Итоги-2018. Социолог Алексей Левинсон о том, как протестовали россияне в уходящем году

2018 год можно назвать годом локальных протестов и акций против пенсионной реформы. Социологи фиксировали высокий уровень протестных настроений, вместе с ним падал рейтинг одобрения властей. Руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра Алексей Левинсон рассказал нам, почему именно повышение пенсионного возраста вызвало такое негодование у людей, а также каким будет рейтинг одобрения властей в следующем, 2019 году.

 

— Каким был уровень протестных настроений в 2018 году?

— Мы много лет наблюдаем за уровнем положительных ответов на вопрос: «Если в вашем городе или районе будут происходить протесты, примете ли вы в них участие?». Обычный уровень ниже 10%.

 

В июле этого года, после того, как было объявлено о пенсионной реформе, уровень ответов, что, возможно, респонденты будут участвовать в протестах, невероятно подскочил и стал выше 50%. 53% ответили, что не исключают для себя участие в протестах. Это можно назвать протестными настроениями. Вот этот уровень был очень высоким.

 

Далее он снижался, но все равно не вернулся к тому, что было многолетней нормой. Сейчас от пятой до четвертой части взрослых россиян говорят, что они, может быть, примут участие в протестах. Это словесные заявления, из них не следует, что люди действительно выходят с протестом. Но сам факт таких словесных заявлений — это новая черта нашей действительности. Это очень важно.

 

— Был ли уровень протестных настроений в 2012 году близок к уровню этого года?

— Мне кажется, при том, что реальные протестные действия совершались, уровень заявлений о готовности принять в них участие не был таким высоким. Потому что эти слова и эти действия — разные вещи. Дело не в том, что люди не искренние или врут. Это просто разные вещи. Само состояние сознания — это одно, а готовность к совершению каких-то действий — это другое. И следствия для истории страны будут и от того, и от другого.

 

Для того, чтобы выходить, нужны условия, в том числе организационные, практические, технические и так далее. Не говоря о самом накале страстей. А для того, чтобы заявить о своей неудовлетворенности происходящим, достаточно дать ответ человеку, который пришел брать у вас интервью. Это совершенно другое. Но это не пустые слова. Это не значит, что 53% россиян выйдут на площадь, но это значит, что 53% людей уже думают о себе как об активных членах общества.

 

— Можно ли сказать, что больше всего в этом году людей волновала пенсионная реформа?

— Да, это безусловно так.

 

— Почему именно пенсионная реформа вызвала у россиян такое сильное негодование?

— Потому что пенсионное обеспечение, такое, каким оно сложилось в советское время, предоставлялось гражданам СССР и России принадлежащим к основанию порядка вещей. Так же, как бесплатное здравоохранение и образование. Нарушение этого порядка вещей — это покушение на социальные основы бытия, на те отношения между государством и обществом, которые люди считают самими собой разумеющимися.

 

Цены, налоги, тарифы и так далее — вещи условные. Они могут меняться, люди будут недовольны, что цены растут. Но это в пределах нормы. А повышение пенсионного возраста — выход за пределы того, что считается допустимым. Кроме того, с точки зрения того, как власть должна строить отношения с людьми, это было сделано очень грубо и неграмотно.

 

— Почему люди так быстро смирились, когда Путин подписал законопроект о пенсионной реформе?

— Потому что, по крайней мере нам так объясняют граждане, протесты практического значения иметь не могут. Они могут служить средством выражения своих чувств. Это путинская политика: никогда не уступать тому, что желает общество, в особенности в случаях протестов. И эта политика привела к тому, что обществу стало ясно: протест ничего не дает. Соответственно, практический смысл в нем резко сокращается. Остается только символический.

 

— Люди какого возраста больше остальных были недовольны пенсионной реформой?

— Люди от 40 до 54 лет, то есть предпенсионный возраст. Они среагировали гораздо резче, среди них все реакции были в наиболее выраженной форме. И падение рейтинга президента было в этой группе самым сильным, и выражение готовности протестовать среди них было не 53%, а более 60%. А те, кто уже пенсионного возраста, они, напротив, были во много раз пассивнее, потому что в их понимании этим им не было нанесено ущерба.

 

— Насколько в этом году протесты были политизированы?

— Каждый раз динамика протеста обычно такова: начинается с локальных экономических или бытовых вопросов, а если острота конфликта нарастает, то, как правило, это выходит в политическую плоскость. Так это бывало и в этом году. В зависимости от того, как развивался конкретный конфликт.

 

Больше или меньше критики власти? Это нужно понимать, что мы подсчитываем. Количество чего? Я бы поостерегся давать такие количественные оценки. Я думаю, что в общем и целом нужно сказать так: протестные настроения определенного рода есть, они имеют потенциал перерастания, в частности, в политический протест, но пока эта вся активность видимым образом под контролем властей. Она может вырываться в определенных точках и будет вырываться.

 

— Что говорят опросы об уровне поддержки Навального и других оппозиционных деятелей?

— Кроме Навального уже почти не о ком говорить с точки зрения массовых опросов. Высокой поддержку Навального не назовешь. Все те меры, принятые властями по «гашению» Навального, достаточно эффективны. Того эффекта, который был в Москве, когда его сначала арестовали, потом выпустили, и это дало скачок поддержки, сейчас мы не наблюдаем.

 

Основная реальная протестная активность в последние годы локальная, по случаю местных причин. Там есть свои активисты, складываются свои структуры действия. Свои лидеры там тоже есть.

 

Навальному удавалось за счет разных средств поднимать кампании, которые имели национальный масштаб. На сию минуту такие кампании он не организует, их сейчас и нет. Но общество имеет его в виду. Он как протестная фигура в сознании людей присутствует. Но это не значит, что он в самом деле лидер оппозиции или народный вождь. Это совсем другое. Его позиция и его наличие для людей значимо, но не в таком смысле, в котором мы обычно думаем, что вот появился глава протестного движения страны и он его возглавит и поведет. Пока это совсем другая конструкция.

 

— Есть ли у населения запрос на новых ярких лидеров оппозиции?

— Если был бы запрос, то был бы и лидер.

 

— Почему постепенная отмена прямых выборов мэров и реформа местного самоуправления не заставляют людей так массово выходить на улицы?

— Потому что реальная практика органов самоуправления совершенно не позволяет людям думать, что с их помощью можно что-то делать. У этих органов фпрактически нет ресурсов, достаточных властных полномочий. Все, что они могут делать — это микромасштаб, который, как правило, не является предметом интереса для широких слоев населения. В отдельных случаях совсем уж маленьких сообществ, к примеру ТСЖ, действительно бывает реальное самоуправление, люди сами что-то решают. А так это пока только перспектива: если появится слой относительно автономных органов муниципального самоуправления, тогда реальность будет совсем другой. До этого мы пока не дожили. Это не значит, что не нужно за эту цель бороться, но пока она не достигнута.

 

— Насколько сильно людей волновали проблемы переработки мусора, долевого строительства и подобные?

— Эти проблемы воспринимаются очень остро. Это те самые локальные проблемы, которые поднимают людей на протест, иногда резкий, на противостояние властям.

 

— Можно ли уже сейчас предположить, что будет в 2019 году с рейтингом одобрения властей?

— Я думаю, что повышение этого рейтинга маловероятно и резкое падение этого рейтинга маловероятно. Я думаю, что его наиболее вероятно его более-менее стационарное существование. Но чем дальше, тем неустойчивость этой конструкции будет выше.