in

Обыск в Центре сбора подписей Соболь. Репортаж изнутри

Любовь Соболь во время брифинга в Центре сбора подписей, 9 августа 2019 года. Фото: Дмитрий Лебедев / Коммерсантъ

 

 

В помещение врываются сотрудники в масках и с оружием, кладут на пол журналиста “Дождя” Алексея Коростелева, а остальным говорят стандартное “лицом к стене”. Это начало обыска в Центре сбора подписей Любови Соболь.

Это мой первый обыск. За десять минут до начала мы с журналистами “Дождя” и “Настоящего времени” собрались покурить. Время близится к 14:00. 

Первая мысль — снимать. Трясущимися руками включаю камеру на телефоне. После того, как меня повернули лицом к стене, снимаю эту стену, чтобы записать максимум звука. Отправляю в редакцию и подписываю двумя словами: “Соболь. Менты”. Телефоны у всех отбирают.

Рядом со мной лицом к стене стоят фотограф “Дождя” Максим Кардопольцев и Коростелев. Я шепотом спросила: “Если телефон заблокирован, видео будет грузиться?”. Ребята сказали, что да. Я немного успокаиваюсь.

Меня трясет от стресса. Никогда не боялась обысков, думала, что готова к ним — знаю, что делать. На деле же все мои знания вылетают из головы, я совершенно растерялась.

Когда нам дали повернуться, я сразу сориентировалась в помещении. Съемочная группа “Настоящего времени” стоит на другом конце большой комнаты — от них я отрезана. В комнате шесть сотрудников в маске (полиция и СОБР), три сотрудницы туристической полиции, четверо мужчин, по виду похожие на сотрудников Центра “Э”, двое мужчин-понятых, охранник Центра сбора подписей и электрик, который что-то чинил.

Говорим с другими журналистами что-то про пресс-карту и редакционное задание, просим сотрудников представиться и разрешить нам снимать. Отвечают, что жалобы будем писать потом, а пока не должны мешать обыску. Отпускать тоже не хотят. Следователь вообще говорит, что уже представился “кому надо”.

Взламывают две двери, “находят” Любовь Соболь. Следователь предъявляет ей постановление на проведение обыска. Последний проходит в рамках дела о массовых беспорядках (212 статья УК). Соболь просит дать ей возможность позвонить адвокату. Разрешают.

Ждем адвоката. Сотрудники скучают, большая часть присутствующих — тоже. Меня все еще трясет. Мой телефон беспрерывно вибрирует. Вот он, лежит на столе, совсем рядом, но дотронуться до него нельзя — его охраняет один из тех, кто похож на сотрудника Центра “Э”.

Прошу у безымянного следователя дать мне возможность позвонить маме. Она пожилая и явно волнуется. Следователь со спокойным, даже блаженным лицом говорит, что маму, наоборот, не стоит волновать. Телефон продолжает вибрировать.

Один из сотрудников полиции в маске просит нас всех показать паспорта. Показываю, как и учили, из рук. Он пытается взять, не отдаю. Руки дрожат, и он это замечает: “Что у вас руки дрожат?” Не нахожу что ответить.

А дальше мы провалились в какое-то совершенное безвременье. Пытались шутить, но получалось не очень. И все равно мы смеялись любой шутке — пытались отвлечься.

В какой-то момент сотрудники, видимо, устали ждать и начали обыск без адвоката и несмотря на недовольство Соболь. Мы, журналисты, сначала хотели наблюдать за происходящим, но нам не дали выходить из условного квадрата два на два метра.

В какой-то момент испуг сменила скука. Спина и ноги устали от жестких стульев, в помещении было душно, делать было совершенно нечего.

Соболь отказалась следить за обыском без адвоката. Сотрудницы полиции по просьбе следователя носят ее из одного угла в другой. Так как Центр сбора подписей почти пустой, все продвигается достаточно быстро. Забирают какие-то листовки и прочую ерунду.

Мы по-прежнему с другими журналистами пытаемся как-то шутить. Следователь внезапно запрещает. Мы спрашиваем, почему смеяться-то нельзя? Следователь говорит: “Это незаконно?” И сам себе отвечает: “Да”. Мы смеемся полуистеричным смехом.

Уже под конец, когда остается обыскать одну комнату и дальний угол в большой комнате, заходит адвокат Иван Сустин. Видимо, его все это время не пускали. Следователь встречает его мирно, просит показать удостоверение.

Сустин диктует Соболь все нужные контакты, она записывает на руку. Нам Любовь говорит, что ее, скорее всего, как и третьего августа, будут возить из ОВД в ОВД, потом отвезут в суд, где дадут очередной штраф за выступление на Трубной площади. Я пытаюсь узнать у адвоката, как его зовут, следователь записывает мне замечание за воспрепятствование законной деятельности.

Обыск продолжается, мы продолжаем сидеть на неудобных стульях и скучать. Спустя час нам наконец возвращают телефоны, но просят не пользоваться до выхода из помещения. Конечно, никто не соблюдает это требование — все пишут в свои редакции, что обыск закончился. Минут через десять нас отпускают.

Соболь выводят только через полчаса и увозят в неизвестном направлении. Мы расходимся. “Ну вот, просидели зато весь дождь в помещении”, — сказал кто-то.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.