Сегодня исполняется сто лет со дня рождения Александра Солженицына. Шеф-редактор «МБХ медиа» Сергей Простаков рассказывает о своей любимой книге писателя.
Ежегодно, если не сказать ежемесячно, в социальных сетях возникают флешмобы «Расскажите о 5 (10, 20…) самых повлиявших на вас книгах». Пользователи начинают соревноваться в начитанности и оригинальности. Иногда это забавно, а иногда по-настоящему интересно читать. Но меня, по правде говоря, такие флешмобы всегда ставили в тупик. Любой составленный мной список будет искусственным и не до конца честным, потому что по-настоящему меня «перепахала» только одна книга — «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына.
Сам он никогда не считал «Архипелаг» своей главной книгой. Для него ею было огромное десятитомное, и все равно, по сути, незавершенное «Красное колесо» — роман-эпопея о русской революции, которую он задумал написать еще подростком. Нобелевскую премию Солженицын получил в 1970 году фактически за два рассказа — «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор». До публикации «Архипелага» оставалось несколько лет. Да и вряд ли он получил бы столь высокую, но консервативную награду за «опыт художественного исследования» — non-fiction в Стокгольме начнут награждать только в 2010-е годы.
Эта книга трудной судьбы. Плотное, насыщенное, но сжатое до трех томов исследование писалось с той конспирацией, с которой бомбисты в начале XX века готовили свои теракты. Солженицын и готовил настоящую бомбу под весь коммунистический проект XX века, под весь советский блок. Книгу сначала прочитали на Западе, и там она перед решающими сражениями холодной войны лишила СССР последних влиятельных сторонников среди интеллектуалов. На родине Солженицына за чтение «Архипелага» людей сажали в тюрьмы. Во времена перестройки его книги стало можно печатать в СССР, и он настоял, чтобы начали волну публикаций с «Архипелага». Но под занавес советской эпохи «Архипелаг» просто затерялся в потоке разоблачений преступлений сталинизма. В конце 2010-х годов президент Медведев сделает его частью школьной программы — вдова писателя для этого специально сократит трехтомник до одного тома. Можно ли представить судьбу для великой книги хуже и унизительнее: обрубленный, поставленный в программу для изучения в 11 классе весной перед самыми выпускными экзаменами? Кто его будет читать?
Будем честны, «Архипелаг» так и не разорвал сердце и не оставил занозы народу, для которого он и писался.
За историей его непрочтения на родине затерялись и смыслы, вложенные в «Архипелаг». Повествование начинается с ареста, и вы вместе с рассказчиком-Вергилием отправляетесь в советский ад. Но чистилища и рая по аналогии с Данте не предполагается. Солженицын надругался над всеми оттепельными идеями возвращения к ленинским нормам: террор начался при Ленине, Сталин ничего не извратил, а продолжил дело основателя большевистской партии. Его продолжили уже наследники Сталина, под какими бы масками они не скрывались.
«Архипелаг» — это огромный то ли стеб над советским общественным сознанием, то ли гимн критическому мышлению. У Солженицына не было секретных архивов (их нет по большому счету и у современных историков). Он написал три тома, основываясь на частных свидетельствах и на официальных опубликованных документах. Выяснилось парадоксальное: советская власть говорила о построении гуманистического коммунистического общества, но не скрывала, что путь к нему она уложит трупами. Доступные собрания сочинений Ленина и Сталина — тому были лучшим свидетельством.
А дальше Солженицын подошел к краеугольной своей идее, которая, как раз из-за того, что «Архипелаг» так и не прочитали по-настоящему, скрылась за куда менее действенной фразой «Жить не по лжи».
«И вот — вас ведут. При дневном аресте обязательно есть этот короткий неповторимый момент, когда вас — неявно, по трусливому уговору, или совершенно явно, с обнаженными пистолетами — ведут сквозь толпу между сотнями таких же невиновных и обреченных. И рот ваш не заткнут. И вам можно и непременно надо было бы КРИЧАТЬ! Кричать, что вы арестованы! Что переодетые злодеи ловят людей! Что хватают по ложным доносам! Что идет глухая расправа над миллионами! И, слыша такие выкрики много раз на день и во всех частях города, может быть, сограждане наши ощетинились бы? Может, аресты не стали бы так легки?!».
«Архипелаг ГУЛАГ» превращается не в рассказ о том, как советских граждан безропотно вели на убой, а в воспевание мужества тех, кто посмел сопротивляться.
Чтобы написать такое, нужно было со всей однозначностью сказать, что Советы — зло. Все вполне однозначно: коммунизм принес только боль и страдания миллионам. И главная мишень здесь — уже секретный доклад Никиты Хрущева «О культе личности», в котором история террора сведена к личности Сталина, который репрессировал ни в нем не виновных граждан — в основном, верных членов партии. А что же делать с миллионами тех, кто и для Хрущева были враги: кулаки, всевозможные «бывшие», да и те, кто с оружием в руках выступил против Сталина до, во время и после Второй Мировой войны? Про них Солженицын и пишет, усложняя нашу историю до нарратива, который мы до сих пор не в силах переварить до конца. Нет, не безропотно русские люди приняли большевиков, они всегда сопротивлялись их тирании.
В русской литературе много написано о том, что русский народ — страдалец и мученик. Не меньше в ней книг и о народе, который с мазохистской покорностью подчиняется авторитарной власти, и жалеть его из-за этого не стоит. «Архипелаг» разрушает обе концепции. Русские способны сражаться за свободу и способны преодолевать трудный опыт. Русские — субъект, а не объект истории.
«Архипелаг ГУЛАГ» я прочитал в 14 лет летом 2003 года. С тех пор, и мне это важно сказать в день столетия любимого писателя, свои политические поступки я сверяю с этой книгой. От испытания лагерем у нас не зарекаются, но куда важнее научиться кричать о несправедливости, пока не стало слишком поздно. Если мы упремся в самом малом, то и весь мир перетянем. Солженицын это доказал нам своей биографией. А пока самое время все-таки прочитать или перечитать «Архипелаг» — эти три тома и спрятанные в них ответы нам еще не раз понадобятся в XXI веке.