Физика Анатолия Губанова обвиняют в госизмене — 17 декабря суд оставил в силе решение о содержании в СИЗО «Лефортово» для ученого из Центрального Аэрогидродинамического института. Как и в других делах о раскрытии гостайны, подробности засекречены, суть обвинения неясна. «МБХ медиа» поговорило с адвокатом Иваном Павловым из «Команды 29» о том, как следствие работает с учеными, обвиняемыми в разглашении гостайны.
— Родственница Анатолия Губанова рассказала у себя в фейсбуке, что у него теперь не тот адвокат, которого выбрала семья, а другой – по назначению. Почему так могло произойти?
— Обычно ученые сами никаких адвокатов не знают. Оказываются один на один с системой, и не могут даже заявить о том, что хотят какого-то конкретного адвоката. У абсолютного большинства наших граждан нет культуры обращения к семейным и личным адвокатам. Две трети уголовных дел рассматривается в судах с защитниками по назначению, так называемыми “государственными адвокатами”.
Дела по шпионажу – отдельная категория. Мы хорошо знаем следователей, которые работают по этим делам. Мы, в частности, хорошо знаем следователя Александра Чабана, который ведет дело Губанова. Он же ведет дело Ивана Сафронова. Он же вел дело Виктора Кудрявцева.
И он же расследует дело Дмитрия Федоткина, сотрудника «Аэрофлота» (представитель авиакомпании в Лондоне был обвинен в госизмене в конце ноября — «МБХ Медиа»). Его семья пригласила нас, «Команду 29», в это дело, но мы пока не можем в него войти. Мы участвовали в одном следственном действии, на котором Дмитрий никак от нас не отказывался. А потом вдруг следователь сообщает нам, что Федоткин с нами больше не работает.
Я уверен, что сценарий для подобных дел у этого конкретного следователя предусматривает вытеснение адвокатов, которых пригласили родственники. Оставляют только защитников по назначению, которые более сговорчивы, менее активны и не создают дополнительных проблем следствию. А бывают и такие, которые, к сожалению, не только не оказывают помощи, а просто вредят. Понятно, что следствию приятнее иметь дело с защитниками, которые не проявляют энтузиазма.
— А как получается, что человек сам отказывается от уже нанятого адвоката и выбирает защитника по назначению?
— Я подозреваю, что следствие просто психологически давит человека, впервые попавшего в сферу уголовной юстиции. Он с полицейским-то никогда не сталкивался, а здесь против него начинает работать Левиафан — огромнейшая машина органов госбезопасности, в арсенале которой не только обычные уголовные меры, но и специальные методики, и психологи. Обвиняемым по таким статьям сразу же, в первые дни, пытаются сломать волю к защите. Так сейчас происходит у нас в деле «Аэрофлота» ( имеется в виду упомянутое вышел дело Дмитрия Федоткина— «МБХ Медиа»), так, похоже, происходит и в деле Губанова, которого наверняка шантажируют и пугают, упоминая детей и обещая, что будет хуже. Эти запугивания иногда бывают эффективны. Пропадает воля к самозащите. А это, конечно, влечет за собой и отказ от приглашенных с воли адвокатов.
Что касается госизмены, то человек, который попадает под каток, никогда не слышал о такой статье. Это у нас с вами они на слуху, потому что мы погружены в тематику — а большинство россиян даже не представляют себе, что это такое. Ученые – вообще люди с другой планеты, они по-другому думают. А тут — представьте: их встречает на пороге «Лефортово» следователь, вводит в наручниках, показывает статью, говорит: «Тут написано – от 12 до 20 лет лишения свободы, понимаешь, во что ты влип? И это уже точно, приговор уже написан». А потом говорит: «Ладно, если будешь хорошо себя вести, получишь 8».
И что человеку делать? Разве у него есть альтернатива? Ясно, что на этом этапе человек может сломаться. И подписать все. В том числе – отказ от защитника, который рвется к нему с воли. Защита – дорога с двусторонним движением. Можно вооружить человека знаниями о своих правах, но никакие знания не помогут, если не будет воли к защите и реализации этих прав.
— Условия в СИЗО у человека, попавшего туда по статье за госизмену, как-то отличаются от обычных?
— В СИЗО «Лефортово» — а именно именно туда помещают обвиняемых по таким делам — человек попадает уже после избрания меры пресечения. До этого с ним уже поработали и могли успеть сломать опера и следователи, например, Чабан. Посмотрите внимательно на этого следователя [по делу Губанова]: это огромнейший человек, у него кулак, как моя голова. Всем своим видом он внушает страх и ненависть к шпионам. «Лефортово» – учреждение, которое работает в хорошей связке с ФСБ (до 2005 года изолятор был напрямую подведомственен Федеральной службе безопасности — «МБХ медиа»). Там строго выполняются все тюремные правила. Если в другие изоляторы можно пронести, например, телефон, то там этого сделать невозможно. Туда адвокаты не могут взять с собой даже сумку: ее нужно оставить в камере хранения, можно взять только папку (которую к тому же инспектор полистает на предмет рукописных записок, похожих на письма с воли).
К тому же, это строжайший по условиям содержания изолятор. Горячую воду в камеры провели только недавно , там постоянно горит свет, спать приходится при свете. Размещение двухместное, видеокамеры установлены везде, видно все, даже когда человек на унитазе. Перегородок между унитазом и камерой практически нет. Размещают тоже с умом: человека, которого надо сделать более сговорчивым, посадят с человеком, который уже дал согласие на какую-нибудь сделку — такие обычно уже знают, сколько они получат, у них уже есть какая-то определенность. Ведь больше всего угнетает именно неопределенность — а тут сидит рядом человек, у которого будущее уже ясно. Это тоже один из психологических подходов, которые используются администрацией. В «Лефортово» сейчас работают люди, которые раньше работали в руководстве следственного управления ФСБ.
— То есть у человека, который в пожилом возрасте попал в такой изолятор и к такому следователю, нет никакой возможности сопротивляться?
— Ну почему же? Все зависит от воли человека. Кудрявцев защищался, несмотря на свой преклонный возраст. Когда его посадили в Лефортово, ему было 75 лет. Он дождался, пока мы вошли в дело, не писал никаких отказов от нас. И сейчас он на свободе.
— То есть Кудрявцев на свободе, в том числе, благодаря своей изначальной позиции?
— В общем, да. Иначе [у него] сейчас было бы все по-другому.
— Почему возбуждается столько дел по госизмене?
— У государства есть спрос на внутренних врагов. Ситуация со вспышкой дел о госизмене – удовлетворение этого спроса. Время военное, внешние враги определены. Внутренние враги идентифицируются с помощью статей 275 и 276 УК РФ. Им [ФСБ — «МБХ медиа»] надо показывать статистику, результаты своей работы. За это они получают повышения в должностях, ордена, звания.
— И ФСБ занимается тем, что ищет их среди ученых и сотрудников научных институтов?
— Да, потому что они — доступная добыча и легкая жертва. Как я уже говорил, люди, особенного старшего поколения, очень верят в систему и редко спорят. [Когда они попадают в СИЗО], их легко сломать. После того, как они остаются со следователем один на один, – он царь и бог, больше никого нет. Обвиняемый изолирован полностью, ему нельзя позвонить куда-то, с кем-то посоветоваться. А напротив сидит человек, у которого в руках судьба. И он [следователь] на него давит и говорит, что ему делать.
— То есть скорее всего, на самом деле никто из этих людей никакой гостайны не разглашал?
— Да, конечно, не разглашал. Как писал Шварц: «У нас такие тайны – обхохочешься». Сейчас любую информацию можно объявить гостайной. Было бы желание у ФСБ.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.