Дом Иры. Фото: «МБХ медиа»
В декабре 2020 года на пресс-конференции Владимир Путин пообещал, что через десять лет количество бедного населения снизится с 13,5% до 6,5%. По прошлогодней статистике, за чертой бедности — в рублях это как раз 12 542 на взрослого члена семьи и чуть меньше на ребенка — оказалось 18,8 миллионов россиян. Ученые говорят, что достаточно нескольких лет такой жизни — и уже не выберешься. «МБХ медиа» выяснило, как люди учатся приспосабливаться к бедности и становятся ее заложниками.
Яна живет в панельном доме в получасе ходьбы от станции «Марьино». В коридоре двухкомнатной квартиры с трудом расходятся угрюмый муж, выпивший отец, проголодавшийся сын и небольшая собака в наморднике. Яна долго разговаривает по телефону: «Я сегодня девочку укладывала в наркологичку. В десять вечера начала, и только в одиннадцать утром ее положили. Всю ночь мы бились за то, чтобы ее приняли».
Яне тридцать пять лет, она занимается аутрич-работой в фонде Андрея Рылькова: рассказывает инъекционным наркоманам о ВИЧ, СПИД, рисках заражения, вариантах помощи и защите своих прав. Официально Яна работает один день в неделю, и получает за это шесть тысяч рублей в месяц. Кроме этого, на троих детей ей приходят сорок тысяч социальных выплат. Янин муж не работает, как и ее отец, который раз в пару месяцев уходит в запой. Поэтому общий бюджет семьи – примерно 46 тысяч рублей в месяц на пятерых.
Яна объясняет, что 13 тысяч уходит на оплату коммуналки – как у многодетной, у нее должны быть льготы, но в квартире прописан безработный отец, поэтому она не может ими воспользоваться. Оставшихся денег ей не хватает даже на еду: «Я в этом месяце несколько раз воровала колбасу в «Пятерочке» – у меня нет выхода. Я хочу, чтобы мои дети были сыты. Сама я настолько насыщена нервотрепкой, что ничего не хочется: я не завтракаю, не обедаю, не ужинаю. Я может месяца два назад что-то ела, у меня единственная еда – это соленые палочки и вот шоколадка или халва».
В этом году для семьи особенно болезненным периодом стали новогодние праздники: каждый декабрь социальные выплаты приходят дважды, но в этот раз Яна их так и не получила. Ей сообщили, что нужно было заново подавать документы, хотя в последний раз она обновляла их всего полгода назад.
Яна вспоминает: «Я ждала до умопомрачения этих денег, чтобы детям хоть какой-то столик сделать, подарки. На праздник у них была только вареная картошка и полторы сосиски. Они у меня спросили: мама, а у нас только у одних праздника и подарков не было? В этот момент мне хотелось просто… это просто невыносимо».
Сыновья Яны на Новый год у Деда Мороза попросили не только конструктор и PlayStation – оба, не сговариваясь, написали, чтобы у мамы больше не болела нога. Яна делится, что из-за переживаний о семье у нее начались серьезные проблемы со здоровьем: «У меня появилась аневризма головного мозга, я стала вся седая, стала заикаться, развилась тахикардия. После бурной молодости и сожженных вен – на ноге язва. Погода меняется – у меня сразу в ногах как будто кислота, [обезболивающего] кетонала съедаю в день штук десять. Но на себя у меня времени нет, я вчера в двадцать третий раз отменила УЗИ».
На вопрос, как давно Яна что-то себе покупала, она на несколько минут задумывается: «Три года тому назад – купила себе комбинезон. Я не могу тратить на себя деньги, у меня нет этой возможности. Я ничего не хочу для себя, я искренне хочу для детей. Вплоть до того, что я думала проверить состояние своих почек, может почку продать».
Вполголоса героиня говорит, что из-за нищеты ее даже стали посещать суицидальные мысли: «Держат меня на этом свете только дети. С одной стороны, мне кажется, что я их топлю, потому что я не могу им ничего дать, а с другой – я знакома с этим грязным миром, возможно я смогу их уберечь».
Яне не повезло оказаться в группе риска бедности сразу по трем критериям: наличие в семье безработного и несовершеннолетних детей, вредные привычки, отсутствие высшего или среднего специального образования. Кроме этого, среди факторов исследователи обычно выделяют отсутствие официального оформления на работе, отсутствие прав собственности на квартиру и проживание в сельской местности.
В 2010 году Яна вышла из тюрьмы, отсидев два года по «наркотической» статье 228 УК РФ , а в 2018 году она окончательно перестала принимать инъекционные наркотики. С тех пор героиня испытывает финансовые проблемы и чувствует на себе «клеймо зэчки и наркоманки», которую не готовы брать на достойно оплачиваемую работу: «Как только я освободилась, у меня были попытки устроиться, снять квартиру. Никто не брал – собеседования прохожу на ура, а как начинает пробивать служба безопасности – отворот-поворот».
В центре занятости населения судимым обычно предлагают программы переобучения, помощь в общении с работодателем и даже возмещение расходов на регистрацию ИП. Но, по словам Яны, ни она сама, ни один человек из сотен ее знакомых сидельцев такую адаптацию не проходил: «Нет такого, чтобы звонил по освобождению участковый или соцработник и предлагал адаптацию. Это только если ты сам будешь выискивать, а многие отсидевшие нашего возраста даже в интернете не сидят».
В фонд Андрея Рылькова Яну трудоустроили, но она с горечью рассказывает о том, что даже нынешние коллеги не готовы ей доверять: «Я девочку одну вытаскивала из клубов – она “мефа” (мефедрона — «МБХ медиа») обжиралась до умопомрачения. Я тогда бросала детей спящих, отвозила ее к себе домой оклематься, чтобы она перед мужем нормальная была. Так на работе потом ей сказали, чтобы она была со мной поаккуратнее, потому что я ее на наркотики подсажу. Доказывать что-то бессмысленно – я уже от этого с ума схожу».
Яна уже не рассчитывает на то, что в фонде ей дадут полноценную ставку «сопровождающего»: человека, который находится в тесном контакте с подопечными и оказывает им экстренную помощь. Хотя эту работу она давно выполняет бесплатно – ее телефон разрывается от звонков круглые сутки.
Во время аутрич-сессий Яна сближается с наркопотребителями, поэтому доверять они готовы только ей: «Я не могу сказать людям: у нас за это отвечает Клава, а не я. Не могу сказать: не звоните мне по выходным и праздникам. Я знаю их образ жизни – если человек захотел лечиться, надо срочно хвататься за это желание». Героиня объясняет, что получает на этой работе нечто большее, чем деньги: «Я надежду людям даю. Я иду туда с мыслью, что для этих людей это еще одна попытка к счастью, попытка что-то переделать, помечтать».
Самостоятельно справиться с финансовыми проблемами человек может только на том этапе, когда бедность «ситуативная». Согласно исследованиям, четыре года за чертой прожиточного минимума – рубеж, когда начинается «хроническая» бедность.
К этому времени в жизни Яны запустились необратимые процессы, которые затянули ее семью в ловушку: ресурсы исчерпывались, менялся образ жизни и круг общения. На этой стадии бедному человеку способно помочь только государство, создав условия и возможности для переквалификации, успешного поиска работы, восстановления здоровья.
Ире (имя героини изменено по ее просьбе) тридцать шесть лет, она живет с маленьким сыном в подмосковном городе Дрезна, где в каждое окно ненавязчиво заглядывает промзона. В съемной однушке — груды вещей, старенькие обои, окошко в ванной и давящий низкий потолок. В старом кирпичном доме квартира угловая, поэтому чтобы в минус 25 не замерзнуть, на ночь Ира обязательно кипятит воду для пятилитровых бутылок и кладет их под одеяло.
Сегодня у Иры день рождения, и в гости зашел ее земляк из Коми, который работает на местной конюшне. Поэтому стол выдался богатым: печеная картошка, несколько видов салатов и сметанный торт. В любой другой день Ира особенно не шикует – сама пьет кофе, а сыну готовит гречневую и рисовую кашу, покупает йогурты и какао, варит предусмотрительно замороженные початки кукурузы.
О финансах Ира рассуждает спокойно и даже со строгостью: «Хватает на то, что считается необходимым: еда, вода, одежда, кров – это всегда (трижды стучит кулаком по столу) есть, как-то получается выкручиваться. Понятно, что хочется и вкусненького, и покрасивше. Бывает, сын увидит игрушку, загорится, а купить не могу, потому что есть вещи, которые надо обеспечить в первую очередь».
В тяжелом положении Ира оказалась еще в двадцать лет, в родном Саратове, когда в ее жизни случился конфликт между матерью и бывшим мужем. В попытках сохранить отца для своей дочери, героиня встала на его защиту, за что мать выставила ее на холод «с ребенком на руках и полтинником в кармане».
У Иры образование экономиста, в Москве оно бы пригодилось. Но в Дрезне приглядывать за маленьким сыном от второго брака некому. Поэтому героиня устроилась работать швеей на местную фабрику: «Работа сдельная, и у меня не получается делать много. Нормальные люди получают и двадцать пять тысяч за месяц, а у меня хорошо если десять тысяч. Я на профессиональной машинке никогда раньше не работала, она как реактивный самолет».
За аренду и коммуналку Ира платит каждый месяц по 13 тысяч – у нее саратовская прописка, поэтому на льготы для жителей Подмосковья рассчитывать не приходится. Концы с концами ей позволяет сводить только неофициальная подработка на удаленке: у нее их две-три. В основном героиня пишет тексты и работает с базами данных, но сейчас постоянно подыскивает что-то новое, а по ночам старается учить язык программирования SQL.
Ира считает, что с работой на фабрике ей и так повезло – официальных вакансий мало, да и женщин с детьми на руках на них чаще всего не берут: «Один ребенок заболел, потом второй, после них сам родитель. Работодателя тоже можно понять – ему не хочется выплачивать больничные человеку, который ничего не делает. Поэтому предлагают либо неофициальную работу, либо неполный день».
Неофициальные подработки, по словам Иры, – большая проблема, потому что работодатель может себе позволить месяцами не платить зарплату: «Один раз на три месяца задержали. Я как вспомню, так вздрогну. Это хорошо, что было лето и росли яблоки, честное слово».
В Москве поиском работы для матерей с детьми занимается центр «Моя карьера». Он обещает и консультанта, и план действий, и психолога, и курсы, и целую базу вакансий. Ира говорит, что ей там только подсказали пару мест работы, остальное – только при столичной регистрации. Впрочем, по рассказам ее знакомых, потеря не велика – «обучение из рук вон плохое».
На сына Иры и на старшую дочь иногда приходит по три тысячи рублей алиментов, но по-настоящему ее выручает только гуманитарная помощь: детям героиня в благотворительном центре «Дом Друзей» берет маечки, штанишки, футболки, джемперы, пальтишки, игрушки, а себе – пуховик, книги и даже шторы.
Государственная помощь малообеспеченным сейчас не так значительна. Субсидии, социальные выплаты и пособия – это 20,6% бюджета бедных семей, а помощь частных организаций и вовсе 0,8% бюджета. Исследователи Абел Аганбегян из РАНХИГС и Екатерина Слободенюк из ВШЭ считают, что меры нужно принимать системные – налоговые льготы, повышение пособий по безработице, увеличение размеров детских пособий, расширение количества рабочих мест, расширение масштаба программ повышения квалификации, повышение средней и минимальной заработной платы.
Кроме заработков и ухода за сыном, в расписание Иры каким-то образом встраивается волонтерство. Она начала помогать еще восемь лет назад, в Москве. Например, организовывала доставку груза для масштабной акции на Дальнем Востоке, во время наводнения в Иркутской области.
Когда Ира приехала в Дрезну, она решила, что не будет «проявлять себя, как общественник». Но однажды в местной больнице перестали принимать анализы и начали отправлять всех в платную клинику: «Я смотрела на это и думала: сейчас вот заболеешь и возможности не будет сдавать анализ крови за шестьсот рублей. Написала замминистру здравоохранения по области, она договорилась со мной встретиться на неделе, а через три дня уже все нашлось, все реактивы».
С тех пор жители Дрезны стали обращаться к Ире по любым вопросам, а раз в три-четыре месяца она стала заниматься распределением гуманитарной помощи. Однажды Ира на этой почве познакомилась с местной администрацией, а чиновник спросил ее: «Нафиг тебе это? Таких как ты мы называем блаженными». Ира не растерялась: «В смысле счастливыми или придурочными?»
Ира убеждена, что пока у нее есть возможность помогать, она будет заниматься волонтерством. Масштаб проблем жителей Дрезны ее пугает: «Тотальная бедность уже стала нормой. Никто даже не задумывается, что беден. Мы привыкли к тому, что тяжелой ситуацией называется положение, когда ты уже бездомный, ведешь асоциальный образ жизни, не можешь себе часть элементарных потребностей покрыть. А если ты еле-еле сводишь концы с концами – это вроде как даже нормально».
Основная масса населения о своем бедственном положении предпочитает попросту умалчивать, чтобы случайный добрый сосед не «накатал записульку»: «Обратит на тебя налоговая внимание, узнают, что работаешь неофициально, а за ней служба опеки приедет. А она к чему угодно может придраться, даже к крошкам на столе».
Исследовательница Марина Красильникова подтверждает – в России в классическом понимании не существует среднего класса. Черта бедности при высоком неравенстве приобретает технический смысл: граждане, не подпадающее под критерий признания малоимущими, недалеко уходят от малоимущих в своих материальных возможностях.
Коэффициент неравенства доходов в России – 43,9%, что гораздо выше показателей в скандинавских и западноевропейских странах. Например, в Германии уровень неравенства 29%, а в Норвегии 24,9%.
Для сравнения: богатые россияне тратят на еду в пять раз больше, чем бедные, на одежду и обувь – в 12 раз, на технику – в 29 раз, на жилье – в семь раз, на здоровье – в 20 раз, на транспорт – в 81 раз, на отдых – в 34 раза, а на гостиницы и рестораны – в 65 раз.
На практике два года назад при среднем прожиточном минимуме в 10,8 тысяч рублей самая распространенная зарплата была 14,7 тысяч рублей. Поэтому в случае тяжелой болезни, потери работы или рождения ребенка семья практически любого россиянина рискует оказаться за чертой бедности.
На момент публикации материала семью Яны отключили от электричества за неуплату долгов.
Фонд Андрея Рылькова признан в России иностранным агентом.