«В галерее мне стоять не пристало». Интервью с Павлом Крисевичем, автором «Распятия» на Лубянке

В среду ректор Университета дружбы народов выпустил приказ об отчислении из вуза студента Павла Крисевича, который 5 ноября устроил на Лубянке акцию «Распятие» в поддержку политзаключенных. В ходе перформанса он привязал себя к кресту, а у подножия был разведен костер из символических «уголовных дел». За эту акцию Крисевич отсидел 15 суток. Сейчас он намерен бороться с вузом за свои права и ищет работу. «МБХ медиа» поговорило с Павлом Крисевичем о его взглядах на политику и искусство, акционизме, а также о том, нет ли у него желания покинуть страну.

Павлу Крисевичу 20 лет. Он родился и рос в Петербурге. В школе увлекался историей. В 16 лет молодой человек заинтересовался темой русской революции. Крисевич начал читать Льва Троцкого, потом труды Владимира Ленина и даже Иосифа Сталина. Но больше симпатизировал первому, и, по собственному признанию, смело мог бы назвать себя «троцкистом». Интересно, что к тому моменту он возглавлял петербургскую (не связанную с КПРФ) комсомольскую ячейку. «Набирался практического опыта», — говорит Павел. Со возрастом стал еще больше леветь — читать труды анархистов Михаила Бакунина и Петра Кропоткина. Под их влиянием Крисевич и пришел к анархо-коммунизму, к которому относится себя и сейчас.

Одновременно с этим Павел успел не только поучаствовать, но и одержать победу в региональном, а затем и федеральном этапах конкурса «Умники и умницы». Это дало ему право бесплатно и без экзаменов поступить в МГИМО. Но долго в дипломатическом вузе не задержался. Решил на год сходить в армию — «чтобы научиться общежитию и всем необходимым навыкам». Отслужив, молодой человек по действующей еще квоте, на которую имеют право «умники и умницы», поступил в РУДН.

— Как вы пришли к акционизму?

— Когда ты варишься в политическом активизме, в какой-то момент понимаешь, что всем на все просто **** [все равно]. На все эти пикеты, вывешивания баннеров. Мне захотелось делать какие-то более интересные вещи. Я человек многосторонний в гуманитарном плане — у меня есть и философский базис, и историографический, начал заниматься немного и искусствоведением. Изучал перформансы [московского акциониста] Олега Кулика, арт-группы «Война»…

— К группе «Война» Петра Верзилова как относитесь?

— В целом поддерживаю, потому что у нас сейчас есть общий враг. А вот Павленский, например, для меня человек нерукопожатный.

— Почему?

— Если бы он свою жену не избивал и прочую ***** [ерунду] не творил, я бы мог относиться к нему как к человеку творческому. Но в тусовочке многое вскрывается, просачивается наружу. 

— А западные акционисты не вдохновляют?

— Я считаю, что такого направления вообще не существует. Акционизм есть только в таких околоавторитарных странах, как наша или Беларусь. Там, где существует максимальный конфликт между обществом и государством. А в той же Франции что? Ну, вышел ты, тебя повязали. А потом отпустили. А в России выйдешь — тебя не только повяжут, а еще и ***** [побьют] впридачу. Здесь, в каком-то плане, воюешь. 

— Какой перформанс произвел на вас наибольшее впечатление?

— Наверное, акция Александра Бренера, когда он на картине Малевича в Амстердамском музее [в 1997 году] нарисовал баллончиком знак доллара.

— На фотографиях у вас «революционный» образ: берет, военная куртка. На ум приходят Че Гевара или «Черные пантеры»…

— Многие говорят так. Но на самом деле все гораздо проще. Я просто купил себе берет и повесил на него перо, как художник. Но к Че Геваре я с уважением отношусь, чего уж там.

— Сколько акций вы уже провели?

— Во время приговора по питерскому делу «Сети» я приковал себя наручниками к воротам суда. Затем вывесил огромный баннер с 21 вагиной на нем и надписью «Око за око» — в поддержку художницы Юлии Цветковой. На приговоре по делу «Нового величия» перерезал горло манекену. За день до отправления Навального я «повесился» на мосту, а потом, после отравления Алексея, принес «ядовитый» чай к зданию ФСБ. И вот в ноябре была Лубянка (акция «Распятие» — «МБХ медиа»). 

— Силовики уже привыкли к акционизму? Как они действуют в таких случаях?

— Они не знают, что делать. Привыкли, что если пикет, то оформляют по статье 20.2 КоАП, ну на «сутки» отправляют. А тут непонятно, что делать. Сидят все и думают, как им написать рапорт, если человек висел на распятии. На суде по «лубянской акции» в протоколе были несколько раз зачеркнуты статьи, по которым меня хотели привлечь, и вписаны новые. 

— Сотрудники Центра «Э», вроде бы, продвинутые в этом плане. С ними приходилось общаться?

— Постоянно приходят после акций, выясняют, зачем я ее провел и кто соучастники. У меня ответ простой: делал один, ничего не знаю, 51-я статья.

— Не били вас никогда?

— Когда ты медийный человек, это дает некоторую защиту. Они боятся таких трогать. Ведь если ударят, а кто-то это сфотографировал, потом в сети опубликовал, все увидят и скажут: «Вот какой мент мудак». Огласки боятся.

— Что означала акция на Лубянке?

— Я ее придумал, пока сидел пять суток за предыдущую акцию на мосту. Непосредственно возле ФСБ провести не получилось, там было много полицейских. Провели подальше. В чем замысел? Каждый политзаключенный в России — это распятый мученик, под которым горит костер из уголовных дел, состряпанных эфэсбешниками.

— После задержания вас отвезли в отдел, что было там?

— Набилась целая куча ментов. И из Центра «Э», и из ФСБ. Главный «эшник» мне говорил: «зачем ты, ***** [блин], из Петербурга приехал, что тебе там не сидится?». То есть они вообще не знали, что я в Москве нахожусь. Обычно я не палюсь перед акциями. Максимум за день-два сделаю какой-то полунамек, но не больше. Иначе могут сорвать. 

— Сложно акцию спроектировать и провести?

— Если акцию проводишь не один, то да. Все упирается в то, что людей постоянно нужно пинать: сделай-то, отвезти туда, нарисуй это. Люди тупят, понимаете? Мне привычней все одному сделать, но некоторых навыков для этого не хватает. Крест с табуреткой я, конечно, один утащить могу, а вот кучу томов «уголовных дел», а потом еще и поджечь их, — вряд ли. Вообще люди хорошие [помогали], но склонные панике и сами себя палят.

— Ваших помощников тоже вычислили? Если это может им навредить, можете не отвечать на этот вопрос.

— Давайте не будем говорить на эту тему. 

— Вам дали 15 суток. Я знаю, что в изоляторе вы успели посидеть с Никитой Зайцевым, организатором последнего условного «Русского марша». Вы анархист, он националист. Не конфликтовали?

— Я год учился на дипломата. Опыт работы с полярными взглядами имеется. Если люди адекватные, в демагогию не впадают, между ними появляется протестная солидарность. С националистами диалог тоже возможен. Я анархист, ни в каких организациях не состою, поэтому мне здесь проще. Я против русского языка и русской культуры тоже ничего против не имею. А разговоров о том, что нужно резать иммигрантов я от адекватно настроенных националистов не замечал. Таких перегибов уже нет. 

Вообще в изоляторе были и другие люди. Один пьяный мужик в ДТП попал. «А я на кресте повесился», — говорю ему. Он расспрашивает. В итоге человек, заехавший по бытовому делу, выходит, грубо говоря, обработанным идеологически. Мы, политические, там всех обрабатываем. 

— Как родственники относятся к тому, что вы делаете?

— Они попросили меня их не упоминать.

— А на жизнь чем зарабатываете?

— До того, как из вуза отчислили, получал стипендию. Сейчас буду работу искать. 

— Кстати, о вузе. Как проходила дисциплинарная комиссия, на которой было принято решение о вашем отчислении из РУДН?

— Она состоялась спустя несколько дней после того, как я вышел с «суток». Это было прямо такое комсомольское собрание, как будто произошло ЧП районного масштаба. Меня натурально отчитывали. Много в чем обвиняли: что я и ментов не уважаю, и оскорбляю чувства проректора по работе со студентами, и что вуз «прославился» только моими перфомансами, и я не отвечаю моральному облику студента. Даже фашистом кто-то назвал из-за моей фотографии в форме военнослужащего ГДР. Мне говорили, что таким студентам, как я, не место в вузе. За отчисление проголосовало 80% комиссии. Но что самое удивительное — «за» проголосовал весь студенческий совет, который вроде бы должен защищать права студентов. Наверное, логика была такая — если мы его отчислим, нам скидки на обучение дадут! После этого мне максимально стали противны все эти люди, которые на первом курсе при зачислении были такие милые и добродушные с виду, а сейчас всадили нож в спину. 

Я уже обратился к адвокатам. Не для того чтобы восстановиться. Хочу только добиться справедливости. Чтобы отчисление признали незаконным, а мне выплатили компенсацию морального вреда. Чтобы им неповадно было избавляться от студентов по политическим мотивам. 

— На днях вас облили зеленкой. Расскажите, как все произошло.

— Я ехал в Питер на электричках. Пересадка была в Твери. Там ко мне подошли два типичных таких… «титушки», один из них начал сразу снимать на видео, а второй давай мне высказывать, как я оскорбил его акцией с распятием. Я ему ответил, что я сам христианин-лютеранин. И Бог у нас один, и Символ Веры тоже. Но он продолжал требовать извинений. Причем настаивал, чтобы я извинялся на коленях. Я отказался. Он начал мне угрожать, заявил, что он «православный джихадист», и что найдет меня в Питере. Потом он достал откуда-то бутылку с зеленкой, вылил на меня и убежал. Вместе со своим коллегой они сели в машину и уехали. А я стоял и **** [изумлялся]: меня зеленкой, ****, облили, я че, Навальный? Что вообще происходит?

— Кто это был?

— Думаю, это был заказ из Москвы. Они знали время моего приезда в Тверь. Значит, они были слиты силовым структурам, а те подослали «титушек».

— Вы готовы получить реальный срок за то, что вы делаете?

— Да, готов. Но если уголовное дело возбудят по тяжелой статье, то, конечно, постараюсь сбежать. В эмиграцию подамся. Хотя для меня это крайняя мера.

— То есть вы пока не планируете покидать Россию?

— Нет. Пока у нас в стране есть возможность заниматься акционизмом, я никуда не собираюсь. В Европе это делать бессмысленно. 

— А какой смысл заниматься этим в России? Почему в ваших акциях постоянно звучит тема политзаключенных?

— Ребята из «Сети» и «Нового величия», по сути, занимались тем, чем занимаюсь я. Они участвовали в митингах, выходили на пикеты, вели политические разговоры, посещали лекции и марксистские кружки. И сейчас все это политическое поле в стране находится под угрозой. Я сейчас понимаю, что если бы ФСБ захотели, могли бы отвезти меня куда-то, объявить руководителем экстремистской организации и начать пытать. Я не понимаю, когда люди говорят, мол, зачем всем этим заниматься, ведь в стране стабильность. Стабильность эта у них до первого ментовского произвола, до первой бутылки в отделе МВД. Люди просто не ощутили на себе то, что происходит по всей стране в массовом порядке. А творится какой-то кромешный ад. 

— Как любят говорить люди с федеральных телеканалов — шел бы в легальную партию и занимался политикой, как нормальный человек. Почему не идете?

— Что бы надо мной висели вот эти партии и говорили — этого не делай, туда не ходи? Мне это не нравится.

— Я слышал, что вас в ФСБ недавно вызвали. Правда?

— Мне сказали, что хотят неофициально пообщаться. Но повестки нет. А если бы и была, я бы с адвокатом туда пошел. 

— То, чем вы занимаетесь, относится больше к политике или к искусству?

— Однозначно — к политике. В галерее мне стоять не пристало. Поэтому в своих акциях я больше призываю выходить на улицу. 

— Какую бы акцию хотели бы провести в будущем?

— Опыт мне позволяет собраться быстро и сделать что-то хоть за один день. Но я не буду никого посвящать в свои планы.

— Не жалеете, что вообще встали на этот путь?

— Нет. Надеюсь, много чего еще впереди будет. Людей это в один момент подстегнет и мы получим прекрасную Россию будущего.