Сегодня суд решил принудительно госпитализировать якутского шамана Александра Габышева в психдиспансер. Подобные решения известны многим советским диссидентам, которым в СССР диагностировали «вялотекущую шизофрению», чтобы власти без суда могли помещать своих политических оппонентов в психиатрические учреждения. Таня Ускова поговорила с Александром Подрабинеком, советским диссидентом, боровшимся с карательной психиатрией, о том, как была устроена эта система при советской власти, и могут ли в России снова начать использовать психиатрию в политических целях.
— Когда вообще началась карательная психиатрия в СССР и почему она началась?
— Случаи применения психиатрии в политических целях известны давно, как минимум, с начала XIX века, и такие случаи были все время существования СССР. Но систематически карательная психиатрия начала применяться примерно во второй половине 1960-х годов, когда комитету госбезопасности и советским властям в силу разных причин не хотелось вести судебные дела в обычном порядке. Вместо этого они предпочитали объявлять своих политических оппонентов душевнобольными.
У этого были разные причины. Одной из них было то, что если советскому аппарату оппонировали люди с положением, завоевавшие большое доверие у власти, то признание их политическими оппонентами дискредитировало бы саму коммунистическую власть.
Признание людей душевнобольными как бы просто объясняло, что они не оппоненты, не идеологические противники, они «просто больные».
Вот такая парадигма им представлялась наиболее выгодной, наиболее успешной.
И они этим пользовались совершенно безболезненно примерно до середины 1970-х годов. Но постепенно эта практика стала общеизвестной и стала подвергаться критике и осуждению как в Советском Союзе, так и на Западе. В конце концов, на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации в 1977 году она была осуждена профессиональным психиатрическим сообществом. Была вынесена резолюция о недопустимости использования психиатрии в немедицинских целях. На самом деле это была такая немножко завуалированная резолюция, потому что имелся в виду Советский Союз и использование в нем психиатрии в политических целях. Потом кампания осуждения такой практики все больше росла, получала распространение на Западе, и закончилось все это тем, что в 1983 году за систематические злоупотребления был поставлен вопрос об исключении советской ассоциации из Всемирной психиатрической ассоциации. Накануне голосования советская делегация добровольно вышла из ассоциации.
— Продолжалась ли карательная психиатрия в СССР и после такого в том числе международного осуждения?
— Вы знаете, вообще репрессии, чем меньше встречают сопротивления, тем шире практикуются. И наоборот, чем больше сопротивление репрессиям, тем больше они скукоживаются и власти начинают искать какие-то другие пути. Так же было и с карательной психиатрией. Пока она не встречала сопротивления, она практиковалась очень широко. Когда они начали получать отпор, то таких случаев стало меньше. В каких-то известных случаях власти уже не применяли эти методы. Кроме того, в 1977 году при Московской Хельсинкской группе была создана специальная комиссия по расследованию таких случаев, в которую я входил как основатель. Мы собрали большое количество материалов. И под нашим давлением, и под давлением международного психиатрического сообщества эта практика начала уходить в тень, она была уже не столь броской, не так широко применялась. Но все равно использовалась вплоть до перестройки, до 1989 года.
— А есть ли какие-то данные по тому, какое количество людей оказались в психиатрических институциях из-за этого? По политическим причинам.
— Точных данных нет, потому что эти архивы органов госбезопасности закрыты до сих пор. Но по приблизительным подсчетам с 1960-х и до середины 1980-х годов это было порядка 16 тысяч человек. По разным поводам — некоторые по откровенно политическим, другие по конфликтам идеологического характера или каким-то другим — все эти здоровые люди без реальных медицинских показаний попадали в психиатрические больницы.
— Расскажите про диагноз «вялотекущая шизофрения». Что это за диагноз и как им пользовались в СССР?
— У шизофрении много различных форм, в том числе слабо прогрессирующих, которые в обиходе называют вялотекущими. В СССР большое распространение диагноз и само российское название «вялотекущая шизофрения» получили после работы в этой области советского академика Андрея Снежневского. Этим диагнозом психиатры в советское время — по крайней мере те психиатры, которые состояли на службе у репрессивного аппарата и госбезопасности — успешно пользовались для того, чтобы помещать политических диссидентов в психиатрические больницы. Надо сказать, что это был не единственный диагноз, пользовались и другими, но он был одним из наиболее употребимых в карательной психиатрии.
— А после 1990 года тот же диагноз вялотекущая шизофрения продолжили ставить?
— Вы знаете, дело не в диагнозе. Ведь диагноз можно поставить любой в принципе. Шизофрения может существовать в латентном виде, скрытом, вялом. Я вам для примера скажу, что коронавирусная инфекция нынешняя тоже может проходить в скрытом виде, латентном, без признаков заболевания. Люди переносят ее даже не зная, что они ее перенесли. Так же возможно и с другими болезнями.
Проблема не в диагнозе, проблема в людях, которые сознательно используют такие диагнозы для политических репрессий.
Чем удобен диагноз «вялотекущая шизофрения», так это тем, что латентные формы болезни трудно диагностируются.
Но в обычных болезнях эти формы можно выявить, например сделать кардиограмму или лабораторные анализы, а в психиатрических — нельзя, очень трудно. Человек не подает признаков заболевания. Это не значит, что у него болезни нет, это значит, что у него нет признаков. Такое в принципе возможно, и спустя некоторое время развивается болезнь дальше, прогрессирует, развивается в такие формы, которые трудно было бы не заметить. С другой стороны, здесь есть большое поле для спекуляций. Можно сказать: вот, у этого человека проявлений болезни нет, но мы-то знаем, что он больной. И недобросовестный врач, который состоит на службе, скажем, у органов безопасности, может сказать: «Я нахожу у него такие-то такие-то признаки вот по такому поведению».
И тут очень трудно доказать, что это не так. Это надо проводить экспертизы и контрэкспертизы, это очень высокопрофессиональный спор, в отличие от других разделов медицины. Собственно говоря, в 1970-х, когда мы начали противостоять этому, мы начали как раз с того, что привлекли независимых психиатров, и они проводили экспертизы людям, которых сажали по политическим статьям, и доказывали, что те здоровы, социально не опасны и не нуждаются в госпитализации. В 1988 году мы создали Независимую психиатрическую ассоциацию, годом позже она была принята во Всемирную психиатрическую ассоциацию и одновременно в нее вернулась официозная советская. В итоге сегодня Россия представлена там двумя национальными ассоциациями — официальной, которую курирует Минздрав, и Независимой психиатрической ассоциацией, которую возглавляет Юрий Савенко. Эта ассоциация ставит своей целью в том числе воспрепятствование использования психиатрии в политических целях.
Не знаю, что насчет Габышева, я не могу вдаваться в детали, но, насколько я знаю, они об этом случае знают.
— Я хотела задать вам вопрос по поводу карательной психиатрии уже в постсоветское время. Насколько вообще постсоветская психиатрия отличается от советской, насколько ее можно использовать в политических целях?
— Российская психиатрия использовалась в политических целях в единичных случаях. И каждый привлекал внимание общественности.
Как система карательная психиатрия не возродилась до сих пор. Но я очень хорошо вижу, что все возможности для возврата к ней сохраняются.
Постепенно возрождаются советские методы руководства. И в правоохранительной, полицейской деятельности мы все больше скатываемся к образцам Советского Союза. Поэтому угроза использования психиатрии в политических целях не исчезла, она существует, и я боюсь, что возможность ее применения достаточно велика.
Мы знаем, например, случай фигуранта Болотного дела Косенко (Михаила, инвалида второй группы по психическому заболеванию. Его признали невменяемым в 2012 году и поместили в психиатрическое учреждение — «МБХ медиа».) Он действительно человек больной, но не настолько, чтобы он представлял социальную опасность, чтобы его госпитализировать принудительно. Здесь такой случай, когда любого человека, который чем-то, скажем, болел, можно поместить в психбольницу по политическим причинам. Такие пограничные случаи власти стараются использовать. Но этому надо противостоять. Насколько я знаю, Независимая психиатрическая ассоциация противостоит этому.
— Вы говорили, что в советское время карательная психиатрия была связана со сложностью дел, которые условно говоря, было сложно проводить в обычном порядке через суд. А сейчас, как вы считаете, причины использования психиатрии в политических целях какие-то иные или остались такие же?
— Вы знаете, для властей, для ФСБ, например, причины остаются такие же. Но конечно, у них возникают сложности в связи с тем, что сегодняшняя Россия более открыта миру, чем Советский Союз, и психиатры не очень склонны подвергать свою репутацию такому риску. Понимаете, в советское время это была замкнутая система, никто не выезжал за границу, мало кто общался с иностранными коллегами, за границей были только очень проверенные люди, в том числе психиатры. И поэтому на них надавить было легче. А сегодня идет довольно интенсивный международный обмен, ученые знают друг друга, ездят на конференции, симпозиумы, конгрессы. И совсем не хотят слушать от коллег обвинения в том, что психиатрия опять используется в политических целях.
Я знаю немало случаев, когда власти, главным образом ФСБ, или органы следственного комитета, пытались заручиться согласием психиатров на госпитализацию, на признание человека невменяемым. Ну, например, так было сделано с Ильми Умеровым в Крыму несколько лет назад. Он крымский татарин, один из руководителей национального движения, Меджлиса, которого судили за призывы к сепаратизму. Вот его на месяц поместили в больницу на экспертизу, надеясь, что психиатры признают его психическим больным и невменяемым и его можно будет посадить в психиатрическую больницу. А его признали здоровым. Я знаю, что на врачей оказывалось давление, но психиатры еще пока что держатся за свою профессиональную, так сказать, честь, если пафосно выражаться. Они не очень хотят поддаваться такому полицейскому нажиму. Многие люди в своей профессии хотят остаться профессионально честными. Хотя неизвестно, сколько это может продлиться, это зависит от того, какое давление на них будет власть оказывать, как они сами будут профессионально консолидированы. Но пока что им во многих случаях удается отклонять попытки органов следствия навязать психиатрический диагноз подследственному или обвиняемому.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.