Сегодня 17 апреля в Лефортовском районном суде сразу 24 украинским морякам, арестованным после конфликта в Керченском проливе, продлили арест еще на три месяца. Как судьи закрывали заседания и выносили штампованные решения, и как моряков поддерживали их родственники и родственницы — в репортаже “МБХ медиа”.
В Москве середина весны, солнечно. В половине девятого утра даже жарковато в зимнем пуховике. Я стою возле Лефортовского районного суда, где сегодня для 24 украинских моряков, участников конфликта в Керченском проливе, решится — останутся ли они в СИЗО Лефортово. Они все обвиняются в незаконном пересечении государственной границы России.
Камеры украинских телеканалов и канала Звезда направлены на главный вход в здание суда. До открытия еще полчаса. По правую руку от него припаркованы три серебряных микроавтобуса с тонированными окнами и ярко-красными дипломатическими номерами «146». Гугл подсказывает — украинские. У левого угла здания стоят пять человек, у одного из них куртка цвета хаки, у двух кожаные барсетки через плечо, и натянутые на брови кепки. Их наряды напоминают стандартный лук сотрудников центра «Э» на московских митингах, не хватает разве что камеры с откидывающимся экраном прямиком из середины нулевых.
Условные «эшники» смотрят все в одну точку — на парня метрах в 20 от суда. Их интерес вполне понятен. Молодой человек развернул яркий желтый плакат с синей надписью «Свободу украинским морякам!» и рисунками корабликов. Из-под его расстегнутой болоньевой куртки виднеется темно-синяя вышиванка с украинским орнаментом.
На телефоне уже почти 9:00. Из украинских микроавтобусов выходят люди, человек 40 или даже больше. В основном женщины.
— Вот они! Вот! — кричит одна из них, — Наши герои! Сынуля!!
Ее взгляд устремлен на три полицейских автозака, остановившихся за судом. Ее крики привлекают к машинам внимание других, очевидно, родственников и близких. Все что-то обсуждают, русская и украинская речь смешиваются, становится ничего не разобрать.
Наконец все заходят. Родственников пускают первыми, за ними журналисты, которых, кажется, не меньше. Судебный пристав замешкался, не может найти бумажку с моей аккредитацией. Открывает паспорт, в котором стоит город рождения Севастополь.
— О, земляк!
— А вы тоже из Севастополя? — спрашиваю коренастого мужчину в черной форме и бронежилете, — Или откуда?
— Из Евпатории, рядышком же. У тебя один телефон всего?
После утвердительного кивка пропускают без проблем. Я тут впервые, очень узкие и грязные каменные лестницы с бежевыми пупырчатыми обоями напоминают о большинстве других госучреждений в городе, особенно о школе.
Моряков разбили на три группы по четыре человека и выделили три зала. В каждом по два заседания. Отправляюсь на тот этаж, где зала два.
Журналисты уже расставляют камеры, а родственники, украинский консул и уполномоченный по правам человека, по просьбе приставов, становятся в коридор из людей. Судя по возрасту, поддержать ребят приехали и их мамы, и девушки. Они много смеются, но иногда все же смахивают слезу и обнимают друг друга.
Стою возле зала, где, судя по электронному табло, Михаил Власюк, Андрей Драч, Вячеслав Зинченко, Денис Гриценко должны первыми ожидать решения судьи. Но целый час их даже не заводят.
— Вы видели, у нас у судьи фамилия Галимова! — говорит одна из женщин и вызывает у остальных родственников смех, — Надеюсь это ничего не значит!
Пытаюсь узнать у нее, кого она сегодня ждет. Но ни она, ни большинство других родственников не идут на контакт с журналистами, и некоторые — даже с украинскими. Понять, к кому из арестованных сегодня пришел тот или иной человек можно по желтому резиновому браслету с украинским флагом, надписью «Слава Героям!» и именем одного из 24 моряков.
Сразу ко всем, очевидно, пришел лишь один человек — седобородый священник в темно-бордовом бархатном облачении с иконой Богоматери на груди. Это Владыка Климент, который безуспешно пытался попасть к режиссеру Олегу Сенцову. Сегодня он хочет поддержать арестованных моряков.
Пока в соседнем зале уже идет заседание, в наш запустили лишь адвокатов. Защитник Андрея Драча в черном классическом костюме и в черной меховой национальной шапке, перед тем, как зайти, раздает какие-то сладости из пакетика собравшимся женщинам: «Берите, девочки, это из Крыма привез!».
Андрей Драч в 2014 году, когда Россия аннексировала Крым, был еще курсантом. Он не изменил присяге и когда в Севастополе возле здания Черноморского флота спускали флаги Украины и поднимали российские, одним из нескольких матросов спел гимн Украины в знак протеста.
Сегодня прямо перед началом заседания от своего адвоката он узнал, что его отец умер, пока он был в СИЗО. Из-за этой новости многие собравшиеся перед залом суда не сдержали слез.
Лишь выход всех четверых моряков под конвоем из людей в военизированной одежде и масках, закрывающих все, кроме глаз, приободряет матерей и девушек арестованных.
— Сынуля, мы все с тобой! Все будет хорошо! — кричит проходящему мимо Зинченко женщина в черной облегающей кофте и оранжевом легком шарфе.
Женщины дотрагиваются до плеч и рук матросов, но приставы сразу грубо пресекают любой физический контакт.
В закрывающийся дверной проем судебного зала номер 29 летят воздушные поцелуи.
Лишь через полчаса туда запускают родственников и журналистов. Все, кроме Зинченко, одеты в черную верхнюю одежду. На нем именная футболка киевского футбольного клуба «Шахтер». Все моряки выглядят бодро. «О, лица хорошие, круглые!» — говорит один из вошедших, мужчина в сером деловом костюме.
Это заседание, по просьбе прокурора и несмотря на возражение подсудимых и их защитников, делают закрытым. Якобы тайна следствия, которую сторона обвинения никак дополнительно не объясняет. По такой же схеме закроют и остальные пять заседаний. Времени на то, чтобы передать фотографии или записки, у родителей лишь минут пять перед тем, как очередной судья примет шаблонное решение.
В перерывах между редкими посещениями зала, родственники и волонтеры переговариваются в коридоре.
— Вы видели, как он на меня посмотрел! — говорит светловолосая женщина в темно-синем платье, — В первый раз, когда я приезжала, говорил, что вообще не нужно было, сейчас прям глазами рыскает-рыскает!
Заседания одно за одним заканчиваются одинаково — всем морякам продлевают арест еще на три месяцы. Но никто из родителей и не думает плакать. Лишь уверяют друг друга: «Ничего, скоро все это закончится, потерпеть чуть-чуть».
На одном из заседаний, в клетке сидит самый молодой украинский моряк — Андрей Эйдер. Он всего 1999 года рождения. Подкаченный, одет в черную плотную кофту и серые спортивные штаны. На ногах обувь, напоминающая «угги», у его соседей похожая. Видимо, раздают в «Лефортово».
Он улыбается, смотрит на свою маму, но сквозь улыбку проступают слезы. Мама грозно показывает, что свернет ему шею. Андрей смеется. Все ребята в его клетке переглядываются, кивками дают понять друг другу и родителям, что поддерживают друг друга. Их ждет то же решение, что и остальных — еще три месяца.
Пока судья выносит решение, у мамы Зинченко в коридоре выпадают на оранжевый пол Лефортовского суда украинские монеты.
— Ой, интересно, к счастью или к несчастью! Может к возвращению? — Она на мгновение задумывается. — Нет, возвращаться сюда не хочу!
Еще один закрытый процесс в соседнем зале заканчивается аналогично. Но как только судья прекращает читать со своей бумажки, с задних рядов раздается многогласное «Позор российскому правосудию!». Людей начинают выпихивать из зала сотрудники в масках-хаки.
Итог — все 24 моряка еще три месяца проведут в заключении. Все защитники украинцев получают пряники ручной работы от волонтеров. Пряник покрыт желто-синей глазурью и белой надписью «Слава Героям!». Адвокаты собираются обжаловать решения о продлении ареста.
Родители рассаживаются по дипавтобусам. Пешком уходит владыка Климент. Догоняю.
— Вам удалось поговорить с кем-то из ребят?
— Со всеми! — с улыбкой отвечает он.
— А о чем?
— Передал благословение, пожелал веры, терпения. Самое главное — добавляет Климент, — чтобы они понимали, что они не одиноки, чтобы понимали, что мы за них молимся и помним. Вся Украина их поддерживает. Они не закрыты границами этой камеры. Они не ограничены пространством. И, слава Богу, получилось это донести.
— А что говорили они?
— Они благодарили Бога. Они оптимисты с высоко поднятой головой и верят в победу.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.