Коммунизм второй свежести: как «коллективный Путин» превращается в «коллективного Суслова»

В конце уходящего года Путин провел свой регулярный сеанс медиатроллинга. Он виртуозно и не без удовольствия дал мастер-класс пропаганды, убедительно доказав, что Трампу с его задорными твитами пока надо учиться, учиться и еще раз учиться у российского президента. Только ленивый не сделал «фактчекинга» выступления Путина и не упрекнул его в отрыве от реальности. Но эти упреки напрасны — Путин не живет реальностью, он ее творит…

 

Человек-Пленум

 

То, чем Путин занимался с прессой в течение четырех часов, не имело отношения ни к политике, ни к медиа в общепринятом смысле этого слова. Это была идеология чистой воды — по сути, Путин презентовал антологию фундаментальных ценностей и установок созданной им на руинах коммунизма неоимперии. Именно поэтому его в принципе не интересовало, как соотносится сказанное им с реальностью. Ему нужно было не рассказать о фактах, а дать обществу инструкции, как правильно интерпретировать эти факты, чтобы в наступившем году они были растиражированы всеми имеющимися в распоряжении государства инструментами манипулирования массовым сознанием.  

 

В некотором смысле Путин единолично представляет собою в сегодняшней России ЦК КПСС, а его ежегодные пресс-конференции — это своего рода сублимированные «пленумы», посредством которых Компартия в советские времена доносила до населения адаптированную версию текущего политического курса. Главный вывод, который можно сделать по итогам нынешнего «пленума», состоит в том, что процесс реинкарнации базовых установок позднесоветской идеологии близок к своему завершению и страна готова к реставрации советского режима почти в полном объеме.

 

Идеология в аренду

 

Это неправда, что у нынешнего режима нет идеологии. Она у него есть, и это та самая хорошо всем знакомая идеология, которая в свое время сначала породила, а затем успешно прикончила СССР. За основу взята привычная для путинского поколения коммунистическая матрица (причем в своем самом пошлом «политпросветовском» изложении), в которую оказались вмонтированы современные сюжеты и персонажи. Короткий текст — не место для подробного анализа, но люди старшего поколения, у которых еще не выветрился из памяти стандартный курс советского обществоведения, сами справятся с задачей, вставив в привычные шаблоны слова из посткоммунистического новояза.  Главное — заменить коммунизм на патриотизм.

 

Как и раньше, ключевая роль в этой матрице отведена образу «главного врага» и делению на своих и чужих («наших» и «не наших»).  Благодаря этому власть формирует столь необходимое для существования авторитарного режима двоичное, черно-белое восприятие мира, где есть только две силы: мы — разумеется, белые, и они  — сплошь черные. Однако в обновленной версии насиженное место «американского империализма» заняли социально нейтральные «англосаксы», что только подчеркивает общий идеологический сдвиг от вычурной «классовой» к традиционной религиозной и этнокультурной конфронтации России с Западом.

 

Курьез состоит в том, что прежней осталась и ставка на мировую революцию, которая должна уничтожить «мировое зло» раньше, чем оно уничтожит главный оплот «прогрессивных сил» и надежду всего человечества. Только «империализм» заменен теперь более обтекаемым «глобализмом», а надежды возлагаются теперь не на коммунистическое, а на антиглобалистское движение. Как раньше СССР поддерживал всех борцов с империализмом от левых радикалов в Европе до арабских террористов на Ближнем Востоке, так теперь Россия инвестирует свои нефтедоллары  во всех, кто способен расколоть западное единство: от английских «брекзитеров» и американских «трампистов» до французских «желтых жилетов» и австрийских неофашистов. Кремлю позарез нужно, чтобы западный «трест» лопнул от внутреннего напряжения раньше, чем успеет развалиться «русский мир».

 

Разумеется, борьба с классовым (теперь — цивилизационным) врагом может вестись любыми методами и не должна быть стеснена никакими этическими и тем более юридическими ограничениями. Так что цель по-прежнему оправдывает любые средства, а права человека и другие условности снова объявлены химерами. Повседневный и всеобъемлющий обман по любому поводу и даже безо всякого повода — не личная прихоть какого-то отдельного лица или группы лиц, а прямое следствие идеологического выбора в пользу конфронтации с Западом. Ложь в условиях фактически ведущейся, по мнению Кремля, войны Запада против России есть не ложь, а полностью оправданная военная тактика.

Путин это интуитивно чувствует и поэтому задает — в том числе и на таких медийных «маевках» —  общий стандарт поведения для других. Именно поэтому так часто изреченная им мысль есть ложь — сознательная и расчетливая. Он лично вдохновляет «захаровых», «симоньян»,  «киселевых» и «соловьевых», провоцируя и поощряя их беззастенчивые публичные фантазии об отравленном англичанами в собственном Солсбери Скрипале и об отравленном Браудером в русской тюрьме Магнитском. Все это не эксцессы исполнителей, не эксцентрика, не глупость, помноженная на наглость, а выверенная философия выживания, предопределенная «архитектурой» восстановленной из праха коммунистической идеологии.

 

Ложь — единственно возможная форма бытия режима, его «скрепа» (не новая мысль), потому что режим этот жизнеспособен лишь в той степени, в которой он может удерживать сознание масс внутри созданного им мифа. Но проблема этого режима вовсе не в том, что он лжет, а в том, что он лжет уныло, вторично и без фантазии. За четверть века никакого нового мифа он так создать и не сумел, а пользуется старым, взятым в аренду у истории, несколько раз до этого грубо перелицованным коммунистическим догматом, вывернутым «мехом внутрь».

 

Бойся своих желаний

 

В обнаруженном у арестованного главы одного из сицилийских кланов списке «мафиозных заповедей» была и такая: бойся своих желаний — они могут исполниться. Почти четверть века посткоммунистическая власть мечтала о своей идеологии (национальной идее). Кто только и где только ее ни искал: и на подмосковных бывших партийных госдачах в ельцинские времена, и в кабинетах на Старой площади при Суркове. И вот, наконец, чудо свершилось, и произошла вторичная идеологизация власти. Но, видимо, стены сильно давили на создателей, и новая идеология вышла с коммунистическим «душком», чем-то напоминая булгаковскую осетрину второй свежести.

 

С идеологией второй свежести, как и с осетриной, есть проблемка. Прийти от нее в восторг сложно, а вот травануться можно легко.

 

Вторичные, заезженные шаблоны не в состоянии обеспечить тот массовый экстаз, без которого невозможно представить себе рождение советской цивилизации. Путинский  «патриотизм», в отличие от ленинско-сталинского «коммунизма», с самого начала является нишевой мифологемой, не создающей глубокой мотивации у населения. Это младенец, родившийся сразу старцем с густыми застойными бровями. Продлить существование режима с его помощью еще как-то можно, а совершить какой-то там прорыв, типа — модернизацию, не получится.

 

Зато реверсная (обратная) тяга у этой эрзац-идеологии очень велика. Она гораздо сильнее действует на саму власть, чем на общество. Вместо гипноза выходит самогипноз — пастыри, позабыв о пастве, уверовали в свою псевдорелигию и забылись счастливым сном. Здесь режим незаметно может настигнуть одна из самых опасных болезней — атеросклероз (негибкость) политического сознания. На место знаменитому раннему «путинскому прагматизму» постепенно приходит поздний «путинский догматизм». Решения все чаще и чаще будут приниматься не с опорой на здравый смысл, а исходя из «принципиальных» соображений.

Все это уже было в недавней истории России. Малозаметный и еще менее привлекательный партийный функционер Михаил Суслов, начавший карьеру при Сталине и ставший при Брежневе чуть ли не «серым кардиналом», руководствуясь сугубо идеологическими соображениями, сыграл одну из решающих ролей в принятии решения о вводе советских войск в Афганистан, преодолев и сопротивление начальника советского генерального штаба, и главы советского правительства. Это была тяжелейшая геополитическая ошибка, к которой, как теперь известно, страны Запада исподволь подталкивали дряхлеющую советскую империю. Афганистан стал одним за самых острых гвоздей в крышке гроба СССР.

 

Не исключено, что решение о присоединении Крыма и об участии в сирийском конфликте в недалеком будущем будет оценено историками аналогичным образом. Так или иначе, но приняты они были в основном исходя из тех же самых, преимущественно идеологических, а не прагматических соображений. И, скорее всего, это только начало. Чем дальше, тем чаще действия Кремля будут диктоваться его ценностными установками и господствующими в сознании его обитателей идеями. Рано или поздно одно из принятых таким образом решений окажется фатальным.

 

«Коллективный Путин», о котором сейчас так много и охотно пишут, как-то очень быстро превращается в «коллективного Суслова». Это плохой знак. Сегодня многие жалуются на засилье «силовиков». Это лишь потому, что они забыли, как выглядит засилье «идеологов»…