«Я скажу, что это ты меня трогала». Как дети подвергаются сексуальному насилию в семьях

По данным ЮНИСЕФ, с сексуализированным насилием в той или иной форме в мире сталкивается каждая десятая девушка в возрасте до 20 лет. Вероятно, цифры могут быть значительно выше — не все жертвы готовы рассказывать о случившимся. Почти 90% девушек-подростков, чьи истории стали известны, говорили, что насилие к ним проявлял кто-то из родственников или знакомых.

Корреспонденты «МБХ медиа» поговорили с тремя женщинами, которые пережили подобное насилие в совсем юном возрасте. О своих историях они рассказали только спустя многие годы, а в детстве или юности боялись обратиться за помощью сразу из опасения, что их слова не воспримут всерьез. «МБХ медиа» попросило психологов и адвокатов прокомментировать такие случаи с профессиональной точки зрения.

«Будешь теперь мне вместо жены»

Людмиле за пятьдесят. Несколько лет назад она вышла на пенсию и теперь все свободное время посвящает воспитанию двух внуков. Большую часть своей жизни она провела в Москве, куда переехала сразу после окончания тольяттинского техникума, выучиться на инженера-технолога общественного питания. К моменту окончания вуза у нее уже была работа, приличный по тем временам заработок, цветной телевизор и даже шуба. По ее словам, всего этого могло бы и не быть, если бы в детстве ее не изнасиловал отчим. 

«‎Наверное, это свойство психики. Я всегда даже в этом непроглядном ужасе пыталась найти-то хорошее. В каком-то смысле меня это спасало все эти годы», — говорит она после небольшой паузы. 

Когда Людмиле исполнилось четырнадцать, ее семья была очень бедна, денег с трудом хватало даже на еду. Ее мама попала на несколько месяцев в больницу — у женщины внезапно стали отказывать ноги. Пока врачи разводили руками и перебирали диагнозы, Людмиле пришлось взвалить весь быт на себя. На ее попечении оказалась ее семилетняя сестра Маша. 

Формально за главного в доме оставался ее отчим. О том, что он не ее родной отец, Людмила знала уже давно. «‎Саша был рукастым и смекалистым мужиком, которого очень уважали в округе. Он чинил в гараже машины и мотоциклы, много читал, декламировал стихи, интересовался историей. К нему сбегалась вся ребятня в округе, потому что никто так доходчиво не мог больше объяснять физику и математику, — вспоминает Людмила. — Он был любящим и заботливым отцом‎ для моей младшей сестры и даже продолжительное время для меня». Все изменилось, когда мама девушки оказалась в больнице. ‎Отчим начал пить, водить домой собутыльников и даже выносить мебель, чтобы ее продать и на вырученные деньги купить алкоголь. 

Людмила и до этого чувствовала особое отношение к себе. После того как мама оказалась в больнице, это стало еще заметнее.

«‎Он мог задержать на мне взгляд на несколько секунд. Когда я была еще младше, я не могла словами объяснить, что с этим не так, но это приводило меня в замешательство. Потом с возрастом я поняла, что это был не отцовский взгляд, а мужской, оценивающий», — считает Людмила. 

Вскоре ко взгляду добавились поглаживания коленей, какие-то легкие прикосновения, быстрые поцелуи в губы перед сном. Тогда Людмиле казалось, что она сама преувеличивает значение этих жестов. «‎Это был еще Советский Союз, никакого сексуального воспитания не было. Его и сейчас-то в России нет, но тогда информации было еще меньше. Мне, конечно, казалось это все странным. Когда он приближался ко мне, у меня перехватывало дыхание. Я не могла пошевелиться, сдвинуться с места. Но потом, прокручивая все это в голове, я отгоняла эти мысли». 

«Один раз я вешала занавески на кухне. Стремянки у нас не было, так что я встала на стол, чтобы достать до карниза. Неожиданно в комнату вошел он, подошел к столу, стал гладить ноги. Потом сказал: «будешь теперь мне вместо жены». Дескать, он еще молод и полон сил, и вообще я ему всем обязана — он меня кормит и деньги зарабатывает для нас с сестрой». 

Это продолжалось почти год. 

Долгое время Людмила боялась говорить об этом. Сначала потому что переживала за здоровье мамы, потом — из-за страха, что семья останется без денег. Да и подруги в один голос говорили, что девушке несказанно повезло с отчимом, потому что он уделяет ей с сестрой много времени, печет им шарлотку и помогает с домашней работой. 

В шестнадцать лет, как только появилась возможность, Людмила уехала учиться в другой город, потом вышла замуж. Ее муж стал первым человеком, которому она рассказала об отчиме и систематических изнасилованиях.

«Я прилетела домой в гости к маме только после того, как он умер. Пропустила даже похороны, потому что даже при мысли о том, что я увижу его еще раз, меня выворачивало наизнанку. Прошли десятки лет с тех пор, а мне по-прежнему его раскрасневшееся лицо снится в кошмарах». 

Когда Людмила уже в зрелом возрасте пыталась поднять эту тему в разговоре с сестрой и мамой, ей не поверили. «Они говорили, что я всегда предвзято к нему относилась, потому что он мне не родной отец. Несколько лет назад, перед своей смертью мама неожиданно спросила, правда ли это. Я соврала. Просто хотела, чтобы ее последние мысли в жизни были не о том, что она десятки лет прожила бок о бок с монстром». 

«Тебе поверят» – проект, который рассказывает о проблеме сексуального насилия над детьми и подростками, а также помогает тем, кто прошел через этот опыт. Психолог проекта Анжела Пиаже рассказывает «МБХ медиа», что в случаях сексуализированного насилия над детьми в семьях чаще всего оказывается виновен старший мужчина в семье –— дедушка, отец, отчим, брат, дядя. «Очень редко бывают и другие случаи –— например, насильницей может быть и женщина. Как правило, это тот, кто имеет власть над ребенком и доступ к нему», –— объясняет Пиаже. В отличие от других форм сексуализированного насилия, внутри семьи этот процесс может занимать несколько лет, прежде чем взрослый решится на какие-то активные действия. Сначала он может «прощупывать почву», постепенно нарушая личные границы ребенка, подкупать его подарками и даже создавать атмосферу повышенной секретности в отношениях с ним, тем самым отделяя его от других членов семьи. 

Как правило, дети даже не пытаются рассказать другим взрослым о том, что с ними происходит. «Хотя, возможно, это именно специфика выборки организации “Тебе поверят”. К нам обращаются люди, которые не смогли получить нужную помощь в детстве или подростковом возрасте. Массив данных, с которым мы работаем, указывает на то, что детям крайне сложно говорить об этом, а часто им просто не приходит в голову, что они могут обратиться за помощью, они совсем не знают, какими словами это описать. А когда пытаются — сталкиваются с недоверием и глубоким непониманием со стороны взрослых», — объясняет Анжела Пиаже. 

Часто родители просто не верят ребенку, если он пытается рассказать о таком опыте. По словам Анжелы Пиаже, эта информация для взрослого человека слишком страшная и шокирующая — ведь в таких случаях речь идет не о злодее с улицы, а о близком человеке из семьи. Еще одна проблема заключается в том, что дети, как правило, не очень внятно формулируют свои мысли или могут под давлением взрослых забрать свои слова обратно.

Помимо прочего, сексуальное насилие — термин, который включает в себя не только случаи изнасилования с проникновением. 

«Когда мы говорим про сексуализированное насилие над детьми, людям сразу приходит на ум проникающее изнасилование. В реальности про непосредственно проникающее изнасилование большинству людей понятно — это уголовно преследуемое деяние. А вот где-то зажать, засунуть руки и потрогать в интимных зонах — многими насилием не считается», — говорит Анжела Пиаже. 

«Прогулку с одноклассниками нужно еще заслужить»

Когда Алине исполнилось тринадцать, отец стал чрезмерно заботлив по отношению к ней. Сначала он приходил будить ее с утра в школу. «Он мог прилечь рядом или несколько минут гладить меня под одеялом; у меня до сих пор стоит какой-то внутренний блок на такие жесты. Когда в прошлом году подруга решила разбудить меня, погладив по плечу, я мгновенно выбежала из комнаты и ушла в ванную плакать. Объяснить причины своего странного поведения я тогда никому не могла», — говорит Алина. 

Отец мог зайти в комнату без стука, когда девушка переодевалась, настаивал на том, чтобы она мылась в душе с открытой дверью — естественно, из соображений безопасности. Отстаивать свои личные границы было довольно тяжело, а иногда и вовсе невозможно, потому что любое непослушание заканчивалось скандалом или побоями. При этом мать Алины всегда вставала на сторону своего мужа в таких конфликтах. «Я думаю, что это связано с тем, что она финансово и психологически полностью от него зависима. Она не работала в своей жизни ни одного дня», — предполагает девушка. 

Когда мама с младшей сестрой уезжали каждую весну и лето на дачу, Алина оставалась в квартире в Москве одна с отцом — он на этом настаивал. По словам девушки, всего за полгода от навязчивых приставаний отец перешел к активным действиям сексуального характера. Когда Алина отказывалась вступать с отцом в интимную близость, он мог даже поднять на нее руку. На улицу ее отпускали редко, общение с друзьями тоже было строго регламентировано. «Прогулку с одноклассниками нужно было заслужить. Он открыто мне говорил, каким образом я могу это сделать. И в какой-то момент я просто смирилась», — говорит Алина. 

К общению девушки с мальчиками отец относился особенно ревниво. На ее мобильном телефоне стояло приложение для отслеживания местонахождения. Любые отклонения от стандартного маршрута от школы до дома приводили к ссорам и новым запретам. «Мне не разрешали краситься, даже красить ногти. Говорили, что так делают только легкодоступные девушки», — вспоминает Алина. 

Из-за постоянных ограничений общение со сверстниками у нее не складывалось. В школе ее считали «белой вороной» и постоянно дразнили. Иногда она и сама могла полезть в драку, даже с мальчиками. Агрессия Алины казалась учителям в школе странной: они вызывали родителей, отчитывали ее перед классом. Но это все только ухудшало ее положение и дома, и в школе. Школьные психологи сходились во мнении, что девочка таким образом требует внимания противоположного пола — что для ее возраста вполне естественно. 

«Один раз я ругалась с мамой, она говорила, какой мой отец хороший, как он много делает для нас. Я выговорила ей все как на духу, сказала, что он периодически меня насилует, когда ее нет дома. Она не поверила. Сказала, что я наговариваю, — припоминает обстоятельства того разговора Алина. — Спустя какое-то время мама поднимала этот вопрос, но я уже сама сдала назад. Я знала, что я жить здесь [в одной квартире с отцом] не буду, а ей уходить от него некуда, да еще и с младшей сестрой».

Десять лет Алина не могла никому рассказать о том, что с ней произошло. Сейчас девушка не поддерживает контакт с семьей, но все еще переживает, что случившееся с ней может повториться и с ее младшей сестрой. «Я долго пыталась ответить на вопрос, что было у него в голове, когда он это делал. У меня был настоящий стокгольмский синдром. Я придумывала оправдания, дескать, детство у него тяжелое было, неудачный бизнес, брак. Я считала, что и доля моей вины в этом есть. Что это я внушила ему это чувство, я его соблазнила, какие-то мои поступки привели к этому. Рассказывать об этом очень трудно, потому что это такая смесь противоречащих друг другу эмоций и чувств, испытывать их не должен ни один человек, а ребенок тем более».

Завести доверительные и продолжительные отношения с мужчинами Алине, по ее собственному признанию, пока не удается. Она считает, что это напрямую связано с ее детством.

Партнер коллегии адвокатов Pen&Paper Екатерина Тягай объясняет, что в преступлениях против половой свободы и неприкосновенности детей, которые совершают родители или родственники, не предусмотрены отдельные составы. Но факт родственных отношений имеет особое значение, потому что понуждение может совершаться, к примеру, с помощью материальной зависимости. «Такая зависимость как раз имеет место в отношениях между родителями и детьми», – объясняет Тягай. А если преступление совершил человек, на которого возложены обязанности по воспитанию ребенка, это по закону является отягчающим обстоятельством. 

«Тебе никто не поверит, я скажу, что это ты меня трогала»

Когда Светлане (имя изменено по просьбе героини) был всего год, ее родители развелись и отправили дочь жить в деревню. До шести лет девочка жила с бабушкой, дедушкой и двоюродным братом, который был старше на пять лет. 

В первый раз брат изнасиловал ее в бане — Светлане было пять, а брату — 10. «Потом второй, а потом и третий. Так продолжалось год». Пятилетняя Светлана понимала, что происходит что-то плохое, и все время плакала. Когда она хотела пожаловаться взрослым, брат сказал ей: «Тебе никто не поверит, я скажу, что это ты меня трогала». Девочка испугалась и никому об этом не рассказала. 

Когда Светлане исполнилось шесть лет, мама забрала ее жить в город — больше она в деревню к бабушке не ездила. В следующий раз она столкнулась с братом, когда ей было 12: у тети родилась дочка, и Светлана уехала в гости на две недели к родственнице, маленькой сестренке и двоюродному брату. 

У брата был друг, а у него – сестра. С сестрой друга Светлана очень подружилась. Однажды девочки смотрели кино. «”Хроники Нарнии” или “Властелин колец”, что-то такое, точно уже не помню. В комнату вбежал мой голый брат, его такой же голый друг, они покрутили своими причиндалами и убежали», – вспоминает Светлана. А позже брат снова ее изнасиловал. 

В прошлом году она приезжала к папе в гости. Там был и брат – уже с сыном и женой. Девушка встретилась с ним впервые за девять лет. «Он радостно рассказывал на этом семейном сборе, какое у нас с ним было замечательное детство, какие мы были не разлей вода. Мне было мерзко сидеть и слушать это, ловить его улыбку и взгляды». 

О том, что случилось, девушка позже рассказала только лучшей подруге и своему тогдашнему парню. «Меня с детства учили молчать, говорили, что никто мне не поверит. Ну и давайте серьезно: они просто могли посчитать, что ребенок сочиняет сказки», — рассказывает она.

Откровенный разговор с мамой у Светланы состоялся лишь в начале апреля 2021 года – она поверила дочери и сказала, что нужно было поделиться этим раньше. «Счастье, что она верит мне». После этого девушка почувствовала облегчение. Она говорит, что сейчас уже приняла и отпустила ситуацию, и теперь может двигаться без оглядки на прошлое, которое в сущности от нее и не зависело. А еще Светлана верит в карму и считает, что ее брату обязательно воздастся. 

По ее словам, удовольствие от секса она получать так и не научилась. Когда ее насиловал брат, единственной мыслью было — поскорее бы это закончилось. Девушка рассказывает, что сейчас ее половая жизнь протекает именно с мыслью о результате. «Нет наслаждения от секса никакого, я не фокусируюсь на чувствах, я жду конца. Я думаю, эта стена построена детством и делает меня не чувствительной в этом плане». 

Как говорит Анжела Пиаже, поползновения в сторону сексуализированного насилия могут начаться еще в дошкольном возрасте ребёнка. «Начинается это едва заметно, — например, рука на три секунды задерживается у интимных зон. Потихоньку взрослый начинает размывать границы ребенка, которые, конечно, еще не сформированы», — подчеркивает она. Как правило, из-за отсутствия информации в таком возрасте ребенок не осознает, что это ненормально и небезопасно. «Маленькая девочка может думать, что, к примеру, все папы так делают с дочками. А догадываться начинает уже когда соприкасается с внешним миром и социумом». 

«Разумеется, не обязательно, что сексуализированные домогательства будут сопровождаться какой-то болью или испугом. Эти действия могут быть очень искусно вплетены в налаженный контакт между ребенком и взрослым. И ребенок может думать наоборот — как здорово! Мы проводим столько времени вместе», — считает психолог.

«Для того, чтобы таких историй стало меньше, нужно просвещение: четкая система образования для маленьких и взрослых, которая включает в себя понятную, доступную, адекватную информацию о норме во взаимодействии, о телесных и сексуальных границах и о правах. Важно, чтобы люди точно знали — что можно, чего нельзя, почему нельзя, и какие могут быть последствия», — уверена Анжела Пиаже. По ее мнению, в нашем обществе, например, абсолютно нормальным считается скабрезно пошутить в адрес девочки-подростка по поводу ее меняющегося тела, а, между тем, это может сильно ранить ребенка. Люди не осознают, какие последствия имеют их слова или действия, нарушающие границы другого. 

«Легальное признание других форм насилия, которые часто предшествуют сексуальному [насилию] или сопряжены с ним, фактически отсутствуют», — объясняет Екатерина Тягай из коллегии адвокатов Pen&Paper, — «более того, законодательство в принципе не предусматривает инструментов профилактики насилия, в том числе (и особенно) применяемого в ближнем круге. Так, отсутствует закон о профилактике семейно-бытового насилия, который, помимо прочего, свидетельствовал бы о понимании проблемы и о борьбе с проблемой насилия в семье. Где, к сожалению, несовершеннолетние наиболее уязвимы, бесправны и чувствительны. Кроме того, указанный закон предусматривал бы реальные меры предотвращения насилия — например, охранные ордера, ограничивающие контакты жертвы и агрессора».