Наверное, не принято так писать, но да, бывало, что я его люто ненавидел, кипел от злости, слушая, как он работает в эфире по некоторым темам. И при этом все равно искренне любил его и восторгался им, и совершенно непонятно, как это совмещалось. «Вызывал противоречивые чувства», — избитый до тошноты штамп, как можно при помощи такого штампа рассказать про одновременно существующие и постоянно конфликтующие, кипящие друг в друге, бескомпромиссно отрицающие друг друга эмоции?
Конечно не все дни, но процентов семьдесят дней у меня начинались с его «Подъема», с крика «Здравствуй, великий город, здравствуйте все!». Я шел, ехал на работу с этим «Подъемом» в наушниках, и старался не выключать до 10:59, когда в конце передачи Сергей Леонидович скажет: «А я пойду и проживу этот день, понедельник 11 марта», или «пятницу 19 апреля», или любой другой день. «Пойду и проживу», — и здесь было больше жизнелюбия, чем во многих килограммах книг. И это давало силу жить, заряжало волей, и надвигающаяся громада дня с его миллионами дел и проблем превращалась в какую-то легкую гусарскую игру.
Некому в следующий понедельник будет сказать нам: «А я пойду и проживу его». Пустота будет в эфире.
Не могу сейчас думать о том, о чем любил думать раньше: о редакционной политике Доренко, о его «красных флажках» по ключевым темам, о «разрешенном фрондировании», о «телекиллере» и тому подобной ничего не стоящей конъюнктурной ерунде. В случае Доренко смерть все это уничтожила, стерла.
Про телеканал ОРТ, про Березовского, про войну с Лужковым и первые выборы Путина пускай пишут специалисты по новейшей истории. Я все эти темы физически застал, но интересны не они, а то, как Сергей, легендарный в 90-х, в последствии многократно уничтоженный, возродился и стал актуальным, культовым уже в наши дни.
Думаю о том, что нет больше человека, который просто и емко объяснял нам нас самих, нашу страну, нашу жизнь. Он говорил в студии о том, что в Совете Федерации сидят пожилые клоуны, о том, что российские пассажирские самолеты — полное говно, и каждый раз добавлял саркастично: «но в хорошем смысле». Ухмылка того самого обаятельного цинизма, противостоящего лицемерию мироздания.
«Нефтюшка, заступница, кормилица, углеводородица», — каждый день Сергей так говорил в своей передаче, зачитывая цену за баррель на мировых рынках.
«С возрастом лучше только волосы из ушей растут», — констатировал этот вечный подросток-хулиган, презиравший старость, не признававший ее, и не боявшийся ее. Как можно бояться того, что презираешь, того, что никак над тобой не властно?
«Пьянство – это побег», — ставил он диагноз миллионам из нас, и какой дурак будет спорить с внимательным и чутким врачом.
«А ты же знаешь, что я был членом КПРФ? А мы, партейцы, в буржуазных СМИ правду не говорим, а только врем», прикалывался Дореныч в эфире с Настей Оношко, и это его «партейцы» через «е»… Вот кто из нас способен вступить в КПРФ только лишь ради прикола?
И эти мотоциклы. В эфирах Сергей говорил о них многие десятки минут, он их любил, может быть, даже больше, чем женщин, и уж точно не меньше. Презирал «Ночных волков» Хирурга, потому что для Сергея Леонидовича мотоциклы – это мятежный ветер, это воинская и героическая мужская свобода, это независимость и торжество духа.
С мотоциклами было связано то уголовное дело в начале нулевых, когда по заказу могущественных врагов Дореныча (уже изгнанного с телевидения), решили добить, сфальсифицировать уголовку. Моя жена, экс-нацбол Лена Боровская рассказывала, как они, «партейцы» из НБП, ходили к нему на суд клакёрами, хлопали, когда Дореныч выступал, и неодобрительно жужжали с мест, когда прокурор что-то свое прокурорское начинал лепетать. И это клакёрство, за которое вообще ни разу не стыдно. За Доренко было «не в падлу». К тому же это была все же политическая атака на журналиста.
Сергей был как мы, нацболы начала нулевых – изгалялся, провоцировал, гоготал. Но только, в отличие от нацболов, он всегда потом оставался актуальным, созвучным времени.
Многие бичуют Доренко как «пропагандиста”, но я помню и времена, когда он выступал на оранжевом революционном Майдане. Не могу также не вспомнить о книге под названием «2008», которую Сергей Леонидович написал в 2005 году. По сюжету, Путин, решая конституционную проблему с выборами-2008, уходит в отставку, сажает в президентское кресло местоблюстителя, но это лишь хитрый план. По поручению ФСБ чеченцы должны совершить теракт, и тогда Путина, в обход конституции, изберут снова. Но что-то пошло не так, чеченцы захватывают АЭС. Начинается паника, в Москву США присылает своих морпехов, а НБП с автоматами захватывает Кремль и выпускает из тюрьмы Ходорковского. Мы хотели, чтобы нам эту книгу принесли в тюрьму, но тюремная цензура не пропустила.
Я буду помнить Доренко, который написал книгу, не пропущенную тюремной цензурой.
Юра Дудь спрашивал у Сергея в прошлом августе: «Как вы думаете, что с вами будет через год?». Дореныч отвечал, что «не загадывал бы», что будет жить по приколу и все будет кайфово, все будет по-прежнему, будет чай (он любил хороший чай), и вообще все будет хорошо.
Хочу верить, что там, за горизонтом миров, у него все будет хорошо, будет чай, будет ветер, мотоцикл, вечная молодость и вечная свобода. Сейчас, вечером 9 мая, когда я пишу эти строки, в воздухе Москвы слышен грохот пушек.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.