Без твердого знака. Антон Орех о реакции на увольнение журналистов “Коммерсанта”

Неделя прошла с того момента, как «Коммерсантъ» остался без отдела политики. Даже не знаю, нужно ли мне прямо здесь напоминать вам эту историю? Поди, забыли уже, что там случилось? У нас вообще короткая память. Люди смутно помнят про новогодний взрыв в Магнитогорске, перестали обсуждать сгоревший самолет в Шереметьево. А тут вообще все живы, более или менее здоровы – просто без работы остались несколько журналистов после публикации совершенно невинного текста про перемещения чиновников по горизонтали внутри Вертикали.

Я знаю коллег, которые восприняли эту ситуацию с полным равнодушием. Деградация «Коммерсанта» была последовательной, неуклонной и те, кто помнили времена его расцвета, относились к «Ъ» иной раз даже с презрением – как относятся нынче к изнасилованному НТВ, бывшему когда-то таким же образцом качественной журналистики, а потом опошленному и превращенному в образец вульгарности.

Я знаю людей, которые восприняли все со злорадством. Мол, пытались услужить и тем и этим, работать на нехорошего дядю и остаться чистенькими, между струйками проскочить. Навальный едко припомнил, как проигрывал суд Усманову, а журналисты «Коммерсанта» его не поддержали, смолчали – и вот «теперь пришли за ними». Хотя здесь как раз нет ничего удивительного! Это закон жизни, увы, несовершенный: пока меня лично это не касается – меня это… не касается. Коснулось напрямую – люди и возмутились, и положили на стол заявления и о солидарности заговорили.

Но прошла неделя – и что? Мне в этой ситуации гораздо интереснее реакция не журналистского сообщества. Мы-то люди заинтересованные, мы – «в теме». Реакция публики куда любопытнее. Мы тут про свободу слова говорим, про независимость СМИ – а нужно это все народу-то? Я имею в виду пресловутые «широкие массы».

Конечно, независимая и честная журналистика в России осталась, но не будем лукавить и самообольщаться: охват у нее скромный. Информацию вытеснила пропаганда. Новости заменил топ новостей Яндекса, и дальше заголовков люди, как правило, не идут. А как этот топ формируется, уже давно не секрет. И как нам могут великолепно подать там опрос ВЦИОМ по храму и скверу в Екатеринбурге, когда внезапно выясняется, что граждане за храм, хотя граждане ответили, мягко говоря, не совсем так.

А в свободное от топа Яндекса и телепропаганды время население потребляет то Евровидение, то шоу «Голос.Дети». Вот она, главная тема недели! Всем детишкам дали по миллиону и всех признали победителями проекта. Домохозяйки и старушки только об этом и говорят. Зачем им свобода слова? Зачем им знать о судьбе спикера Совета Федерации и деятельности Валентины Матвиенко и Сергея Нарышкина? Мы боремся за возможность писать и говорить, но у миллионов россиян нет потребности читать и слушать. Нет, простите, и потребности думать и анализировать. Жвачка для глаз, ушей и мозгов – вот это же гораздо лучше. А честная журналистика работает ради собственного выживания.

Самое смешное, что через какое-то время Валентину Ивановну на самом деле передвинут из спикеров Совфеда, все написанное в том материале подтвердится, но журналистов на работу никто уже не вернет, не извинится, не покается.

Ситуация такова, что Матвиенко-то не пропадет, и хорошее место для нее обязательно отыщется. А приличному журналисту идти некуда! Люди, увольняясь, уходят в вакуум. Либо надо пытаться пробиваться куда-то в YouTube со своим каналом, либо еще каким-то сетевым способом себя развивать. Либо просто менять профессию. А у всех же семьи, дети, пожилые родители, длинные кредиты… 

Стоит ли удивляться, что редакторам даже не нужно всякий раз включать в себе цензоров – журналисты и так прекрасно понимают, какие темы лучше не трогать, если не хочешь получить неприятности. Самоцензура убивает профессию похлеще цензуры. Профессионалы тонут в бесконечных компромиссах и сделках со своей совестью на всё менее и менее выгодных условиях.

А затем публикуют текст, получают за него премию, как за лучший материал номера, и потом вдруг получают за этот же текст по башке и остаются без работы. Чтобы равнодушная публика либо вовсе не заметила этой трагедии местного значения, либо забыла о ней через пару дней. А журналистика в России во всех смыслах остается без твердых знаков.