В РАНХиГС с 12 по 14 сентября прошла международная междисциплинарная конференция, посвященная социальным и когнитивным механизмам страха. Три дня специалисты по антропологии, социологии, истории и психологии обсуждали индивидуальные и коллективные фобии современных россиян. Мы расскажем, какой тайный страх движет организаторами детских военно-патриотических лагерей, что так отталкивает протестующих в эшниках, и почему многим нравится усиление контроля государства над обществом.
Большой брат
Антрополог Дарья Радченко рассказала о страхах, которые у людей вызывает цифровое пространство: в первую очередь они связаны с технологией распознавания лиц и базами данных. «Данные — это новая нефть», — говорит Дарья.
В создании масштабных баз данных особенно заинтересовано государство. По словам Дарьи, многие опрошенные в ходе ее исследования респонденты к перспективам тотального наблюдения со стороны государства относятся скорее положительно. Они считают, что технология распознавания лиц способствует общественной безопасности. Но другая часть респондентов убеждена, что такой сбор данных — нарушение их прав. Появляется проблема: можно ли нарушать право собственности ради публичного блага.
«Мы погружаемся в состояние технологического бессознательного. Технологическое бессознательное — это то, что мы не осознаем, не верболизуем, не обсуждаем», — поясняет антрополог. Зачастую люди, активно пользующиеся интернетом, даже не понимают, что их данные переходят третьим лицам.
Однако нередки случаи перехода из технологического бессознательного в технологическое сознательное. Обсуждение деанонимизации выносится в публичное пространство, возникают коллективные фобии. Например, это произошло, когда все стали активно пользоваться новыми масками в приложении FaceApp. Желающих состарить или омолодить свое лицо оказалось очень много, однако у некоторых людей появились опасения. Они начали рассказывать, что FaceApp — это разработка ФСБ, и через приложение оно тестирует свои новые разработки.
Другой кейс: летние митинги в Москве в этом году. В соцсетях распространялась информация о том, что на протестующих будет применена технология распознавания лиц. Люди попытались что-то противопоставить непрошенному наблюдению — была создана база сотрудников правоохранительных органов, которые применяли насилие к протестующим. Однако параллельно возникла и другая любительская база данных — ugolovka.info. В ней собирались данные о лицах, появляющихся на протестных акциях.
Но сейчас оба ресурсы недоступны. Распоряжение персональной информацией граждан остается прерогативой государства. «Мы продаем государству личные данные за доступ к благам», — поясняет Дарья.
Радченко в своем докладе приходит к выводу о том, что страх деанонимизации является симптомом страха ожидания кризиса. Когда на территории Советского союза проходила перепись населения, люди опасались, что их пересчитывают для того, что отправить на войну или заморить голодом. Сбор информации, таким образом, ассоциировался с приготовлением к какому-то кризису.
Воинствующие дети
Антрополог Мария Гаврилова рассказала, что за появлением детских военно-патриотических лагерей типа «Зарницы» кроются самые разные страхи. Согласно опросам школьных работников и родителей, можно выделить несколько причин, из-за которых детей отправляют собирать автоматы. Само собой, детей хотят подготовить к трудным жизненным ситуациям, особенно к службе в армии. Еще школьников таким образом хотят отвлечь от интернета и соцсетей и уберечь от опасностей на улице, но это не главное.
Исследовательница считает, что организаторами военно-патриотических лагерей движет страх повторения 90-х. Крах советской системы привел к экономической и политической дестабилизации в стране и сопровождался потерей интереса к патриотизму со стороны государства общества. «Все начали разрушать, стеснялись говорить слово “Родина” — это кошмар», — передает Мария переживания респондентов. На самом деле, по словам антрополога, это неверно: в 90-ые «Зарница» не сбавляла темпы работы, а терять популярность начала к 10-м годам 21 века, пока в 2014 году вокруг лагеря не возник новый ажиотаж.
Во-вторых, некоторые взрослые отдают детей в военно-патриотические лагеря для того, чтобы таким образом сохранить у последующих поколений память о заслугах Советского Союза в во Второй мировой войне. По мнению этих людей, Запад пытается принизить подвиг советского народа, и этому нужно воспрепятствовать.
О подготовке детей непосредственно к военным действиям в этих лагерях думают не так много, как могло бы показаться. «Взрослые, которые увлечены военно-патриотическими лагерями, одержимы паникой за безопасность детей», — рассказывает Гаврилова. Детей отправляют разбирать автомат Калашникова, но стрелять их не обучают.
Взаимное подозрение
Исследователи Ирина Козлова и Сергей Белянин представили доклад об опасениях, которые у людей вызывают сотрудники «Центра Э». Ирина и Сергей опрашивают людей на митингах с 2014 года. По их словам, с каждым годам все чаще и чаще от респондентов можно услышать об «эшниках» — сотрудниках спецслужб, занимающихся борьбой с экстремизмом. Эшников можно заметить на протестных акциях, где они пытаются найти фигурантов для будущих уголовных дел. «В 2016 году таких упоминаний не было. Они появляются довольно активно в 2018-ом и очень растут в 2019», — рассказывают антропологи слушателям.
Поиск эшников в толпе может быть связан с тревогой, которая возникает у людей “в результате потери субъективного контроля среди митингующей толпы”. Объявить кого-то эшником значит вернуть себе контроль над ситуацией.
На подозрительность также влияет непосредственная угроза, исходящая от правоохранителей и спецслужб. «Существуют реальный риск задержания, заводятся уголовные дела», — поясняют исследователи. Сергей Белянин рассказывает: «Мы заметили, что на митинге 31 августа нам очень активно отказывали, один из собеседников убежал от меня, приняв диктофон за электрошокер».
«Подобные панические настроение приводят к потере чувства субъектиного контроля, и люди выискивают знаки властей. Как правило, одним из подобных знаков становятся одежда», — отмечают антропологи. По словам Сергея, у респондентов сложился определенный образ эшника: коротко стриженный мужчина в костюме или кожаной куртке с барсеткой через плечо и «взглядом а-ля Люцифер».
Внимательность политических активистов к эшникам иногда доходит до “гиперсемиотизации наблюдаемых ими знаков”. Сергей Белянин считает: политический активизм в современной России — это история не про политику, а про поиск своих. Люди часто вступают в сообщества или политические партии для того, чтобы войти в новый круг общения. Неумение общаться и странное поведение эшников или тех, кого приняли за эшников, ведет к их исключению из «своих».
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.