«Снявши башмаки,
вступаю на ступеньки.
Не молкнет в сердце боль никак,
кует к звену звено».
В. Маяковский
Я сижу на утренней летучке в редакции. Все мои коллеги по очереди называют темы своих будущих материалов. У меня же вакуум в голове, тело слегка потрясывает, а ладошки потеют. Со страхом жду своей очереди, а когда мне дают слово — мямлю что-то невнятное. Из-за этого становится еще хуже, появляется ненависть к себе и хочется плакать, а лучше забиться в темный угол и не выходить оттуда максимально долго — никогда.
Это вполне стандартное состояние для человека, который болен тревожно-астеническим расстройством. Я заболела в августе этого года. Этому предшествовало отчисление из университета и лето, проведенное на работе. На стресс и переутомление мой организм ответил потерей интереса ко всему и постоянной, ничем не обусловленной тревогой.
Тревога и апатия
До болезни я была веселым и непринужденным человеком, очень любила ходить на вечеринки, ела с аппетитом. Коллеги говорили: «Настя у нас за любой движ, кроме голодовки».
В августе работа, общение, еда и все остальное перестали приносить удовольствие. Я стала раздражительной и восприимчивой. Тогда же появилась легкая тревожность, появился страх звонить даже тем героям и экспертам, которые точно будут рады поговорить. Круглые сутки меня подташнивало, но скоро я к этому привыкла. Отпуск в последнюю неделю лета прошел никак: дома, без всякого желания что-то делать. По возвращении на работу стало еще хуже: тревожность усилилась, восприимчивость тоже.
Сначала я списывала это на черную полосу, которая наступила в моей жизни. Потом стало еще хуже. Тревога стала настолько сильной, что мешала работать, общаться с людьми. Страшно было выйти на улицу.
Обычно я реагировала на критику вполне нормально: сделала неправильно, нужно исправить и больше не повторять ошибок.Теперь же от любого негативного комментария я впадала в истерику. При этом боялась я не чего-то одного, страхов было множество, они разветвлялись и пересекались как ветки столичного метро.
Меня пронизывало чувство ненависти к себе. Комплименты я воспринимала как издевательства — не может же кто-то серьезно думать обо мне что-то хорошее.
А вот критику и негатив принимала глубоко к сердцу. Усилилась и тошнота. Свет и шум вызывали неконтролируемые приступы тревоги. Впервые в жизни появилось желание покончить жизнь самоубийством — казалось, я живу в аду и отравляю жизнь другим, а выхода кроме смерти из этого нет.
Именно в тот момент, когда болезнь, как мне кажется, достигла пика, у меня появился молодой человек. Когда я была с ним, вся моя тревога отступала. Это вызвало самую настоящую зависимость, и я, обычно спокойная и нежная, стала ревновать его ко всем и сразу. Хотелось, чтобы этот человек все время проводил со мной, а любое неосторожно сказанное им слово могло вызвать у меня бурю негативных чувств. Осознание этой зависимости в какой-то момент само по себе начало очень тревожить, но сделать с этим я ничего не могла. Не могла разойтись с молодым человеком, и вести себя с ним нормально тоже не могла.
Диагноз
Рассказывать о своем состоянии было очень тяжело. Да и казалось, нечего рассказывать. Не скажу же я, что испытываю только апатию, ненависть к себе и тревогу. Да и общаться с кем-то не хотелось вообще.
В конце сентября я решилась рассказать маме. Пояснила для наглядности: «Представь, обычный человек идет по жизни, иногда перепрыгивает через неприятности, иногда ползет на четвереньках. А теперь представь, что вместо этого он ползет по-пластунски по битому стеклу. Вот примерно так я сейчас себя чувствую». Она сразу поняла мое состояние, насколько это может понять человек, который такого не испытывает, и посоветовала сходить к специалисту.
Спустя какое-то время я встретилась с подругой Полиной и решилась рассказать ей, что со мной происходит. А Полина тогда работала ассистентом у психотерапевта. Так я и попала на прием к Александре Сперанской. Это было уже в середине октября.
Сначала она расспрашивала о моих симптомах, а потом сама начала называть остальные. Мне оставалось только кивать головой. Саша и поставила мне диагноз: тревожное расстройство и астения. Сказала, еще несколько месяцев, и началась бы клиническая депрессия. К счастью, я успела вовремя. Психотерапевт прописала мне для начала легкое успокоительное, ноотроп и витамины и отправила на обследования.
Когда я узнала диагноз, стало легче — пришло понимание, что это болезнь и ее можно вылечить. Но на следующий же день на летучке из-за какой-то незначительной критики я разрыдалась.
Искренность и понимание
Шеф-редактор Сергей Простаков отвел меня на кухню, где я рассказала ему о своем диагнозе и том, что со мной происходит. Сказала, что понимаю бессмысленность требований вроде «не критикуй меня». Когда говорила, думала, меня сразу же уволят. Но оказалось иначе — Сережа понял и сказал, что будет учитывать мое состояние в работе. Даже отметил, что я молодец и правильно поступила, что рассказала о своем проблемах со здоровьем сразу.
Сложнее всего раскрыться оказалось молодому человеку. Мы спускались на эскалаторе в метро, и я решилась. Он ответил просто: «Я люблю тебя такой, какая ты есть». И было очевидно — он не врет.
Долгий путь к выздоровлению
Спустя неделю после постановки диагноза курс витаминов и ноотропа закончились, а к успокоительному добавился антидепрессант. Саша предупредила, что первые несколько дней организм будет привыкать к препарату и ощущения будут не из лучших. Так и получилось: три дня у меня кружилась голова, меня подташнивало сильнее обычного, да и настроение было ужасное. А потом все нормализовалось — лекарство начало действовать.
Около месяца после первого приема я ходила к Саше каждую неделю и отчитывалась о своем состоянии. Тревожность и апатия все не проходили, хотя улучшения были. За время лечения я похудела с 56 до 49 килограмм, потому что почти не ела.
Работать постепенно становилось все легче и легче. Отношения с молодым человеком тоже выравнивались, но гораздо медленней. Дольше всего я не могла справиться со страхом больших компаний. Люди раздражали, шум и свет вызывали тревогу, возникало почти забытое желание забиться в угол.
Только в конце ноября я поняла, что прихожу в норму. Полностью раскрылся эффект лекарств, к этому прибавилось понимание близких, друзей и коллег. Да и настрой у меня был боевой, пыталась вытащить себя из болезни за волосы по принципу барона Мюнхгаузена.
Появился аппетит, захотелось видеться с друзьями и творить, творить, творить. Люди перестали раздражать, я начала слушать, понимать и пытаться помочь, если это необходимо.
Сейчас я все еще принимаю антидепрессанты. Александра посоветовала мне пользоваться этим моментом, потому что продуктивность у меня сейчас значительно выше, чем в обычном состоянии.
Решение об отмене препаратов принимает только специалист. Самое опасное при ментальных расстройствах — самолечение. Если человек чувствует себя хорошо, состояние вернулось в норму, это совсем не значит, что лекарство больше не нужно. Если в такой момент перестать лечиться, то может стать даже хуже, чем до обращения к специалисту.
В каком-то смысле я благодарна болезни. Она заставила меня задуматься о многих важных вещах. Именно благодаря ней я сейчас понимаю, что меня окружают прекрасные и понимающие люди.
Тем, кто чувствует те же симптомы, что и я, хочется посоветовать обратиться ко врачу. Поверьте, осознание того, что вы не плохой и слабый человек, а все негативные чувства и ощущения вызваны болезнью, уже дают желание жить.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.