Мы продолжаем публиковать главы нашего специального проекта о русской тюрьме «Дом наш общий». Сегодня — о том, как людей встречает воля. Оказавшись на свободе, бывшие заключенные сталкиваются с тем, что денег нет, жилья часто тоже, близкие отвернулись, а на работу из-за судимости брать не хотят. Сам человек за время отсидки меняется: кто-то после тюрьмы боится выходить из дома, потому что может кому-то навредить и снова оказаться на зоне, кто-то пытается встать на ноги, освоить смартфон и открыть свой бизнес, а кто-то возвращается в места лишения свободы, где жизнь привычнее и понятнее.
Владимир жил в Омске. Однажды у него украли телефон. Вместе с сыном Сергеем Владимир пошел искать грабителей, нашел их и подрался. Один из грабителей на следующий день умер. В 2011 году Владимиру и его сыну дали по девять лет и три месяца лишения свободы по части 4 статьи 111 УК РФ — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть по неосторожности.
Владимир освободился в апреле 2019 года по УДО. Восемь лет он отсидел без единого нарушения правил внутреннего распорядка. На вопрос, как ему это удалось, отвечает: «Держал ухо востро».
Его сын Сергей — чемпион мира по шахматам среди осужденных, но, хотя спортивные достижения и должны свидетельствовать об «исправлении» заключенного, выйти условно-досрочно это ему не помогло.
«Мне купили билет до Воронежа, дали сухпаек на три дня и 850 рублей, это единое пособие, выплата на первое время, социальная помощь. У меня был день рождения в поезде, 49 лет исполнилось, купил себе рублей за тридцать пакетик кофе “три в одном”»
Владимир, отсидел 8 лет за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть по неосторожности, живет в Воронеже.
По закону, отбывшим наказание заключенным полагается бесплатный проезд к месту жительства и питание на время пути. Кроме того, бывшим заключенным выплачивают единовременное пособие в размере 850 рублей. При отсутствии необходимой по сезону одежды ее им должны купить за счет государства.
Даур из Москвы впервые сел в 2012 году по 228-й статье. Спустя три года общего режима он вышел на свободу. «Потом опять связался с наркотиками, начал колоться. Друг, с которым я кололся, сдал меня мусорам и подкинул мне в карман. Мусора подъехали и меня приняли, поехал обратно, опять 228, только часть уже была вторая, опасный рецидив, строгий режим», — рассказывает Даур. Он отсидел еще четыре года в ИК-3 в Воронеже, вышел на свободу 22 мая 2020 года.
«После первой ходки люди ко мне еще тянулись, понимали, что в жизни все бывает, жена была в Москве, много знакомых. Когда посадили во второй раз, жена сразу ушла, нашла другого, друзья отскочили. Как пришлось, так и сидел, никто меня не поддерживал»
Даур, два раза отсидел по наркотической статье. Сбежал в Сочи отадминистративного надзора.
Саша Король отсидел 24 года в Рыбинске за кражи и грабежи. Последние 6,5 лет ему добавили за нападение на другого заключенного. «12 козлов побили с подельником», — рассказывает Саша. Вышел на свободу в марте 2020 года. Колония выдала ему 850 рублей пособия, справку и предписание отмечаться в городе Тутаеве: суд дал Саше три года административного надзора.
«Я сразу сказал, что мне там негде жить, а мне сказали: у вас там сестра. Наташа, дай бог здоровья, на материнский капитал купила и обустроила малосемейку, предложила прописаться и жить там. Так и упал. Ни денег, ничего нет»
Саша Король, отсидел 24 года за кражи и грабежи, живет в Рыбинске.
Екатерина вышла на свободу в ноябре 2019 года. В Москве у нее своя квартира, которую сдавали, пока Екатерина сидела, поэтому ей было, куда возвращаться и на что жить первое время.
«Я думала, что когда выйду, уже везде будут летающие машины»
Екатерина, отсидела семь лет за убийство, вышла в ноябре 2019 года, живет в Москве.
«Нам не надо, чтобы судимые людей перевозили»
После освобождения Владимир приехал в Воронеж в реабилитационный центр «Назорей», который помогает бывшим заключенным встать на ноги. Своего жилья у Владимира нет. Из родственников на воле у него остался только 15-летний младший сын (старший, вместе с которым Владимир дрался с грабителями, еще не освободился). Младший — в детском доме, суд не разрешает Владимиру его забрать. В «Назорее» бывший заключенный работал дворником по договору, там же ему помогли с документами, прописали, кормили. Через два месяца он устроился на мойку и снял квартиру.
«На мойке я мойщик и администратор. В летнее время получал 50 и больше. Устроен неофициально. Они, как правило, на это внимания не обращают»
Владимир
Дауру дали восемь лет административного надзора, ему нужно каждый месяц отмечаться в полиции в Москве, где он прописан, но он находится в Сочи, у него нет денег, чтобы поехать в столицу и перевести надзор в другой город.
«Меня могут посадить вообще ни за что. Раз нарушение надзора, два нарушение, третий раз — уехал. И поддержки как таковой нет. Сейчас приехал в Сочи, тут тоже ни прописки, ничего нет. Живу в доме, но сделать пока ничего даже не могу, денег нет, сижу на бобах. Даже из дома выйти страшно, если честно. Три дня не выхожу. Мир стал как будто другой»
Даур
Саша Король пытался получить финансовую поддержку в мэрии Тутаева, «в какой-то конторе для помощи заключенным»: «Мне сказали, что могли бы помочь деньгами, если бы я освободился из колонии-поселения, а тем, кто со строгого режима, «не прописано». Я не понял юмора. Если я с другого режима, я человек другой? Я им тогда сказал: “Отсидели бы 24 года, освободились бы сейчас, когда у людей такая материальная культура, раскол в обществе, я бы на вас посмотрел. Как вы мне предлагаете в этом обществе жить?»»
Помогла Саше «Русь сидящая». На зоне он пересекался с Русланом Вахаловым. А теперь Руслан работает в ярославском отделении этой организации, он и подсказал Саше куда обращаться. «Русь сидящая» нашла Саше спонсора, который присылал ему по 100 евро в месяц.
«Дай Бог здоровья, что мне за малосемейку всего 3,5 тысячи платить да на хлеб. Полгода меня грели, дай бог здоровья, одели, обули, молодцы. С работой были сложности. У меня под окном швейка маленькая, нужен был грузчик, думал, удобное расположение, пошел разговаривать. Женщина в возрасте сразу мне сказала: «Откуда такой нарисовался? Судимый? Извините, вы нам не подходите». Это практически везде спрашивают. Хотел устроиться водителем троллейбуса, а мне сказали: «Нам не надо, чтобы судимые людей перевозили». И так везде. От судимых, как от чумных, бегут».
В статье 182 уголовно-исполнительного кодекса РФ написано: Осужденные, освобождаемые от ареста или лишения свободы, имеют право на трудовое и бытовое устройство и получение других видов социальной помощи в соответствии с законодательством Российской Федерации и нормативными правовыми актами.
Саша переехал в Рыбинск, где живет его семья: жена и ребенок. Недавно устроился на птицефабрику «Ярославский бройлер», обещали зарплату 24 тысячи в месяц. Судимость он скрывает.
«Я матом не ругаюсь, наколок у меня нет, мне семью надо кормить. Жена работает в магазине два через два, и я два через два, но мы не совпадаем, уже месяц почти не видимся. Надзор переставил в Рыбинск, по вторникам отметка, там хорошая женщина, относится с пониманием, дает расписываться задним числом, если я на работе во вторник. Пока жизнь распорядилась, на свободе, тружусь, а кто-то, бедолаги, вообще в подвале живут, ничего не имеют. Мне повезло, что у меня семья. И то мы сейчас живем в трешке: в одной комнате бабушка 94 лет, дай бог ей здоровья, в другой тесть с тещей, а в третьей я, сын и жена. Ничего, вместе дружно живем, все люди хорошие, добрые, друг о друге заботимся».
Москвичке Екатерине повезло больше других. Она официально работает в компании своей подруги и пишет статьи о женских колониях для разных медиа, но свое настоящее имя просит не раскрывать. Говорит, что после женской колонии заключенные обычно устраиваются на швейное производство, кто-то идет работать в магазин, кому-то помогают знакомые, и все чаще всего неофициально.
Фото: Антон Белицкий / ТАСС
«Официально с таким бэкграундом трудно устроиться на работу. Сейчас же и без судимости сложно с работой. Но на швейное производство берут людей, которые сидели, там немало таких сотрудников. Кстати, многие бывшие заключенные лучше шьют, чем вольные швеи. Когда деваться некуда, несколько лет шьешь, волей-неволей чему-то учишься».
Дезориентация и страх
Легче адаптируются бывшие заключенные, у которых на воле семья и друзья, люди высокого социального статуса, с образованием, приличной работой в прошлом, связями, считает Екатерина.
«Я еще не очень хорошо научилась пользоваться смартфоном, вечно не туда тыкаю. Водить я пока не решаюсь, а в метро поначалу было сложно ориентироваться и страшно. Единственное что, конечно, расстраивает, это общая ситуация в стране. Возникает мысль уехать за границу, но боюсь, что никто не пустит с судимостью»
Екатерина
Сначала привыкаешь к тому, что нет строгого расписания, подъема в шесть утра, переклички, говорит Владимир. «Сперва, конечно, не веришь, идешь по улице, а ощущение, будто заново родился. Но я понимал, что ничего хорошего меня не ждет, что мне надо впахивать».
Даур по-прежнему боится выходить на улицу: «Сижу дома, пью из стеклянного стакана и радуюсь. Непривычно, что никто не крикнет “Контора!” и не придется убегать с телефоном или прятать зажигалку от обыска. Удивительно есть не баланду, а что-то нормальное. Вроде, четыре года — небольшой срок, но так повлиял, что, мне кажется, еще долго буду приходить в себя. Мне страшно выходить из дома. Допустим, вчера попросил знакомого пойти со мной в Сбербанк, который в 15 минутах от меня. Мне кажется, если я буду идти один, мне кто-нибудь нагрубит, я могу сразу *** (накуролесить) и уехать».
Сашу Короля больше всего на воле удивило отношение людей. Говорит, раньше было по-другому.
«Раньше общались, дружили. Я ожидал другого, что мне помогут, а вышел по большому счету никому не нужным, только семье»
Саша Король
Екатерина говорит, что по опыту знакомых на адаптацию уходит несколько лет, а тюремную жизнь все обычно стараются не вспоминать: «Честно говоря, я не понимаю, в чем должна заключаться эта адаптация. Вообще, когда выходишь, многие говорят, что ощущение, будто не сидел вообще, как будто это было во сне. Психика переключается туда и обратно. А там, наоборот, у тебя ощущение, что ты никогда не был на воле. Когда выходишь, это прошлое как бы есть, но о нем не вспоминаешь. Спал, проснулся и живешь дальше».
(Не)исправительная система
Координатор «Руси сидящей» Инна Бажибина, тоже прошедшая через российскую пенитенциарную систему, рассказала, что боязнь воли начинается примерно за год до освобождения.
«Многие пишут нам: “Мы не знаем, что нас ждет”, — объясняет Инна. — Если остался кто-то из родственников, они возвращаются домой. Многие пишут, что сгорел дом или квартира, они буквально начинают жить на пепелище. Или дом мог превратиться в притон. Чтобы прийти в себя, нужна работа, но государству бывшие заключенные совсем не нужны. Даже тем, кому есть куда идти, требуется очень много усилий, чтобы самому вернуться в эту жизнь. Там теряется не только квалификация, человек полностью теряет навыки общежития, социума. Человек возвращается в обстановку, которая со стопроцентной гарантией готовит его обратно к тюремным подвигам».
«Русь сидящая» помогает заключенным тем, что поддерживает их семьи, пока они сидят — чтобы было куда вернуться, и одевает, когда заключенные выходят на свободу.
«Мы не можем дать денег, у нас нет ни проектов, ни грантов, а то, что выплачивает государство, 850 рублей, это издевательство вообще»
Инна Бажибина
«Система карательная, а не исправительная. В Европе с людьми занимаются, учат чему-то, трудоустраивают, по-другому относятся. А у нас, смешно говорить, месяц проработал в промзоне, на карточку 500 рублей прилипло. На чай не хватит, две пачки сигарет, а целый месяц проработал. Система не исправляет. С зэков много требуют, но забывают, что зэкам и что-то положено: довольствие, лекарства, питание, — говорит Саша Король. — Дай бог здоровья начальникам, которые находят компромиссы. А где-то же дураки попадаются, сами ничего не дают, режим начинают наворачивать, мужиков бьют, дрессируют. У каждого разный болевой порог, люди ломаются».
За 2019 год, по данным «Портала правовой статистики», 504 тысячи бывших заключенных совершили новые преступления.
Саша Король говорит, что «соблазн» вернуться на зону — миф: «Там ничего хорошего нет. Просто от сумы и от тюрьмы не зарекайся, всякое может случиться, любой там может оказаться. Добровольно туда точно никто не хочет».
Даур объясняет, что многие просто привыкают к жизни в колонии настолько, что на воле им жить уже непривычно и почти невозможно.
«Там немного проще. Какой-никакой, но ты всегда можешь взять кусок хлеба поесть, попросить у кого-то сигареты, тебе все дадут. На воле попросишь, скажут — нету. Если честно, к этой жизни больше не хочу возвращаться, буду стараться сделать все для того, чтобы остаться на воле, чтобы больше к этой дряни не прикоснуться»
Даур
Фото: Евгений Епанчинцев / ТАСС
Основатель воронежского АНО «Назорей», которое помогло Владимиру, Анатолий Малахов сам прошел через российскую исправительную систему. Раскрыть статью, по которой сидел, и срок Анатолий отказался, сказал, что такие вопросы обычно задает полиция, но добавил, что сидел на строгом режиме и «не за изнасилование».
«Так получилось, что я единственный в России, кому разрешили проповедовать Евангелие в колонии. Ко мне было благосклонное отношение, хотя меня и били, и в изоляторах, и в помещениях камерного типа я сидел много. Но я понял, что должен через это пройти, — говорит Малахов. — Бывшими заключенными никто на свободе не занимается, поэтому я открыл “Назорей”, стал усиленно взаимодействовать со ФСИН и МВД, посетил Швецию, Финляндию, посмотрел, как там работают с людьми после освобождения».
Реабилитационный центр «Назорей» открылся в 2001 году. По словам Анатолия, если статистика рецидивов по стране 60%, то среди бывших заключенных, которые прошли через его центр, а это около десяти тысяч человек, снова сели только 4%. Освободившиеся заключенные проходят флюорографию, сдают анализы на туберкулез и ВИЧ. Организация помогает им с паспортами и временной регистрацией, трудоустройством, подключает к работе психолога и юриста. Если человек верующий, ему помогают найти «духовную часть». «Назорей» предоставляет жилье и пищу, устраивает на работу официально, бывшие заключенные зарабатывают 20 тысяч рублей, например, на проектах по благоустройству города.
«Представьте, человек отсидел 20 лет, а ему говорят: «Пошли в театр». Они же обычно как: “Ты не сидел, не знаешь”. А я сидел и знаю. Меня жена реабилитировала, водила в Театр оперы и балета два раза в неделю. У них такое удивление от увиденного. За 20 лет мы очень хорошо выработали стратегию»
Анатолий Малахов, основатель воронежского АНО «Назорей»
«У нас не хватает федерального закона, который давал бы четкое разъяснение ведомствам и организациям, как взаимодействовать. У нас освобождается до 200 тысяч осужденных в год. Если человеку помочь, протянуть ему руку, он может помочь не только себе, но и своему окружению», — говорит Малахов.
Все мои собеседники говорят одно и то же: исправляет не тюрьма, а собственные усилия — заключенный сам себя исправляет, если этого хочет.
«Если он не хочет, тюрьмой его исправить невозможно, понимаете? Человек такая сволочь, которая привыкает ко всему. Он привыкает жить и там, — говорит Даур. — Он приспосабливается и живет точно так же, как он жил на воле. Когда я сидел, 80% лагеря кололись. Ну как они исправятся, если колются? Как говорится, горбатого могила исправит».
«Вся эта система — полный абсурд. Начиная с режима дурацкого, кончая безумными “воспитательными” мероприятиями для идиотов. Женщины пятидесяти лет должны зайчиками прыгать вокруг елочки, собрать кубик-рубик, кто быстрее. Фальшь, лицемерие мусоров. Это точно не способствует исправлению. Вообще там ничего на исправление не направлено абсолютно».
Екатерина
Что дает и забирает тюрьма?
Несмотря на то, что российские исправительные колонии, как говорят мои собеседники, на самом деле не исправляют преступников, какая-то «польза» от тюремного опыта все-таки есть. Саша Король рассказал, что после 24 лет колонии стал спокойнее и осознаннее.
«Я пришел к вере. На воле не верил в Бога, посидел в системе, к вере пришел. Это хорошо, потому что вера к добру в первую очередь призывает, любая вера, если это не радикальное ответвление, призывает людей к добру и любви, — говорит Саша. — Я более осмысленно это понял, осознал, прочувствовал в душе. С верой легче намного. В жизни бывает трудно, безвыходно».
«Господь помогает, намного легче дышать становится. Земной путь — отрезок души. Здесь пострадаем, а там, может быть, воздастся. Главное, здесь пройти этот жизненный путь достойно, не быть негодяем и подлецом. Всегда жить добром»
Саша Король
Фото: Донат Сорокин / ТАСС
Погружение в веру — частая история на зоне. Екатерина объясняет это тем, что когда человек находится в изоляции и окружен большим количеством людей вокруг, он учится погружаться в себя, и это дает возможность лучше себя слышать и понимать.
Екатерина рассказывает, что колония дала ей привычку жить по расписанию и не откладывать дела: «Потому что не знаешь, что тебя ждет через час, через два. Может, тебя мусора выгонят на плац, или какая-то проверка приедет с комиссией. Постоянное ожидание какого-то кипиша на зоне сыграло свою роль, это некая дисциплинированность и собранность». Екатерина стала больше ценить семью, которую раньше воспринимала как должное, радоваться мелочам и жить сегодняшним днем: «Появилась такая жадность до жизни, хочется использовать все возможности на полную катушку, сейчас я цепляюсь за любую возможность что-то изменить, чему-то научиться, как-то продвинуться».
«Если честно, благодаря тюрьме я научился говорить людям нет. Этого вообще никогда во мне не было. Я всегда был добрый, мог вообще последнее отдать. Сейчас я могу подумать, надо ли мне это, может, лучше завтра, а не сегодня. Не делаю сгоряча»
Даур
Забирает колония самое важное: время и здоровье. Саша Король рассказывает, что тюремщики его сильно били, поэтому сейчас у него серьезные проблемы.
«Спина больная, три межпозвоночные грыжи, ноги на ешке (единое помещение камерного типа. — ”МБХ медиа”) отказывали, вообще ходить не мог, геморрой приобрел в системе, до сих пор не могу сделать операцию, — говорит Саша. — Половины зубов нет, чтобы вставить, нужны деньги, а денег нет. Что смогла, вылечила сеструха, она зубной врач в городской больнице».
Екатерина провела в системе семь лет, но не говорит об этом времени как о потерянном, это тоже была жизнь: «Там тоже были хорошие моменты, это же в конце концов не концлагерь, я очень много там читала. Это все равно опыт, очень богатый. Он приносит осознание, что нужно работать над собой и всегда оставаться человеком, потому что там вылезают не самые лучшие твои качества. Когда учишься справляться с этим, растешь, не побоюсь этого слова, духовно».
Как жить дальше?
Что делать, если на путь исправления нужно встать самому?
Владимир говорит, что в голове должно что-то произойти, такой щелчок, после которого человек начинает менять свою жизнь: «Человек должен осознать смысл своей жизни. Я, когда осознал, бросил пить и курить, я с 2011 года, как нас посадили, этим не занимаюсь. Меня сейчас интересует только работа и дом». Владимир собирается забрать младшего сына из детского дома и отдать его в военное училище: чтобы не повторял ошибок отца и был под строгим присмотром. Ждет возвращения из колонии старшего сына Сергея: «Пока он приедет, мне придется работать, работать и работать, чтобы что-то купить и его встретить, купить ему вещи, найти жилье. Радости в моей жизни сейчас нет. Отдыхаю я мало, в основном работаю. Отдыхать буду потом, когда дети приедут».
«Я мечтаю о своем небольшом бизнесе, возможно, с одеждой и вязанием, небольшое производство. Еще мечтаю поездить по миру. Пожалуй, это самая главная моя мечта»
Екатерина
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.