“У кого-то закралась мысль, что этот театр абсурда пора заканчивать”: интервью с Сергеем Абаничевым

Ровно через месяц ареста Сергей Абаничев вышел на свободу — Следственный комитет прекратил уголовное преследование в отношении его и еще четырех фигурантов «московского дела». Абаничева встречали родители — дома у них до сих пор стопкой сложены плакаты с лозунгами «Свободу Сергею Абаничеву!» и его фотографиями. «МБХ Медиа» поговорило с первым освобожденным «арестантом 212» и узнало, что он делал 27 июля на Пушкинской площади, как проходило следствие и продолжит ли он интересоваться политикой.

 

Что произошло 27 июля

— Как вы оказались на Пушкинской площади 27 июля?

— Изначально я поехал на Пушкинскую в H&M, покупать вещи к осени. Оттуда смотрю: собираются люди, Илья Варламов висит на столбе, все это фотографирует. Думаю: время есть, пойду посмотрю. Стою с краю смотрю — а сзади выстраиваются гвардейцы. Я спросил у них, как мне отсюда теперь выйти, они говорят — никак, пока ждем. Минут через 20 начали всех давить в переулок — и всё, всех туда оттеснили.

 

Обыск и задержание: «Я сейчас сделаю, а вы можете потом оспорить»

— 3 августа к вам пришли с обыском ночью. Можете рассказать, как это происходило?

— Ночью к нам домой стучат полицейские, говорят: «По поводу мероприятия». У меня даже мыслей никаких не было, что это такое. Часа два долбят в дверь, мы [Сергей и его брат Павел] не понимаем, что происходит. На третий час только нам сказали, что есть постановление на обыск — но открывать непонятно кому страшно, мы и не открывали. В подъездную камеру увидели, что подъезжает автобус, к нему подходит сотрудник в форме, из автобуса вылезают то ли 5, то ли 6 СОБРовцев в полном обмундировании, в масках, жилетах. Смотрю на это, брату говорю: «Паша, позвони отцу, похоже, сейчас будут выносить дверь».

Через полчаса долбежки начали легонько ковырять дверь, потом уже гидравликой или еще чем-то ее отогнули. Родители приехали, уже когда первые рубежи защиты двери были сломлены. Сказали: открывайте, сейчас разберемся. Открыть уже не получилось, потому что дверь была уже вся погнутая — пришлось выломать окончательно. Залетели СОБРовцы в масках, меня в наручники, брата в наручники: «Лицом к стене, стоять, не двигаться». Не объясняя, что, кто — участкового среди них не было, были оперативники в гражданском и СОБР. Заходит следователь, спрашивает, кто Сергей.

Зашли сюда в комнату, показали постановление на обыск, дали почитать. Меня начинает колбасить, давление. Я все это время сижу в браслетах. Мама вызвала скорую, я пытаюсь что-то прочитать, но вникнуть не могу. Приезжает скорая — они тоже в шоке, прямо в наручниках меряют мне давление. Потом уже опера сжалились, сняли наручники. Скорая сняла кардиограмму прямо при полицейских, понятых и операх. Написали заключение, как сейчас помню цитату фельдшера: «Дела, конечно, не очень, у него кардиограмма как у 60-летнего старика».

Потом нам все-таки объяснили, что сейчас будет происходить: процедура, обыск. Разошлись по комнатам, посмотрели все вещи. Спросили, есть ли какая-то агитация — говорю, нет, разве что вот какой-то журнал мне дали, я его кинул в рюкзак — его изъяли. Забрали телефон, планшет. Уже на обратном пути взгляд зацепился за холодильник, а на нем магнит: «Выборы 8 сентября» — и его изъяли. На все возражения следователь говорил: «Я сейчас сделаю, а вы можете потом оспорить». У нас была куча замечаний, которые я потом отразил в протоколе: банально запаковывают вещи в конверты, на них несколько граф: фамилии участвующих лиц и т.д. Следователь дал просто всем расписаться, не стал ничего заполнять.

Это продолжалось часа три, потом мне говорят: «Собирайся». Оделся по погоде, меня посадили в автобус, на котором приехал СОБР — а они, видимо, на метро обратно поехали. (Смеется). Я даже не понял, куда меня привезли, то ли в Следственный комитет, то ли еще куда. Там мы больше часа стояли на улице, ждали — тогда даже было непонятно, в каком я статусе. Потом вышел следователь, с порога мне заявляет: «Ты зачем это сделал?» А я не понимаю, что он от меня хочет. Он мне сказал, что я в статусе свидетеля. Допросил меня, где я был 27 числа, что делал — я ему рассказал все как было. Он меня отпустил в коридор посидеть на диване, сказал, что я не задержан, но на улицу я выйти не могу — приставил ко мне полицейского, и я еще часа полтора сидел на диване. Потом снова пришел следователь, сказал звонить адвокату: «Будем решать, что с вами дальше делать». Через какое-то время приехал адвокат, и меня начали допрашивать уже в статусе подозреваемого — все те же самые вопросы. Закончили — и через секунду по новой, только уже в качестве обвиняемого. Вот так за пять минут я стал из свидетеля обвиняемым, и меня конвоировали в ИВС в Медведково.

Следственные действия: «Мы и так всё знаем»

— Следователь на вас давил, пытался выбить из вас нужные показания?

— Когда он приходил, он все время делал акцент на одну вещь: «Вы можете говорить все, что угодно, вам адвокат сейчас выскажет свою позицию, но вы-то понимаете, что везде камеры, мы все знаем, поэтому вы сразу скажите все, как есть — и быстрее все закончится». Второй следователь тоже сказал: «Вы там вообще молодцы, сами себя там снимаете, и мы еще вас снимаем». Сам эпизод они со мной не обсуждали. 

Уже в ИВС пришел следователь с экспертом, меня отфотографировали для портретной экспертизы, дали почитать постановление об экспертизе — это было часов в семь вечера. На следующий день меня опять вызывает следователь, у него на руках готовая экспертиза — а времени около 12 часов. Видимо, ночь не спали, работали. Я потом спрашивал у защитника, как они так быстро все сделали — все были в шоке, обычно такая экспертиза делается неделю. Мне потом показали эту экспертизу, там кадры видео — просто человек в белой футболке с бородой стоит, никаких предметов в руках, никаких действий на этих кадрах нет. Эксперты сказали, что это я.

— Они ждали, что вы себя сами оговорите?

— Мне показалось, что своими этими фразами «Мы и так все знаем» они рассчитывали добиться, чтобы я на себя взял вину других людей или признался в том, чего я не совершал. Но мне не в чем было признаваться, я не совершал никаких противоправных действий.

— Как вам показалось, для следователей, которые с вами общались, это механическая работа?

— Как я понял из общения со следователем, он даже не читал дело. Он спрашивал, где я был и что делал, настолько неумело, что прямо было видно, что человек не читал даже фабулу обвинения. Если бы он прочитал это дело, там в самом начале все написано: в чем обвиняется и так далее. У нас же с защитником такое впечатление сложилось, что он ничего не знает и у него просто задача: прийти, надавить, выбить признания под гнетом того, что будет хуже. Так что да, наверно это была механическая работа, и, кажется, они спустя рукава все это делали. Им приказали: надо закрыть. Они в какой-то мере подневольные, можно так сказать. Что, конечно, их ни в какой мере не оправдывает.

— Как вы думаете, почему вас отпустили?

— Может быть, у кого-то закралась мысль, что этот театр абсурда пора заканчивать, что все это настолько глупо и смешно выглядит, что надо прекращать. Где-то, наверно, общественность подействовала. Может быть, они все-таки посмотрели какие-то материалы и поняли, что ошиблись. Вот как выглядело сегодня мое освобождение, мне сказали: «Собирайся к следователю». Следователь дал мне прочитать постановление — все, свободен. Завели в камеру: «Собирай вещи, на выход». Отдали вещи, которые хранились там. Дежурный со мной немного в хамском тоне «попрощался»: всю дорогу от дежурной части к двери настойчиво мне говорил: «Мы не прощаемся». Я ему сказал, что к моему счастью и его сожалению мы все-таки прощаемся навсегда. За мной закрыли дверь и забыли. Обычный будний день.

— Из таких мест правда крайне редко выходят.

— Да, я слышал от защитника, что крайне маленький процент оправдательных приговоров и вообще прекращения дел. Когда ко мне последний раз приходил защитник, я у него спросил, какова вероятность, что до 27 сентября [когда закончится срок ареста] дело развалится или найдут оправдательные мотивы. Даже адвокат мне сказала, что очень вряд ли — скорее всего, будут продлевать арест. А я до последнего верил, что они объективно не найдут никаких правонарушений — видимо, интуиция еще работает. И я прямо как чувствовал: прямо перед тем, как сегодня следователь позвал меня к себе, я голову помыл.

— Дали в душ сходить?

— Душ — это роскошь, там кран с холодной водой. Горячей воды в камере не было, душ раз в неделю на 10 минут. Так что под холодной водой с шампунем — он пенится, нормально.

ИВС и СИЗО: «Больше всего не хватало близких людей»

— Когда я получал вещи [в СИЗО], там был парень молодой, как выяснилось потом, это был [Владислав] Синица. Он мне рассказал, за что он сидит — очень негодовал по этому поводу.

— Вы знаете, что ему сегодня дали 5 лет колонии?

— Нет, я еще не успел новости посмотреть. (Вздыхает). Он там рвал и метал, я его могу понять. Потом меня отправили в карантин, три дня я сидел там, ко мне подселили других людей. Карантин похоже был сразу после ремонта — не европейского, конечно, но хотя бы стены там были чистые.

— Чем вы занимались в заключении?

— 90% времени я думал, что все это должно закончиться, думал о близких и о том, как поменять книжку в библиотеке. Ты предоставлен сам себе, единственный вариант — читать или общаться с сокамерниками. Единственная радость — за окном постоянно играло радио «Ретро ФМ», я теперь знаю все песни наизусть и не могу выкинуть их из головы. Час прогулки: тебя выводят во дворик, это бетонная коробка 5х5 метров, над головой крыша. Небо — вот такая (показывает 5 сантиметров пальцами) щель между сводами крыши. В ИВС тоже так же, только двор еще меньше. И если выйти погулять с утра, можно в щели поликарбоната увидеть солнышко.

— А спортом там можно заниматься?

— Конечно, там есть лавочка и бетонный пол. Ходят слухи, что за пять тысяч рублей в месяц там есть тренажерный зал. Один мой сокамерник туда ходил, говорит, неплохо: «Я у себя в Киргизии таких не видел».

— Что вы там читали?

— В первом ИВС был шкаф, в котором арестанты оставляют книги. Там были в основном детективы. В СИЗО были книги поинтереснее: Вербер, Достоевский, Агата Кристи. В последнем ИВС нашел книгу «12 стульев»: фильм смотрел раз пять, а книгу ни разу не читал. В общем, заполнял пробелы в образовании. В СИЗО хоть какое-то общение есть, там четыре человека в камере — а в ИВС без книг с ума сойдешь.

— Расскажите о ваших сокамерниках.

— Я старался ни с кем там плотного контакта не поддерживать — спросили, за что, я назвал статью. «А это что?» — «Говорят, что участие в массовых беспорядках». Кто ни слышал это, все говорят: «А за это что, сажают?» Шок был даже для бывалых посетителей этих мест. С пониманием и сочувствием относились, говорили: «Им там что, вообще делать нечего, ни за что людей закрывают».

Со мной в камере сидел 50-летний афганец, ему вменяли дачу взятки в особо крупном размере, но при этом того, кто получил эту взятку — его нет. В СИЗО моими сокамерниками были мусульмане, так что я пять раз в день слушал молитвы, волей-неволей изучал историю ислама.

— Чего вам больше всего не хватало в этот месяц?

— Не хватало близких людей. К четырем стенам худо-бедно можно привыкнуть, а вот к отсутствию близких и свободы просто открыть дверь и выйти, если нужно — нет. И вся эта ситуация очень нагнетала, давила, но спасибо тем людям, которые поддерживали меня, писали мне письма. Благодаря им получилось не упасть духом, свести все на позитивный лад. Я получил много писем из разных городов, хочу сказать спасибо каждому, кто следил, интересовался и высказывал моей семье слова поддержки. Это очень выручало, когда начинаешь загоняться —перечитываешь эти письма и становится легче. Приятно понимать, что есть люди, у которых правильная позиция по отношению к этому, в которых гораздо больше человечности, чем у тех, кто может на месяц лишить человека свободы без веских на то обстоятельств.

Словами не описать, как я был приятно удивлен, когда у меня был суд по апелляции по видеосвязи — и там не видно, кто в зале сидит, только когда люди заходят. Первой в зал зашла адвокат, а следом за ней пошли ребята — знакомые, незнакомые, мои друзья детства, одноклассники. Люди пришли поддержать, забив на свои работы и дела, махали руками, посылали приветы — было очень приятно.

— Вещи вам вернули?

— Мне сегодня ничего не выдали, даже паспорт. В СИЗО 27 августа мне сказали: одевайся по погоде, возьми шампунь. Я в пакет положил шампунь, зубную щетку, футболку — остальные вещи так и остались там. Как это всё получать, буду уже завтра думать. Приду, скажу: «Здравствуйте, я у вас сидел, давайте мои вещи».

 

Свобода: «Теперь придется интересоваться политикой»

— Расскажите немного о себе, кто такой Сергей Абаничев?

— Даже не знаю, в моей жизни не было особо примечательных моментов. Сложно описывать себя — наверно, как в инстаграме у меня написано,«Сережа — хороший человек». Жил обычной городской жизнью, наверно меня можно охарактеризовать как среднестатистического 25-летнего москвича. До ареста я работал, но теперь мне придется искать новую работу. Буду рад всем предложениям, могу прислать резюме. (Смеется).

— А что с прошлой работой?

— Я устроился на новую работу в июне, в сентябре у меня должен был закончиться испытательный срок — но мне сказали, что он закончился раньше. (Смеется). Адвокат мне рассказал, что мне прислали официальное письмо, что я не прошел испытательный срок. Я не стал особенно вникать и вообще в свете всех этих событий увольнение с работы шокировало меня меньше всего.

— Вы до своего ареста слышали о выборах в Мосгордуму, поддерживали кого-то?

— Про саму кампанию слышал, конечно, она же везде рекламируется, на каждом подъездном стенде. Про протесты не слышал. Мы ходатайствовали о смене меры пресечения на домашний арест — учитывая, что у меня есть постоянная регистрация, место жительства, трудоустройство было на тот момент, были ходатайства и поручительства о залоге. Всё это суд проигнорировал ввиду того, что я «смогу продолжить заниматься преступной деятельностью». Ходить по улице, видимо, из метро выходить. И будто я могу «повлиять на других участников дела», о которых я понятия не имею — даже фамилий не знаю, не то что людей лично. Как я могу на них повлиять, до сих пор загадка.

— А до 27 июля ходили на протестные акции или голосовали на выборах?

— Да, на выборы ходил, голосовал. Все-таки гражданская позиция должна быть. А про акции слышал, но никогда не участвовал.

— После освобождения будете больше интересоваться политикой? 

— Даже если не захочу, интересоваться будет нужно, потому что сейчас вокруг моей персоны большой информационный шум, и хочешь-не хочешь, в это вникнешь.

По делу о «массовых беспорядках» проходят 15 фигурантов — в отношении пяти из них 3 августа Следственный комитет прекратил дело. Сергей Абаничев — один из них, ему вменяли, что он якобы бросил бумажный стаканчик в сторону полицейского. По статье 212 УК фигурантам грозят реальные сроки, Ивана Подкопаева суд отправил в колонию на три года, Данила Беглеца — на два.