследований Валерия Касамара, которая объявила о своем выдвижении в Мосгордуму.
— О чем ваше исследование?
— Это проект в рамках моей диссертации, в которой Россия — один из кейсов. Я бы хотела посмотреть на несколько авторитарных стран, где существует протестное движение, и посмотреть на их динамику и факторы, влияющие на готовность присоединиться к протестным акциям при различных конфигурациях условий. Проект состоит из двух частей: претест на студентах, чтобы понять, что не так с вопросами. Вторая часть, которой я занимаюсь сейчас — исследование самих активистов в социальной сети «ВКонтакте», чтобы разобраться, какие факторы способствуют длительной и кратковременной мобилизации потенциальных и реализованных участников протестного движения на примере сторонников Алексея Навального. Меня остановили на середине второй части исследования. Я собрала половину данных опроса сторонников Навального, мне осталась еще половина, данные еще не начала обрабатывать.
Опросили 2500 из около 4500 респондентов из 12 регионов, различающихся по ВРП (валовый региональный продукт — «МБХ медиа») на душу населения и уровню демократичности. В анкете вопросы на допустимые формы политической борьбы, опыт участия в политических кампаниях, ценности, социально-демографические показатели, фрустрации по каким-то темам. Часть вопросов взята из известных международных проектов вроде WVS, Russian barometer. Частично используем шкалы других исследователей и тестируем их на российской выборке.
— Когда вы начали разработку?
— История достаточно длинная. У руководства была информация об этом проекте с 4 февраля, когда я отправила заявку в IRB комиссию (комиссия по внутриуниверситетским опросам и этической оценке эмпирических исследовательских проектов НИУ ВШЭ. — «МБХ медиа»), приложив в том числе анкету. Это этическая комиссия. В нее входят ключевые ученые Высшей школы экономики и часть администраторов ВШЭ.
[gview file=»https://mbk.news/files/2019/06/IRB_Е.В.-Сироткина.pdf»]
28 или 29 апреля мне пришла резолюция, подписанная 1 марта, о том, что мое исследование может быть реализовано в нынешнем виде. Резолюцию подписал руководитель комиссии Вадим Радаев. В ней сказано: «Эмпирический исследовательский проект полностью соответствует этическим нормам и может быть реализован в нынешнем виде». Сейчас коллеги говорят, якобы были вопросики к моему исследованию, это не соответствует действительности. Если бы вопросики к моему исследованию были, я должна была бы изменить анкету, дизайн исследования и снова подать в комиссию, тогда они бы повторно рассмотрели и дали бы мне резолюцию о том, что она соответствует всем этическим нормам, или снова отправили бы на доработку.
— Зачем нужно было проходить комиссию?
— В западных университетах практически все исследования, связанные с людьми, так называемые «human subjects», требуют заключения этической комиссии. В России это не очень принято, но мне нужен был доступ к студентам Вышки, для этого нужно было пройти через эту процедуру. Ее проходят по желанию, в Вышке тысяча ученых, которые занимаются «human subjects», но на сайте комиссии последние сообщения от 2017 года, будто в Высшей школе экономики общественными науками с тех пор никто не занимался.
Дальше я связалась с Центром внутреннего мониторинга, отправила свою анкету, они разослали ее студентам где-то 23 мая, то есть 23 мая я закончила претест анкеты на студентах. Второй этап — исследование в социальных сетях — технически начался 14 мая. Я пригласила студентов, провела инструктаж, мы начали опрашивать волонтеров и активистов Алексея Навального в соцсетях.
— Когда начались проблемы?
— Пятого июня, в первый день отпуска Валерии Касамары. Мне написал мой руководитель Эдуард Понарин, поставил в копию коллег, звонила проректор Валерия Касамара, срочно потребовала отчет о моем исследовании, потому что был сигнал из «компетентных органов». Что за органы, я не знаю. Пока я читала это письмо, мне позвонила сама Касамара и потребовала отчет, затем позвонил еще один человек из ВШЭ, которого я не знаю, тоже потребовал связаться с Касамарой.
Не очень понятно, что значит «отчет об исследовании», эта практика в Вышке не очень распространена, чтобы проректор позвонил любому сотруднику: «А давайте вы мне пришлете отчет». Я не понимаю, что нужно: дизайн исследования, литература, гипотеза. Отправила ей какой-то текст, она попросила отправить документы IRB и задала вопросы про персональные данные, которые я не собираю. На этом моя коммуникация с Касамарой закончилась.
Основное давление было на моего руководителя, который в течение недели созванивался с разными топ-администраторами ВШЭ, в том числе с Касамарой. В понедельник 10 июня он позвонил мне в последний раз и сказал, что администрация Вышки хочет, чтобы проект остановился прямо сейчас, что проект не должен быть ассоциирован с Высшей школой экономики и не должен быть реализован под брендом Высшей школы экономики. При этом мне оставалось две недели, я спросила, могу ли я закончить, но мне сказали, что я должна остановиться вот прямо сейчас. Я взяла паузу, потому что это внештатная ситуация, и я не знаю, что делать. Подумала и решила, что проект мне важнее, я отдала ему большую часть своей профессиональной жизни, и я бы хотела его закончить. Я позвонила своему руководителю и предложила, что в таком случае я уволюсь. Это должно было снять давление с лаборатории, потому что «сомнительные» проекты сотрудника лаборатории всегда вызывают вопросы. Если я буду его реализовывать вне Вышки, вопросы должны отпасть. Мой руководитель перезвонил администрации, ее такой вариант устроил. Основные решения в ЛССИ принимаются коллегиально — советом пэров, куда входят сотрудники с публикациями в топовых журналах.Совет был в курсе об этой ситуации с самого начала, они приняли мое решение покинуть лабораторию, чтобы снять с нее давление. 11 июня я написала заявление. Дальше 13 июня был этот скандал.
— Раньше проректор вмешивалась?
— Это очень дикая история. Проректор не требует отчетов от исследователей, это немного странная ситуация. Раз такая традиция началась, важно сказать, что такое давление, требование отчетов и попытка закрытия проектов, становится нормой в Высшей школе экономики. Это ненормальная ситуация, когда администрация Вышки предлагает срочно закончить проект. Я с Касамарой даже не была знакома, мы были друзьями в фейсбуке, я никогда ее не видела, никогда с ней не работала. Я была шокирована, что проректор может звонить мне с таким предложением и что-то требовать.
— Форма отчетности в вузе вообще есть?
— У нас нет практики отчетов перед руководством. Мы отчитываемся по проектам во время семинаров, на которых мы обсуждаем черновики и пожелания, на конференциях, на которых мы представляем результаты исследования. У нас нет формального отчета, когда ты приходишь к начальнику и он говорит: «Одобрено». Научные сотрудники НИУ ВШЭ проходят так называемую ОПА. Каждый должен отчитаться публикациями в зависимости от занимаемой должности. У всех есть разные проекты, проекты никто не согласовывает, занимайся чем хочешь. Единственная форма отчетности — статьи, которые ты публикуешь по итогам, это единственная важная вещь: сколько публикуешься, в каких журналах. Сотрудникам международных лабораторий нужно регулярно публиковать статьи в журналах Q1, и это минимальные требования.
— Почему исследование сторонников Навального не может ассоциироваться с ВШЭ?
— Моему руководителю дали понять, что слова «Алексей Навальный» смущают. Протестные движения изучают разные ученые, но я изучаю сторонников Алексея Навального.
— Неужели раньше никто не занимался исследованиями, связанными с Навальным?
— В прошлом году у меня с коллегами в «Social Movements Studies» вышла статья об Алексее Навальном. Этот проект я фактически продолжаю второй год. С января по март прошлого года у меня была первая волна, которая проходила по ровно тому же сценарию. Это давно очень интересная тема для политологов, которые занимаются протестными движениями. Конечно, мы все изучали и Алексея Навального. Но, видимо, ситуация изменилась, подобные исследования становятся невозможными в Высшей школе экономики.
— С чем это связываете?
— Я не знаю. Для меня это шоковая ситуация. Меня удивило увольнение Кынева, потом Елена Панфилова рассказала свою историю, потом не пустили Любовь Соболь, а теперь закрыли мое исследование. Все это произошло с невероятно маленьким интервалом. Это какой-то невероятный консервативный поворот, деполитизация факультета и Вышки.
— Это же убийство политфака.
— Я согласна с вами. Я не интересовалась этой историей до того, пока не попытались закрыть мое исследование. Я закончила факультет, работала в международной лаборатории, которая подчиняется администрации Вышки, слышала, что там происходит что-то нехорошее, но напрямую я не была связана с факультетом. Судя по всему, изменения приведут к тому, что факультет политологии перестанет быть таковым. Это будет факультет управления, бюрократии и непонятно чего. Мне как политологу больно слышать, что политология и управление — очень близкие понятия. Это вообще разные дисциплины.
— Еще один «Факультет ненужных вещей»?
— Вообще политология — академическая дисциплина, не обязательно быть практиком. Выборы не проходят, кто должен быть практиком, политтехнологи? Их почти не осталось, потому что нет никаких выборов, нет рынка. Политология очень важна как академическая дисциплина. Я с августа уезжаю на PhD-программу, буду заниматься исключительно академической политологией. Это нормально. Мне жаль, что факультет политологии Высшей школы экономики уходит от западного понимания академической политологии в сторону какой-то бюрократии. Это грустно. Я думаю, это сильно скажется на качестве выпускников, Очень многие мои ровесники уехали на престижные PhD-программы и получили классные позиции в топовых университетах. Я боюсь, что у следующего поколения не будет знаний и компетенций, чтобы поступить на эти престижные PhD-программы.
— Какие у абитуриентов остаются варианты?
— Я не знаю. Уничтожается школа, которая создавалась в России с трудом, потому что у нас нет традиции и это в принципе сложно. Политический контекст диктует изменения, но они будут фатальными для факультета. Через какое-то время он не будет конкурентоспособным.
— То, что сейчас происходит в Вышке, это личная выгода Валерии Касамары или новая политика университета?
— Я думаю, это сочетание личного интереса и новой политики, но первое преобладает. Есть слухи, что решение об объединении было принято стихийно, версия о том, что решение очень долго готовилось, немного не состоятельна. У меня ощущение, что это во многом история Валерии Касамары, которая таким образом видит свою карьерную перспективу, ей важно получить контроль над разными институциями вышки, успеть все. По мнению коллег, происходят увольнения людей, не согласных с руководством факультета, то есть с Касамарой. Есть ощущение, что основной мотив именно политический.
— Кынев несколько раз говорил о неком черном списке. Вы могли в нем состоять, раз уже писали о Навальном?
— Я думаю, я не могла фигурировать в черном списке. Я думаю, что решение в моем случае было сумбурным, то есть администрация решила, что такое исследование не может быть реализовано в Вышке, началось давление. Не было никакой долгой истории, это было буквально с 5 по 13 июня.
— Профессиональное сообщество вас поддержало?
— Я не помню, чтобы мне написали: «Лена, ты что, с ума сошла?». Все коллеги меня поддержали, мне очень важно, что меня поддержали коллеги непосредственно по лаборатории, они были в курсе с самого начала, согласились с моим уходом. Меня поддержали коллеги из Высшей школы экономики, которые знают о таких случаях. Сначала я говорила о своей ситуации кулуарно. Приблизительно каждый второй мне отвечал: «Я не удивлен. А ты знаешь, что…», рассказывал свою историю, связанную, может, не с давлением, а с цензурой. Моя история не кажется мне важной, важно, что администрация Вышки хочет нормализовать практику давления на сотрудников через руководителей. Становится нормой закрывать какие-то проекты, которые кажутся «нецелесообразными для реализации в Вышке».
— Почему дотянули практически до финала исследования?
— Я думаю, это безалаберность. Я выполнила все формальные требования. IRB-комиссия в Высшей школе экономики работает очень специфически, не как принято в западных университетах. Я посчитала важным сообщить коллегам о найденных проблемах, поставила в копию руководителей комиссии и всех ключевых администраторов Вышки, включая Валерию Касамару, так как она как влиятельный администратор может быть важным участником дискуссии об изменениях в комиссии. Письмо было отправлено 20 мая, то есть о моем проекте Касамара узнала в этот день. А позвонила и потребовала отчет 5 июня, что делает ее историю о том, что она увидела и ужаснулась, несостоятельной. Также в этом письме была анкета.
— Когда исследование будет готово для публикации, с каким институтом оно будет ассоциировано?
— В этом проекте участвует еще коллега из Пермского университета и Йелля. Я отвечаю за полевой этап, я думаю, мы продолжим его реализовывать как совместный проект. Я как PhD-студент UNC Chapel Hill (The University of North Carolina at Chapel Hill. — «МБХ медиа») буду подписываться во всех статьях с этой аффилиациях, никакого упоминания Вышки не будет.
— Это ваша принципиальная позиция или договоренность?
— Когда началось давление, важно было, чтобы Вышка не упоминалась ни в анкете, ни в исследовании, я предложила, что я уволюсь и не буду упоминать, что исследование проводилось в Вышке.
— В чем изменилась Вышка с тех пор, как вы учились?
— Мне кажется, многие коллеги молчат. Тебе кулуарно что-то запрещают, тебе намекают, что исследования для Высшей школы экономики «не очень актуальны». Какие-то проекты просто закрывают, как в моем случае, либо требуют, чтобы переформулировали. Это связано с цензурой. Какая-то исследовательская повестка стала недопустимой в Высшей школе экономики.
— Что входит в эту повестку?
— Например, если в заголовке звучит слово «авторитарный», это вызывает вопросы, такая традиция теперь в политологии. Я случайно оказалась на одном заседании, на котором обсуждалось исследование, связанное с Россией, из заголовка было понятно, что «авторитарный» — слово, характеризующее Россию сегодня. Было долгое обсуждение, что делать с этим словом. Вот до таких смешных ситуаций доходит. Предлагали убрать, заменить на «не демократический» или переформулировать. Я, видимо, не придавала этим событиям значение, может, не обращала внимания, пока это не коснулось меня.
— Вышка — все еще либеральный университет?
— Вышка очень сильно изменилась и изменится еще сильнее. Я согласна с идеей, что Вышка все это время была какой-то аномалией. В стране происходит консервативный авторитарный поворот, а Вышка все еще либеральный университет. Так не бывает. Вышка вместе с этим контекстом меняется. Произошло то, что должно было рано или поздно произойти. Вышка уже не либеральный университет. Только моего прецедента достаточно, чтобы это сказать. Закрытие исследования по политическим причинам — невероятная ситуация для академического сообщества и репутационный урон. Елена Панфилова рассказывала о «Деклараторе», это тоже давление по политическим причинам. Но я младший научный сотрудник, а Елена Панфилова — влиятельный руководитель лаборатории, известный публичный человек. В ее случае понятно, что к ее проекту высокое внимание. В моем случае это давление на обычных научных сотрудников, даже не руководителей лаборатории. Нужно понимать, что у любого человека в профиле могут найти сомнительное исследование и сказать убрать. Теперь это возможно.
— Кто в этом виноват? Контекст или администрация вуза?
— Я думаю, что второе. Контекстом можно оправдывать все что угодно, но есть конкретные люди, которые позволяют себе конкретные запредельные действия. В данном случае администрация Высшей школы экономики, включая Валерию Касамару, позволяет себе давление на руководителя лаборатории с требованием прекратить исследование одного из сотрудников. Это делают конкретные люди. Внутренняя цензура — основная причина трансформации Вышки.
— Что вы думаете о том, что проректор Касамара баллотируется в депутаты Мосгордумы?
— У меня только один вопрос к Наблюдательному совету: почему он позволяет одному из администраторов Вышки действовать таким образом, что репутация университета падает буквально за месяц, вложен труд и репутация людей, все это рушится одним человеком. Я возмущена тем, что делает Валерия Александровна как администратор Вышки и как она ведет кампанию. Я, видимо, случайным образом стала частью ее кампании. В перспективе это очень страшно. За эту неделю я убедилась, что это очень нечестный человек, который позволяет себе обманывать, давить на людей и продвигать таким образом свою политическую повестку.
Вчера я почитала, что Касамара пишет по моей ситуации, Валерия придумывает какие-то этические моменты, что она предлагала мне варианты, а я на них не согласилась. Но это полная ложь. Мне легко это доказать, потому что ни в переписке, ни в звонках, а больше мы не созванивались, никаких вариантов мне не предлагали. Валерия Касамара это тот человек, который считает, что ложь — это инструмент политической борьбы. Она могла быть любым кандидатом и баллотироваться куда угодно. Мне страшно, что это администратор Высшей школы экономики. Я с ужасом смотрю на всю эту ситуацию, что будет с ВШЭ, если этот администратор будет работать в таком стиле.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.