Фото: supcourtrf / Instagram
Верховный суд РФ обозначил высокую социальную значимость дел о клевете, связанных с сексуальном насилием. Теперь женщины, заявляя о нем публично, не должны будут предоставлять в качестве подтверждения своих слов обвинительный приговор. «МБХ медиа» рассказывает, как это решение повлияет на судебную практику по подобным делам.
В преддверии 8 марта судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда опубликовала мотивированное определение по делу о защите чести, достоинства и деловой репутации, связанному с публикацией в январе 2019 года внештатной корреспондентки издания «Сибирь.Реалии» Екатериной Федоровой в Facebook. В своем посте она рассказала о том, что 13 октября 2018 года была изнасилована совладельцем дальневосточного медиахолдинга PrimaMedia Алексеем Мигуновым. Бизнесмен настойчиво отрицал все обвинения в свой адрес, а также подал в суд на Федорову и еще на нескольких женщин, распространявших эту информацию в социальных сетях, обвинив их в клевете.
Суды первой инстанции вынесли решение в пользу Мигунова, поскольку ответчицы не смогли предоставить доказательства, достоверно подтверждающие их слова. Так как сразу после случившегося журналистка «Сибирь.Реалии» не обратилась в полицию из-за страха, что бизнесмену все равно удастся замять дело и избежать наказания, достаточных вещественных доказательств у нее на руках не было.
«В полицию идти я боялась. Все меня просили заявить, но я говорила: он размажет меня по стенке, если я только рыпнусь. Потому что кто я? Я журналист из Владивостока, из небогатой семьи, у меня мама с папой врачи, у меня нет никакого блата, никаких связей, а он…», — рассказывала она в интервью «Настоящему времени».
Судебная коллегия не учла, что Федорова опубликовала в Facebook историю о пережитом опыте сексуального насилия, то есть высказала свое субъективное мнение, право на которое также защищено Конституцией. Однако это никак не отразилось на вынесенном решении: суд настаивал на том, что единственным законным подтверждением этого преступления, совершенного Мигуновым, мог бы стать обвинительный приговор. Без него ее слова автоматически превращались в клевету.
Как рассказала «МБХ медиа» адвокат, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия Мари Давтян (она и занималась делом Федоровой), в ее профессиональной практике суд в таких случаях почти всегда требовал предоставить обвинительный приговор в качестве доказательства слов пострадавших.
«Бывали редкие случаи, когда суды первых инстанций понимали, что не может быть какого-то изначально сформированного абсолютного доказательства. Хорошо, если на десять таких дел было одно исключение», — подчеркнула Давтян.
Позже Девятый кассационный суд общей юрисдикции отменил акты нижестоящих инстанций из-за нарушений норм материального и процессуального права и вернул дело на повторное рассмотрение. Судебная коллегия посчитала, что доказательства виновности истца в уголовном преступлении не должны обсуждаться на гражданском процессе. А требование суда предоставить обвинительный приговор как единственное доказательство сексуального насилия нарушает принцип объективности.
Алексей Мигунов с таким решением не согласился и обратился с жалобой в Верховный Суд, который также встал на сторону женщин.
«Право на жизнь, свободную от гендерного насилия, неразрывно связано с другими правами человека, такими как право на свободу выражения мнений, и неотделимо от этих прав. Одной из форм обсуждения латентной и табуированной проблемы сексуального насилия стала возможность для переживших насилие женщин открыто делиться своим опытом, обсуждать его со своими близкими и с общественностью», — говорится в определении. Именно поэтому, по мнению Верховного суда, такие дела должны рассматриваться более тщательно, а каждое вынесенное решение должно учитывать конфликт между правом на свободу выражения мнения женщины, пережившей сексуальное насилие, и защитой репутации.
Так, например, в случае Екатерины Федоровой и Алексея Мигунова суду сначала следовало оценить, имелись ли у ответчицы основания для такого высказывания, выяснить, какие отношения связывали этих двух людей, какие события предшествовали этому. Если собранной информации было бы недостаточно, то суд должен был назначить дополнительную экспертизу. В рамках этого дела она не была проведена.
Кроме того, теперь по рекомендации Верховного суда, высказывания женщин, пострадавших от сексуального насилия, должны быть рассмотрены в определенном контексте. В частности, суд обязан оценивать переживания и психоэмоциональное состояние, в котором находилась женщина в момент совершения высказываний.
«Это прорывное и прогрессивное решение Верховного суда должно повлиять на практику по такого рода делам. Мои коллеги, которые работают в сфере защиты деловой репутации, тоже считают, что это повлияет на их работу с иными видам и формам защиты деловой репутации, не только связанных с сексуальным насилием, — резюмирует Мари Давтян. — Считать это дискриминацией некорректно. Гендерное насилие требует особого деликатного и тщательного рассмотрения, потому что сегодня в России крайне мало механизмов защиты прав пострадавших от него. Это острая проблема, вокруг которой развернулась широкая общественная дискуссия».
Разделяет эту позицию и адвокат и консультант РООИ «Перспектива» Валентина Фролова. По ее мнению, самой важной частью этого определения стало то, что суд впервые обратил внимание на необходимость выяснять цель высказывания, то есть хотела ли женщина опорочить ответчика или просто поделилась своим опытом.
«Это очень важное решение, потому что оно еще раз признает за женщинами право говорить о своем опыте свободно и без страха, — пояснила Фролова. — Это определение показывает тесную связь права на свободу слова с правом на свободу от всех форм гендерного насилия». Отмечает адвокат и то, что аналогичный озвученному Верховным Судом подход уже применялся в деле о защите чести и достоинства против Аурелии Дундук, матери сестер Хачатурян.