Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС
Как сохранить психическое здоровье в условиях изоляции мы уже писали. Но что сейчас происходит с людьми, у которых диагностированы психические расстройства? Кому легче: депрессивным или тревожным? Что страшней — болезнь или бедность? На эти вопросы ответили руководитель центра «Осознанность выбора» врач-психиатр Александра Сперанская, психотерапевт Анастасия Зубкова и специалисты центра «Эмпатия» Дмитрий Заносов и Дмитрий Дюков.
Неуверенность в завтрашнем дне заставляет людей экономить на своем здоровье. На фоне новостей о коронавирусе, снижении курса рубля и нефти поток пациентов в клиниках снизился. Финансовая нестабильность заставляет людей переживать еще сильнее, чем опасность заболеть коронавирусом.
«К психологам практически перестали обращаться, потому что экономят деньги на консультациях, — рассказывает Александра Сперанская. — Мои пациенты так и говорят: “Нам просто жаль денег на это все, потому что мы просто не знаем, что дальше будет, что будет с работой, что будет с зарплатой”. Поэтому психологические консультации стали сначала переносить в Skype, а сейчас их просто отменяют, потому что стало жалко денег».
«Правильно будет сказать, что тревожные люди боятся заболеть и поэтому не выходят из дома, не приходят на прием, мы отметили снижение трафика в нашу клинику», — соглашается Дмитрий Заносов, который в своем инстаграм-аккаунте предлагает всем желающим бесплатно проконсультироваться онлайн.
Дмитрий Дюков, психолог-консультант и автор телеграм-канала «Дима помогает» говорит так: «Две недели назад об этом не беспокоился никто, сейчас до людей начало доходить, что происходит. Стали появляться публикации с этой женщиной, владелицей сети кафе «АндерСон» (речь идет об Анастасии Татуловой, эмоциональная речь которой на встрече Владимира Путина с предпринимателями активно разошлась в СМИ. — «МБХ медиа»). Люди начали понимать, что вирус — это плохо, но то, что коснется совершенно всех — это финансовые последствия».
Механизм этой тревоги объясняет Александра Сперанская: «Это же базовая потребность в безопасности, деньги — это безопасность. Когда у людей эту почву из-под ног выбиваешь, начинаются вещи куда страшнее, чем страх заразиться. Я вижу, что вот эта выбитая потребность в безопасности очень людей напугала. Все более-менее адекватные люди понимают, что это все надолго, что еще три месяца все будет идти кувырком, а потом еще год восстанавливаться».
Как ни удивительно, но шутки вроде «людям с психическими расстройствами легче будет пережить эпидемию, они привыкли к тому, что вокруг все плохо» оказались недалеки от правды. Но кто из них страдает сильнее — тут мнения врачей расходятся.
Александра Сперанская говорит о двух основных тенденциях: «Все, у кого расстройства личности от пограничного регистра до шизофрении, в очень хорошем состоянии, их психологическое состояние не изменилось. Они привыкли жить в таком раздрае, для них это все неудивительно, им даже стало поспокойней, что они не одни такие. А состояние невротиков сильно ухудшилось. Кто с нарушением сна, с генерализованной тревогой, они не могут себя собрать, это как раз тот контингент, который полностью утратил стабильность. Для невротика потеря контроля хуже суицида. Они просто разрушились, потеряли почву под ногами и очень странно себя ведут: стали грубыми, агрессивными, напористыми».
«Сейчас в наиболее сильной позиции оказались люди с тревожно-депрессивным расстройством, — считает Анастасия Зубкова. — Они одни из немногих людей, кто знает и постоянно работает с теми эмоциями, которые сейчас испытывает все общество. По крайней мере, они умеют быть к себе внимательными, называть свои эмоции, как-то с ними работать».
Психиатр Дмитрий Заносов из центра «Эмпатия» с этим не согласен: «Если говорить, основываясь на биологической теории возникновения депрессивного состояния, хронический стресс — это увеличение количества кортизола и нарушение обратной связи регулировки кортизола. Человек, привыкший к высокому уровню кортизола, имеющий сбой в его регулировке, сейчас на стрессе будет испытывать его всплеск. У здорового человека потом кортизол придет в норму, а у депрессивных — нет. Поэтому я сторонник того, что депрессивные люди к этому готовы меньше».
Те люди, которые сейчас пытаются сохранить спокойствие, оказываются, по мнению Сперанской в группе риска: «Я думаю, что месяца через три будет жуткая история. Потому что люди, которые сейчас спокойны и мобилизованы — это те люди, которые тогда рухнут. Это как у травматиков — те, кто сразу начинает рыдать и биться в истерике, у кого сразу начинается эмоциональная реакция, у них все потом проходит проще, нет посттравматического синдрома через три месяца, когда идут и с балкона прыгают. А у тех, кто сохраняет спокойствие, очень часто есть этот посттравматический синдром. Такая ситуация в принципе не может не быть травмой, потому что она затрагивает вопрос безопасности».
«Как специалист я гораздо больше беспокоюсь за людей, которые приходят ко мне со словами: “А что все так беспокоятся, все же нормально, ничего не происходит», — говорит Анастасия Зубкова. — Это значит, что они пока еще в состоянии шока. Им предстоит очень долгий путь примирения с неизбежным. Все эти история про врача в Ставрополе, которая почему-то пришла на работу и скрыла, что она была в Испании, — это все защитные реакции психической системы, отрицание явных катастрофических перемен. Вы стоите на рельсах, на вас едет поезд, а вы как бы не переживаете, вы веселые, довольные и расслабленные. Если вне контекста взять, то это довольно здорово — положительный настрой. Но когда это все помещается обратно в контекст, то можно увидеть, что сейчас определенно условия такие, что надо как-то реагировать. Не надо бояться срыва, в любом случае каждый из нас в момент принятия этой ситуации пусть попаникует, поплачет, погневается, покричит на близких. Нужно опасаться отрицания, когда человек с уже установленным коронавирусом бежит из больницы. Не потому, что он такой плохой. Он просто не осознает, вся его психическая система не осознает, что произошло».
По словам Александры Сперанской, ее гиперактивные пациенты, оказавшись на самоизоляции, «плетут макраме». Анастасия Зубкова опасается за людей, которые окажутся запертыми одни в четырех стенах: «В Ухане карантин длился 52 дня, у нас просто еще нет статистики, что там творилось за закрытыми дверьми. Нам очень важно сейчас оказывать онлайн-поддержку людям, которые оказались в четырех стенах, создавать группы, онлайн-мероприятия, какие-то точки, где люди не будут себя чувствовать одинокими. Нужно соблюдать режим, найти какие-то возможности для двигательной активности, найти какие-то удовольствия для себя, несколько часов в своем графике выделить на отдых, не терять социальные связи, а наоборот включаться в новые группы поддержки, разговаривать с близкими. Я бы ограничила алкоголь, потому что здесь это не поможет. Может быть, вечер немного скрасит, но самое ужасное будет утром, потому что алкоголь — это депрессант».
Хотя никто из врачей лично не сталкивался со случаями психосоматических симптомов коронавируса, Анастасия Зубкова говорит о том, что это нормальная реакция психической системы: «Абсолютно нормально, если вы чувствуете на себе какие-то симптомы коронавируса, у нас у всех сейчас эта психосоматика. наверняка у вас какое-то есть небольшое покашливание и чуть-чуть насморк. Более того, особо впечатлительные люди еще будут испытывать сложности с дыханием, потому что у нас очень много говорят о том, как больные коронавирусом задыхаются. Автоматически система начинает проверять себя, даже температура может немного подниматься. Сейчас легкую психосоматику выдают даже не самые впечатлительные люди. Здесь речь не идет о каком-то психическом заболевании».
Отечественный фармацевтический рынок очень чувствителен к колебанию курса рубля, отчего многие антидепрессанты и противотревожные препараты растут в цене или вовсе исчезают с полок. Александра Сперанская рассказала, что за последние несколько месяцев цены на антидепрессанты выросли минимум на 15%, так как они не входят в список жизненно важных препаратов: «Закупочная цена выросла на 15%, аптеки подняли цену на этот процент, кто-то чуть побольше. Из продажи пропало три препарата, мне кажется, их просто раскупили, один российский и два иностранных. Пропал противотревожный препарат Алпразолам, его не было несколько дней. Пропал Ципралекс 10 мг, это самая популярная дозировка, «двадцатка» осталась, но ее мало кто из тревожных пьет, а «десятка» пропала. В общем, начали скупать некоторые препараты и их найти невозможно».
«Это очень чувствительный рынок, потому что когда заканчиваются запасы препарата, его в следующий раз могут завезти по цене в два раза выше, — говорит Дмитрий Дюков. — Я два с половиной года пью Ламотриджин, сначала пачка стоила 450 рублей, потом она стала стоить 850 рублей и сейчас она стоит 1200. Запасаться на сто лет бесполезно, потому что у людей, которые болеют психзаболеваниями, довольно часто меняется схема лечения. Если ты купишь себе таблеток на полгода, год вперед, высока вероятность, что тебе придется их менять. Смысла в этом нет, нужно просто покориться судьбе».