В издательстве «АСТ: Редакция Елены Шубиной» выходит документальный роман Аси Долиной «У него ко мне был Нью-Йорк». Мне кажется правильным именно так определить первую книгу журналистки и блогера Аси Долиной, потому что эта книга хоть и претендует на мемуары, давно трудно воспринимать как мемуары тексты, написанные автором чуть за тридцать. Это, конечно, документальный роман и своеобразный каминг-аут.
Ася Долина рассказывает об истории отношений с бывшим мужем, о его изменах, предательствах, из-за которых она впала в тяжелую депрессию, страшно похудела, до скелета, и большим трудом вернулась к нормальной жизни.
Это рассказ — о том, как вроде бы ненадолго с маленькой дочкой она уехала в Нью-Йорк и осталась, вероятно, навсегда. Потому что встретила там своего школьного друга. Тогда двадцать лет назад он был влюблен в нее, а она — нет. Но жизнь чудесным образом переменилась и Ася Долина из несчастной молодой брошенной женщины с маленьким ребенком превратилась в прекрасную молодую женщину, счастливую своей личной жизнью и профессиональной карьерой.
Тексты Аси Долиной — трогательные, искренние, ироничные, глубокие, в чем-то сродни городским романсам ее мамы Вероники Долиной.
Это размышления о любви и нелюбви, откровенные, удивительные, ведь не каждый может позволить себе так написать об изменах, предательстве любимых людей и унижениях. О том, о чем можно рассказывать только самым близким подругам. И то не всегда.
Ася Долина объясняет, зачем она сначала писала свои откровенные посты, а потом написала и эту книгу: «Первое время после каждого поста мне было больно. Я вроде как и мечтала об открытом разговоре о своих переживаниях, но любой шаг — словно удар ножом. Я вся горела от стыда, вешала пост и не спала полночи, удаляла, вешала снова.
Целительный эффект от того, что ты проговариваешь свою историю вслух, оказался сильнее. Для меня работает. Действует. Как включить свет в комнате, которая пугает тебя в темноте кишащими монстрами.Писать, рассказывать. О том, что пугало меня саму в своей же биографии. О фактах, которые хочется стереть. Об изменах. О газлайтинге. О кругах насилия. О сахарных шоу и их наркотической природе, сбивающей с толку. О перверзных манипуляциях. О терапии, снова и снова о ней. И с каждым текстом я осмысляла и отпускала пережитый опыт. Это был мой способ сбросить с себя груз прошлого. Я приехала в Нью-Йорк трясущейся от нервного истощения запуганной козочкой, а сейчас я ощущаю себя воином света».
Тексты Долиной помогли ей, — уверена, они помогут и многим из нас, кто не решается писать о похожем: о предательствах и изменах, предпочитая держать все в себе, отравляя свою жизнь, без надежды когда либо выскочить из этого порочного круга. Вот Ася Долина выскочила и призывает других сделать так же, как она: «Каждый мой текст о боли — это воздушный шар, отпущенный в небо. Рассказывай, делись, ищи единомышленников, проси об эмпатии. Мир не только злой, он еще и полон поддержки, помощи, в нем много сокровищ».
С разрешения издательства мы публикуем отрывок из книги, где Ася Долина рассказывает, как ей удалось взять интервью и подружиться с Элинор, одной из самых крутых психотерапевтов в Америке.
Элинор
Жизнь вдали от семьи и от родного города, как бы ты ни старалась, оборачивается подсознательным стремлением обрести маму, какой-то ее суррогат. А может быть, жизнь и вовсе является таким стремлением, и преуспевающим в ней считается тот, кто быстрее справился с этим неизбывным комплексом ребенка в поисках чьего-то там безусловного принятия и понимания.
Как бы то ни было, в Нью-Йорке меня магнитом притянула к себе Элинор Стейнберг*. Она годилась мне в матери. Она была психотерапевткой, которую я никогда не смогла бы себе позволить: такие дают консультации за тысячи долларов, а их клиентами становятся кандидаты в президенты, главы корпораций-монстров и их холеная родня.
Но я знала, что придумаю способ связать с ней судьбу, задолго до переезда в Америку, когда еще в Москве прочитала ее первую статью. Тогда переводную, на русском.
Элинор писала о сложном — о дисфункциональных отношениях, когда ты в них уже живешь, находишься внутри и не можешь выйти. Она писала о нарциссическом расстройстве личности. Она умела быть лучом света, разрезающим непроглядную тьму, и я была ее поклонницей.
Я представляла себе, что слышу ее успокаиваю щий голос и рассудительный тон, когда читала перед сном написанные ею, наполненные поддержкой строки о ссорах, вспыхивающих как спички; о резкостях, брошенных друг другу за помпезными семейными ужинами даже в самых роскошных домах; о нарциссизме, рядом с которым, по ее мнению, можно научиться жить, но он ранит при этом до крови.
Когда я устроилась работать журналисткой в Нью-Йорке, я стала искать возможность погрузить свой любопытный нос в мир Элинор под профессиональным предлогом. Предлог обнаружился — мне надо было снять очерк о психологах, и я попросила ее о короткой реплике для видео. Сердце забилось быстрее, когда я нашла контакты и поняла, что она теперь — в нескольких станциях метро от меня.
Почему она согласилась дать мне интервью? Я до сих пор не знаю. Элинор была закрытой для журналистов. Но в своем письме я написала ей честно, что ее тексты помогли мне уехать не оглядываясь. Что в моей жизни были долгие месяцы серого неба над Москвой, а ее статьи — тем единственным, что согревало и заставляло просыпаться утром. Даже во время депрессий. Я рассказала, как читала их в далеком российском городе и они тысячу раз объяснили мне трудное.
Так тихим холодным майским полднем обыкновенного нью-йоркского вторника я, в красном пальто поверх белоснежной футболки, оказалась в ее чудесном доме в районе Верхний Уэст-Сайд. Она открыла двери сама. Окна монументального трехэтажного браунстоуна смотрели на Центральный парк, на его медитативную, нетуристическую северную часть; по дорожкам стремились вдаль бегуны в ярких кроссовках.
Кабинет Элинор был с пола до потолка уставлен книгами, а сама она сидела у зажженного камина в старинном кресле, на ее плечи была накинута зеленая шерстяная шаль. Шаль контрастировала с копной рыжих кудрей и жемчужной кожей. Из-за очков на меня смотрели озорные зеленые глаза американской шестидесятницы, пропустившей через сознание эпоху психоделиков и хиппи; от нее веяло свободой, вечным иммунитетом к старости.
Читая умные, чуткие и теплые статьи Элинор Стейнберг в Москве, я и представить себе не могла, что столкнусь нос к носу с 63-летней красавицей и путеводной звездой, которая обнимет меня при встрече, как подругу. Предложит занять удобное место в ее дамблдорском кабинете, сделает нам с оператором кофе в хрупких итальянских чашках и, когда мы включим камеру, начнет разговор со мной, как волшебник Изумрудного города с Элли. В ней тоже был гипноз, но она, в отличие от него, не была мошенницей.
В старой нью-йоркской квартире, наполненной учебниками по психиатрии и психологии, в ламповом мире американской ученой леди с заветными буковками «PHD» на двери мне будто открылся портал в другое измерение. Где человек родительского поколения чуть ли не впервые за всю жизнь говорил со мной на языке, в котором не было ни обвинений, ни осуждения, ни долженствований, ни непонимания, ни испуга.
Элинор смекнула, что я пришла к ней как журналистка только формально. Она догадалась, что у меня много более глубоких вопросов к ней, по тому, как я взяла кофе из ее рук. И она лечила меня словами. Объясняла, слушала, рассказывала истории женщин, которых судьба столкнула с нарциссизмом: о женах влиятельных брокеров с Уолл-стрит и обладателей трастовых фондов, о судьбах художников, актеров, писателей, ученых, бизнесменов, юристов.
Все они тоже не сразу знали, как вести себя в ситуации, когда партнер резко меняет поведение от приторно-сладкого до режуще-ледяного. Спина многих, как и моя, изогнулась за годы в уродливую закорючку знака вопроса, несмотря на ум, талант и статус. Элинор говорила, что считывает клиентов сразу же, когда они входят в ее прекрасный старый дом, видят книги, камин и зеленую шаль, когда им предлагают устроиться поудобнее.
Во мне же она увидела себя в молодости. Она сказала: я узнаю тревогу в твоем сердце, я понимаю, какой ценой тебе дался мажор. Я спросила ее, почему она занимается нарциссическим расстройством личности, ведь ни один человек не выберет эту тему просто так. А она ответила, что такой была ее мама и ее первый муж. Она хотела разобраться в самых близких людях, которые резали ее как хорошо отточенными ножами. И стала самым сильным в Нью-Йорке терапевтом по этой теме. Так вместо короткого видео я получила полтора часа интимного разговора о том, что прежде хранилось для меня под замком, я получила сессию, которая стоила миллион долларов. Разговор о тайнах за семью печатями. Полмира пролететь, чтобы в каменном доме около Центрального парка найти родственную душу — и она внезапно утешит, как несуществующая идеальная мама, эталонный психотерапевт, который накроет меня принятием, зеленой шалью покоя и безопасности.
Скажет: пережитое было нормальным.
Скажет: ты никогда не была виновата.
Скажет: теперь тебе обеспечен полет.
Элинор смеялась, ставила песню «I’ll do it my way» Фрэнка Синатры и говорила, что это гимн всех нарциссических личностей мира. Она околдовала меня умом и иронией. Именно она и сняла с меня окончательно заклятие прошлой жизни. И, выйдя из ее дома тем холодным майским утром, я расправила плечи и поняла, что готова к другой версии любви.
Видео с синхроном Элинор вышло через две недели, из полутора часов в интервью вошло только несколько минут, но я и не переживала. Мне, наоборот, жадно хотелось оставить ее слова себе. Эта украдкой вырванная у судьбы терапевтическая сессия с самой могущественной ведьмой мира была только моей, рыжеволосая и зеленоглазая Элинор улыбалась в то утро одному человеку, ее слова больше никому не нужны были так.
А спустя месяц я получила от Элинор письмо. Она сообщала, что ей хотелось бы стать моим другом и что она была бы рада прогулке по Центральному парку в компании мужей. Что она мечтает познакомиться с моим Д. Что общение могло бы стать интересным приключением для всех. Послание заканчивалось словами: «Хочу пожелать тебе никогда больше не подвергать себя сомнению». Я не волшебница, Элинор, только учусь. Но, кажется, у меня получается. Например, у меня появилась такая подруга.
(* — фамилия изменена)
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.