Экспертиза ГЛЭДИС (Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам – прим. «МБХ медиа») – уже третья в уголовном деле Егора Жукова, которого в рамках «московского дела» обвиняют в призывах к экстремизму в интернете. До нее были заключения специалистов Российской академии наук и Высшей школы экономики. Все они считают, что студент Жуков не нарушал закон. Из нового исследования следует, что определения сотрудники ФСБ берут из собственных засекреченных пособий, применяют не существующие в лингвистике методы, нарушают закон о судебной экспертизе и не умеют расставлять запятые. Корреспондент «МБХ медиа» вместе с экспертами ГЛЭДИС попыталась разобраться, почему в России появляются некомпетентные специалисты-обвинители и как сегодня понять, что на самом деле хотел сказать автор текста.
Смутное представление о запятых
«Так нельзя. Это не экспертиза. Это не экспертиза ни по каким параметрам. Это текст, который вызывает сомнение в том, что его писал лингвист. Там отсутствует нормальная логика лингвистического исследования», – говорит мне действительный член Гильдии, начальник научно-методического отдела ГЛЭДИС, кандидат филологических наук Игорь Жарков.
Он объясняет, что прежде всего нужно оценивать квалификацию авторов экспертизы, в данном случае – сотрудников судебно-экспертных подразделений ФСБ Александра Коршикова и Анны Осокиной. И уже на этом этапе возникают вопросы: оба пишут, что имеют высшее образование, но не указывают при этом своих специальностей и ничего не сообщают о присвоенной квалификации и дипломах. В таком виде их образование даже нельзя проверить. Александр Коршиков, правда, отмечает, что имеет ученую степень кандидата физико-математических наук, но не рассказывает, как именно она помогла ему сделать лингвистическую работу.
«Это только усиливает сомнения в наличии у данного эксперта именно лингвистического базового высшего образования. И уж совсем катастрофический масштаб эти сомнения приобретают из-за обилия допущенных в тексте рецензируемого заключения речевых, пунктуационных и орфографических ошибок. Это дает нам основания предполагать, что уровень лингвистических познаний господина Коршикова не полностью включает в себя объем программы средней школы по русскому языку», – рассуждает Игорь Вениаминович и добавляет, что эксперт Коршиков, похоже, не знает, как орфографически грамотно пишется слово «видеовставка», и имеет крайне смутное представление о расстановке запятых в сложносочиненных предложениях.
Нарушение порядка производства экспертизы
Эксперт ГЛЭДИС настаивает: сотрудники ФСБ нарушили порядок производства судебной экспертизы, даже если допустить, что Коршиков все-таки имеет образование лингвиста. Дело в том, что на вопрос об эмоциональном состоянии Егора Жукова на момент записи роликов отвечала только Анна Осокина, которая написала, что исследование по данному пункту носит комплексный характер. По закону, комплексную экспертизу может делать только комиссия, где будут люди с разными специальными компетенциями, а один человек ее выполнять не имеет права. В деле Жукова эксперт Коршиков почему-то от изучения вопроса уклонился.
«В экспертизе так делать нельзя. Это несоблюдение принципа полноты экспертного исследования, установленного законом», – отмечает Игорь Жарков.
При этом, если допустить, что лингвистической квалификации у Коршикова действительно нет, то это грубейшее нарушение другого законодательно установленного требования судебно-экспертной деятельности – «принципа наличия у эксперта определенной и ограниченной процессуальной компетенции»
Методическая свистопляска
Исследуя материалы, автор-эксперт всегда должен указывать, какими методами он пользовался, чтобы другой специалист мог применить их же и проверить выводы коллеги. И к этой части заключения сотрудников ФСБ Коршикова и Осокиной у экспертов ГЛЭДИС тоже есть большие вопросы.
«В рецензируемом заключении обнаруживается зияющая дыра: некоторые из указываемых господином Коршиковым методы в лингвистике просто-напросто отсутствуют, – говорит Игорь Вениаминович. Он поясняет, что Коршиков заявил метод дискурсивного анализа и продолжает. – Но нет такого метода, нет устоявшегося представления, которое было бы общепринятым и общепризнанным в лингвистике, о том, как это делается. Дискурс-анализом называют совокупность методов, с помощью которой можно исследовать текст в конкретных исторических и культурных обстоятельствах. Каждый делает это так, как он хочет: он выбирает те методы, которые ему удобны, и называет получившуюся у него совокупность дискурсивным анализом».
Александр Коршиков же не называл и не описывал методы, которые использовал, поэтому у экспертов ГЛЭДИС сложилось впечатление, что дискурсивный анализ сотрудник ФСБ упомянул, «потому что что-то надо написать, закон требует, чтоб методы были указаны».
Еще один заявленный Коршиковым метод – интент-анализ. И он тоже, заявляют в ГЛЭДИС, как метод лингвистического исследования использоваться не может, потому что относится к психологии и предназначен для диагностики особенностей сознания автора текста. Подтвердить, что Коршиков консультировался с психологами и делал интент-анализ, могли бы таблицы с количественными показателями и определенная терминология (в частности понятия «код» и «категория»), но их в заключении ФСБ нет.
«Сухой остаток подобной методической свистопляски состоит в том, что, во-первых, эксперт-лингвист (даже если предположить, что он действительно лингвист) вторгается в чужую область, где сам не специалист (и грубо нарушает требования принципы закона), а во-вторых, выводы его заключения в целом непроверяемые и само оно не отвечает требованию объективности», – резюмирует Игорь Жарков.
«Вражда и ненависть» из засекреченной методички ФСБ
В ГЛЭДИС убеждены, что промежуточный вывод Коршикова о том, что «в обращениях Жукова отчетливо прослеживается мотив политической ненависти или вражды к действующей власти», также не обоснован. Сотрудник ФСБ приводит две с половиной страницы примеров высказываний Егора Жукова, но не объясняет, как устанавливал значение тех или иных слов и словосочетаний.
«Он дает, скажем так, определение этого самого мотива ненависти, откуда он взял это определение – неизвестно. Приводит список из пяти пластов речевых явлений, которые могут рассматриваться как проявления этого мотива в тексте, потом без всякой привязки дает две с половиной страницы примеров. Анализа нет никакого, логику проследить невозможно, – рассказывает Игорь Вениаминович. – В разделе «Использованная литература» он перечислил несколько ведомственных методических рекомендаций. Их в доступности нет, посмотреть, то там внутри находится, не работая в этой системе, невозможно. Вполне возможно, что определение мотива политической ненависти или вражды – это взято откуда-то оттуда, но мы извне не может узнать, кто писал те ведомственные методички, и проверить квалификацию их авторов».
Сотрудники ФСБ увидели в словах Егора Жукова «нужно хвататься за любые формы протеста» призывы к незаконной деятельности. В ГЛЭДИС же считают, что слово «протест» в том контексте использовалось в значении «выражение либо проявление несогласия или недовольства, решительное возражением против чего-то», и никаких оснований отождествлять выражение недовольства с вооруженным мятежом или насильственным захватом власти общепризнанные словари не дают.
«Насильственные действия и оружие как инструмент их совершения в тексте вообще не упоминаются и не обсуждаются. Эксперт произвольно вносит подобные смысловые компоненты на этапе толкования слов Егора Жукова. Подобный прием совершенно недопустим в экспертизе. При подходе Коршикова призыв больше слушать классическую музыку должен трактоваться как провоцирующий адресата на то, чтобы включать при этом в городской квартире динамики на полную мощность среди ночи, а советский лозунг «Пьянству – бой!» – как призыв к погромам винных магазинов», – иронизирует Игорь Вениаминович.
«Гражданское служение» эксперта
Дело Егора Жукова – не единственный пример, когда люди, называющие себя экспертами-лингвистами, пытаются рассказать другим, что же имел в виду автор высказывания, но делают это непрофессионально. Жертвами такого обвинительного подхода уже стали журналистка Светлана Прокопьева, свидетели Иеговы, критикующие власть многочисленные пользователи соцсетей, на очереди даже издание Deutsche Welle, где в публикациях о фигуранте «московского дела» Владиславе Синице усмотрели признаки оправдания экстремизма.
Доцент Кафедры публичной политики Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге Дмитрий Дубровский считает, что поведение экспертов может быть определено в том числе их политической позицией.
«Если эксперт считает, что чьи-то высказывания потенциально опасны тем, что подрывают, например, стабильность (есть же люди, которые в это верят на самом деле), то исследование предоставленного ему текста он воспринимает как гражданское служение. Неправильно считать их совершенными монстрами, у них есть свой взгляд на мир, достаточно странный, он мне не близок, но он существует. И именно его они реализуют», – предполагает Дмитрий Дубровский.
«Мне дали – я должен найти»
Член правления ГЛЭДИС Игорь Жарков отмечает, что профессия эксперта-лингвиста сейчас дискредитирована: все чаще отечественные филологи полнее всего раскрывают себя именно в качестве уголовных экспертов.
«Увешанные дипломами и увенчанные многочисленными регалиями люди ничтоже сумняшеся ставят свои подписи под экспертными заключениями. С одной стороны, это история о моральной чистоплотности, с другой – к сожалению, у нас сейчас во многих вузах такая ситуация, что все, кто мог позволить себе хлопнуть дверью, давно это сделали, – говорит Жарков. – Ничего утешительного насчет того, как человеку и журналисту существовать в условиях, когда нет понятных правил игры, я вам сказать не могу. Писаные правила есть, они очень сильно отличаются от практики их применения, которую мы видим».
Кандидат филологических наук, доцент кафедры теоретической и практической лингвистики Института филологии и журналистики Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского, главный лингвист-эксперт консалтинговой фирмы «Колтунов и партнеры» действительный член ГЛЭДИС Елизавета Колтунова считает, что отдельные специалисты во время экспертиз «включают поисковый режим» и тем самым нарушают требование объективности.
«Эксперт должен понимать, что он делает и зачем. Он должен понимать, что он не судья. Мне кажется, это какая-то наша ментальность: мне дали, и я должен найти. Многие наши эксперты говорят о так называемом поисковом характере, когда в тексте начинают выискивать то, что требуется, – рассказывает Елизавета Аркадьевна. – На самом деле, взгляд должен быть абсолютно объективным. Любой эксперт должен исходить из того, что предписано, скажем, методикой государственной. Есть методика Минюста, где жестко написано, что у нас Конституция не ограничивает темы, на которые мы можем рассуждать. И отношение человека к тому или иному событию или явлению тоже законодательно не ограничено».
Она подчеркивает, что важнейшая особенность любого высказывания – это его цель, именно ее и нужно определять. Для такого исследования и существуют хорошие государственные методики, где все разложено по полочкам.
«Некоторые эксперты исходят из установки: мне кажется, и я так пишу. Нужно запретить делать выводы на основе кажущихся явлений. Любой подтекст должен быть доказан теми словами, которые написаны в статье. А еще я всех призываю различать критику и оскорбления, критику и высказывание собственного мнения. Это конституционное право человека, но государственные эксперты, например, в делах Светланы Прокопьевой, не видят этой разницы, и нарушают все, что можно нарушить», – убеждена Елизавета Колтунова.
В деле Егора Жукова заключению сотрудников ФСБ противостоят сейчас уже три экспертизы от ведущих ученых страны – специалистов Российской академии наук, Высшей школы экономики и Гильдии экспертов-лингвистов. Дмитрий Дубровский надеется, что такая солидарность повлияет на устоявшуюся практику в российских судах, когда те воспринимают текст исключительно через призму обвинительной экспертизы.
«Когда серьезное научное сообщество выступает единым фронтом, это для суда повод задуматься, что, возможно, что-то не так. Возможно, стоит изучить послушать, что говорит Егор Жуков, а не читать обвинительное заключение, наполненное какими-то странными, на мой взгляд, домыслами», – считает Дмитрий Дубровский и предполагает, что суд назначит повторную экспертизу.
Аналогичный шанс он видит и для дела Светланы Прокопьевой: «Если мы сейчас навалимся и разнесем ту экспертизу на атомы, а она такая же непрофессиональная и предвзятая, то исход будет положительным», – убежден доцент ВШЭ Дубровский.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.