17 августа белорусское издание «Наша Нива» опубликовало интервью с Владом Соколовским – диджеем, включившим песню Виктора Цоя «Перемен» на провластной акции 7 августа. Он утверждал, что в карцере ЦИП на Окрестина его избивал заместитель министра внутренних дел Белоруссии Александр Барсуков. 23 сентября против главного редактора «Нашей Нивы» Егора Мартиновича возбуждено уголовное дело о клевете. Журналисту грозит до трех лет ограничения свободы. Сайт его издания блокировался Советом Безопасности Белоруссии, сам он уже несколько раз отбывал административный арест в Жодино и на Окрестина.
Егор рассказал нам о своем деле, возможной эмиграции и о работе журналистом во время кампании против свободных СМИ.
— Почему возникло дело о клевете? Это часть кампании против свободных СМИ или это личная обида Барсукова?
— Это дело о клевете не случайное – такие дела возбуждаются только по заявлению потерпевшего, однако оно идет на фоне общей атаки на независимые СМИ в Белоруссии.
— Есть ли у «Нашей Нивы» и других изданий какой-то план работы в случае окончательного завинчивания гаек? Координируетесь ли вы с другими независимыми изданиями?
— Вы знаете, никакой координации быть не может – у каждого своя уникальная ситуация. Кто-то зависит от рекламодателей, кто-то от подписчиков, кто-то от пожертвований. У кого-то статус легального интернет-СМИ, у кого-то статус полулегального, иностранного. У каждого настолько уникальная ситуация, что общего способа решения проблемы, конечно, нет. И никто не знает, до какой степени будут закручиваться гайки. Пока не блокируют сайты – можно работать. На TUT.BY работает около пятидесяти человек. Отобрать у них статус СМИ? Ну окей, отобрать можно, они не смогут полноценно освещать массовые акции, не смогут участвовать в пресс-конференциях, на которые нужна официальная аккредитация, но можно ведь работать из без этого статуса СМИ. Если он заблокирован — ну тогда это уже какая-то другая стадия, с каким-то другими способами решения.
— У вас же в конце августа заблокировали сайт, вы потеряли домен NN.by. Какая официальная причина блокировки?
— Да, наше доменное имя недоступно. Мы получили письмо министерства информации, что сайт заблокирован на основе решения комиссии Совета Безопасности. Совбез нашел нарушения: несколько статей, которые мы публиковали некоторое время назад, могут негативно влиять на национальную безопасность Белорусии. То есть не то, что эти статьи не правдивые, а просто они нехорошие.
Мы приняли решение удалить эти статьи – их уже прочитали, а в архиве они особо не нужны. К тому же нас правда заботит национальная безопасность Белоруссии. Я написал заявление с просьбой разблокировать сайт в связи с тем, что угрозы безопасности страны больше нет, но ответа никакого не было. И если честно, со всеми этими задержаниями, арестами и судами, я как-то перестал отслеживать эту ситуацию.
— В своем Facebook вы говорили, что вам предлагали уехать за границу. Как это было?
— Ну понимаете, это было не напрямую. Когда меня задержали 23 сентября и арестовали на трое суток, было много каких-то глупых намеков, которые звучали очень часто, и звучали сразу от нескольких человек.
Сотрудник управления собственной безопасности МВД иносказательно так начал говорить: «Тихановская там, а вы за нее отдуваетесь все, а вот оно вам нужно? А вы подумайте». Я возвращаюсь в камеру, где со мной сидит человек с восемью судимостями за кражи, и он мне начинает говорить абсолютно теми же словами: «А вот а ты не собираешься вслед за Тихановской?» Я отвечаю, что ни в коем случае, он говорит: «А я бы на твоем месте поехал, ты бы подумал». Это не было официальным предложением, но…
— Какие у вас ощущения от воскресной акции 27 числа? Не кажется ли вам, что она стала совсем другой? Что демонстранты сознательно избегали эскалации, и именно поэтому не пошли в центр? Это новая стратегия, новый тренд, или это произошло случайно? Люди устали от насилия и стараются его избегать?
— Люди на насилие не шли ни разу. Большинство маршей оканчивалось тем, что демонстранты мирно подходили к цепи милиции и ОМОНа, к водометам, к системе «Рубеж» и всему остальному, и пытались поговорить с силовиками. Но за эти полчаса-час стояния на месте, толпа начинала редеть, люди начинали расходиться. И когда людей становилось меньше, силовики начинали задержания.
Я не знаю, принимаются ли решения о маршруте на воскресных акциях централизованно. Как журналист, я стараюсь идти ближе к началу колонны, и вижу, что это спонтанная история.
Обычно впереди колонны едут велосипедисты. И вот они просто проехали на километр вперед посмотрели, увидели, что там стоит кордон – туда не идем, идем в другую сторону. Часто на крупных перекрестках толпа останавливается, и люди начинают кричать «налево» или «направо», и вот тут кто кого перекричит.
Просто я бы сказал, что людям не нравится делать одно и то же бессмысленное действие раз за разом. Соответственно, ищутся какие-то альтернативные маршруты, альтернативные улицы. Я не думаю, что тут можно выявить какую-то тенденцию: в следующие выходные может оказаться, что люди отправятся к станции метро «Пушкинская», например, ну вот просто так.
Точно понятно одно: никто не хочет идти на конфликт, никто не собирается, насколько я вижу, первыми нападать на силовиков, потому что это опасно. И белорусский протест – он исключительно мирный.
— На ваш взгляд, почему люди продолжают выходить под дубинки, водометы и слезоточивый газ. Настолько важна отставка Лукашенко? Это единственное требование, или есть еще какие-то запросы?
— Никаких абсолютно. Только отставка Лукашенко. Вспомните ситуацию с Майданом 2014. Сначала требовали евроинтеграцию, потом начались разгоны, и вот после них требовали только отставки Януковича.
Тут ситуация абсолютно аналогичная: в колонне будут и те, кто за вступление в Евросоюз, и те, кто за подчеркнутый нейтралитет. И те, кто за НАТО, и те, кто за ОДКБ, и кто за более близкую интеграцию с Россией. Тут все. Просто есть одно общее послание – он сфальсифицировал выборы и обязан уйти. Все. Никакого другого посыла я не вижу.
Насчет того, что бьют и жестко разгоняют: я думаю, что это была одна из стратегий власти. В последние годы, количество прям вот жестоких разгонов было не очень большое. И люди психологически перестали бояться задержаний. Ну да, тебя уведут в автозак, может, пнут по дороге. Неприятно, но как бы терпимо. Ну дадут штраф, посадят на десять суток – но потом ведь отпустят. И никто особо не боялся задержаний. Поэтому власть решила выбрать стратегию шокирующих истязаний и пыток. Они однозначно перестарались, но этим они много кого успели испугать.
Из того, что я вижу теперь – да, люди убегают, но люди снова перестают бояться. Я вот был трое суток в ЦИП на Окрестина. Ну объективно – там теперь не бьют. Да, в автозаке с тобой могут плохо обращаться, особенно если ты будешь сопротивляться или отказываться исполнять их незаконные требования. Но когда ты уже перешел из автозака, ну да, ты просто будешь сидеть в камере с такими же нормальными пацанами, с такими же нормальными девчонками. Ну да, нехорошо, но…
Я не вижу никаких глобальных предпосылок к тому чтобы протесты оканчивались. Либо это должна быть очередная мега-вспышка насилия, но чем такое может закончиться, не знает и не может спрогнозировать никто.
— После того как вашей журналистке Наталье Лубневской выстрелили в ногу резиновой пулей, оказалось, что «Наша Нива» должна будет заплатить штраф за нарушение трудового кодекса. Что сейчас с этим штрафом?
— Про это нам сообщили в Белгосстрахе – по закону они обязаны выставить штраф, потому что нужно было по другому оформлять больничный и справки. Пока у нас с ними идет переписка, и штраф пока не назначен. В теории, они могут его выставить, но он будет символический, это не то, что сможет поставить под угрозу существование «Нашей Нивы», но он будет символично обидный. Сама Наталья сейчас находится на амбулаторном лечении, ей продлили больничный еще на 11 дней, и она все еще не может полноценно работать.
По нашей жалобе о стрельбе по журналисту продолжается проверка, прокуратура затягивает сроки, никакого дела еще не заведено и никакой информации нет. На мой взгляд, если бы была политическая воля, личность стрелка можно было бы установить за пять минут.
— После публикации видео о возможности деанонимизации силовиков даже одетых в маски, многие переживали, что будет вспышка насилия по отношению к фото- и видеожурналистам, ведь во многом именно их кадры служат материалами для деанонимизации. Что происходит с деанонимизированными силовиками? К чему это приводит?
— Имеется официальная позиция милиции, что таким сотрудникам угрожают, а их родителям присылают венки. Но это все описывается максимально деперсонализированно: «Кому-то, что-то, но мы не называем имена, чтобы им не угрожали еще больше…»
Я не уверен, что им начали массово угрожать. Отдельные случаи – возможно. Недавно появилась фотография, как на доме, где живет руководитель минского ОМОНа, Дмитрий Балаба, прямо на подъезде появилась огромная надпись, что здесь живет фашист, Дмитрий Балаба, квартира такая-то. То есть какое-то давление на ключевых силовиков, принимавших участие в насилии или отдававших приказы идет, но далеко не на всех известных сотрудников милиции.
Главный эффект этой деанонимизации – им всем очень страшно. Когда двое силовиков в штатском выводили меня после обыска из квартиры, чтобы увезти на Окрестина, в машине один из них начал орать: «Блин, я же забыл закрыть лицо, меня же узнают, меня опознают». Я думаю: «Ну классно, хоть в чем-то будет справедливость».
Потом, когда через три дня я вышел после ареста, я нашел фотографии с того самого обыска. И вот этот силовик, который переживал, что его опознают – у него открыты только глаза, лоб, нос и нижняя часть лица закрыты. Им страшно, что их могут опознать даже по глазам. Я не знаю, насколько их страх оправдан. Я не думаю, что белорусы пойдут поджигать машины и плевать в лица. Максимум, что я слышал, что с мамой одного деанонимизированного ОМОНовца, которая живет в небольшом городе, просто перестали общаться. Это не насилие. Но мне кажется, что они понимают, что проще пережить насилие один раз, чем постоянно испытывать психологическое воздействие со стороны всего общества.
— После первого трехдневного ареста, в начале августа, вас хотели отпустить без протокола, по личному указу Карая. Так ли это? И если да, то как это было?
— Меня отпускали по личному приказу через два дня отсидки. Это было спустя два дня после выборов. В то время ситуация задержания журналиста была аномальной. Если сейчас моего журналиста задержат и я позвоню в пресс-службу МВД с требованием его отпустить – они не отпустят.
Я сидел в камере в Жодино, уточнили мою личность, сказали: «Ожидайте освобождения». Открывается дверь, меня уводят, ведут по каким-то казематам, выводят на улицу и выпускают. Никаких документов об освобождении я не подписывал. После этого был суд, и меня оштрафовали на 405 рублей (12 150 российских рублей. — «МБХ медиа»). Документы об освобождении так и не появились.
— Не считаете ли вы, что на фоне деанонимизации, журналистам, особенно фотографам, стало намного сложнее работать? Стоит ли обнародование имен и персональных данных силовиков рисков, которым подвергаются люди на акциях?
— Вы знаете, в первые дни у нас было абсолютное понимание, что в любом случае, нас, журналистов официального издания, не могут задержать. Это невозможно. Да, могут забрать в отделение, но через пару часов точно отпустят. Чтобы оставили на ночь – это казалось невозможным.
Когда мы привыкли к тому, что и на ночь могут оставить, но все равно потом отпускают, ситуация ужесточилась еще сильнее: теперь каждый журналист готов к тому, что его могут арестовать на 15 суток, особенно фотографов. На мой взгляд, условия стали намного хуже. Потому что в начале протестов задержания журналистов были случайны, теперь идет целенаправленная атака на журналистов.
Мне бы конечно хотелось жить в правовой стране, где всех защищает закон: и журналистов, и обыкновенных людей. В ситуации, когда закон нас не защищает, у нас остается только защита справедливости. И по моему мнению, в нашей ситуации поиск справедливости исключительно важен, исключительно необходим, и им можно оправдать большое число сложностей, с которыми мы сталкиваемся сейчас. Справедливость превыше всего. Это как в ситуации с моим уголовным делом о клевете. Этот диджей Соколовский утверждает, что его били, и такое было, он уверен в этом. Мы опубликовали честный материал, и то, что мне нужно отсидеть для справедливости – ну окей, придется отсидеть, это издержки, которых невозможно избежать.
— Отсидеть сутки, получить разбитую технику, синяки, тумаки, ссадины – это одно, а несколько лет лишения свободы по уголовной статье – все таки совсем другое. Вы все равно не будете уезжать? Останетесь в Белоруссии и будете сидеть несколько лет, если суд вынесет такой приговор?
— Однозначно. Это принципиальная позиция. Это же я говорил и в милиции – тут нечего обсуждать. Утром 28 сентября следователи мне сказали, что мне запрещено покидать страну. Я ответил, что это восхитительно, и я искренне рад, передайте своим коллегам, что меня нельзя увезти из страны. Позиция Колесниковой – это то, на что мы опираемся.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.