Как я научился понимать Мандельштама из-за «трагедии» в Париже

В 1940 году в моем родном селе Клюква в Курской области снесли храм. Он был освящен в честь иконы Божьей Матери «Всех Скорбящих Радость».

Сносили с рациональной целью — кирпич должен был пойти на строительство новой школы. Но началась война, она всё списала. Кирпич пошёл на колхозные коровники и дома отстраивающихся в годы «оттепели» крестьян. Есть они и в фундаменте моего родного дома. Но снесенный храм односельчане никогда не забывали. Шестое ноября — престольный праздник — празднуется в Клюкве и поныне. Он удачно совпадал с главным официальным советским праздником и путинской попыткой его заменить.

Но недавно в Клюкве начали строить новый храм. Кажется, строительство спонсируют какие-то меценаты. И освятили его уже в честь Рождества Христова. Строят его под новым именем на новом месте. Приезжая домой, и смотря на почти завершенное здание, я думал о том, что оно отменяет всю прежнюю историю Клюквы. Теперь-то престольным праздником будет Рождество. Интересно, поставят ли в храме икону «Всех Скорбящих Радость»? Вот в этом новом храме протянут линию преемственности с прошлым? Или оно уже отменено новыми временами? Счастливо забыто в эпоху, когда храмы можно строить.

Вчера в Париже горел собор Парижской Богоматери. И активные в социальных сетях россияне постили свои фотографии на фоне великого храма. Да, он поистине великий. Шедевр готики. Литературный герой. Сюжет для картин. Каждый образованный человек его силуэт без труда отличит от Миланского или Кёльнского соборов. Слово «трагедия» было ключевым при разговоре о произошедшем. А комментарии скептиков, дескать, Нотр-Дам, он же фактически новодел из XIX века, вообще ничего не стоили.

И в этот момент я, кажется, по-настоящему понял смысл заезженных слов Мандельштама: «Мы живём под собою не чуя страны». Уничтожение нами собственной истории никому в голову не придет назвать «трагедией». Случай из профессиональной практики: когда мелькают на лентах новости о сносе исторического здания в Барнауле или в Боровске, то они даже не смеют претендовать на то, чтобы стать частью федеральной повестки. Мы согласились с тем, что это норма.

А дальше можно множить примеры, которые вообще ничего не исправят. Опять же возвращусь к личному опыту. На стыке XIX-XX вв. в Курске жил один из величайших художников прошлого столетия — Казимир Малевич. Он был скромным железнодорожным служащим. А еще рисовал и устроил именно в Курске свою первую выставку. Малевич — настолько раскрученный символ, что большого бы труда не стоило ввести в оборот туристический бренд «Курск — город Малевича». Но нет. «Дом Малевича» на протяжении последних лет стал поводом долгого противостояния между местным гражданским обществом и государством. Последнее хотело на его месте построить парковку для Следственного комитета, здание которого расположилось напротив. В результате удалось одержать маленькую победу — дом не стали сносить, но и поводов делать музей «Казимир Малевич в Курске» тоже не нашли. Сейчас он выглядит примерно так. Тоже своеобразный музей.

Но вряд ли бы «Яндекс» сделал бы дудлом новость, если бы дом в Курске снесли. Он никому не нужен, так же, как и большинство старинных домов в ваших родных городах.

После смерти Сталина на долгие десятилетия именно борьба за сохранение старины, как говорили в советские годы, была краеугольным камнем, на котором из пепла восстанавливалось наше гражданское общество. Но настоящей национальной идеей это так и не стало. И помимо старины хватало проблем, которые мы не можем решить и поныне. Давайте откровенно, в стране, где появились слово «глухарь» и квадратные километры официальных кладбищ с неопознанными трупами, иначе быть не могло и еще долго не будет.  

Я понимаю, что сегодня я выступаю в роли «полиции скорби». И, конечно же, понимаю, что значение Нотр-Дама для всего человечества куда как выше, чем нашего Торжка или Сызрани, или Рыльска с Вышним Волочком. Но только вот наша история прервется и исчезнет вместе с ними, а история Нотр-Дама наверняка продолжится. И «Яндекс» поставит радостный дудл.