На днях общалась с французскими дипломатами. Пыталась объяснить им, что такое российское правосудие, и никак не могла подобрать слова, не могла перевести с русского на французский самую банальную, всем в России понятную фразу: «Судят не по закону, а по понятиям». Оказалось, что по-французски эта фраза так просто не переводится.
Пришлось объяснять, что «понятия» — это правила криминального мира, закон мафии, и судьи у нас судят именно по такому закону и по таким правилам.
А не по УПК и УК, которые, по оценкам многих юристов, не так уж плохи сами по себе.
Мы, конечно с французами обсуждали состоявшийся обмен, освобождение Олега Сенцова. Его имя французы знают благодаря тому, что президент Макрон чуть больше года назад решил стать медиатором между Россией, Украиной и Западом в вопросе обмена заключенными.
Про московские протесты и «мэрское» «московское дело» французы что- то слышали, но мы им популярно объяснили, и кажется, они поняли, что правосудие на этом деле окончательно закончилось. Ведь если раньше судьи старались хоть как-то имитировать состязательность сторон между обвинением и защитой, то в этих последних судебных процессах московские районные судьи как будто с цепи сорвались.
Или, опять же, как мы объясняли французам — их с цепи сорвали.
Кто это сделал? Председатель районного суда, глава ли вышестоящего суда или сотрудники ФСБ, курирующие это дело? Не суть. Главное, что правосудие де-факто в наших судах отменили.
Буквально на следующий день после того, как я искала французский эквивалент фразе «судить не по закону, а по понятиям» судья Мещанского районного суда Ирина Аккуратова отправила генеральному прокурору «театральное дело» для исправления «неисправимых ошибок следствия».
И я решила, что «Левиафан» устал.
Постановление судьи Ирины Аккуратовой о невозможности слушать дело при тех ошибках, которые содержатся в обвинительном заключении, по сути — оправдательный приговор, который судья вынести не могла, потому что в России вообще не принято оправдывать, даже невиновных.
Кейс «театрального дела» — идеальный кейс для того, чтобы понять, как устроено правосудие в России.
Как можно в российском суде, в московском суде добиться «оправдания по-русски», то есть изменения меры пресечения на не связанную с лишением свободы, условного срока или передачи дела прокурору, с надеждой, что оно в прокуратуре и «умрет»?
Для этого нужно: во-первых, чтобы заказчик уголовного дела был не из первого ряда политиков страны, чтобы за время следствия или судебного процесса его административный ресурс постепенно «сдулся» или он потерял интерес к этому делу.
Во-вторых, чтобы среди защитников невиновного имярек оказался кто-то, кто может зайти в определенные кабинеты и заняться так называемой «Византией», то есть убедить влиятельных людей, что их обманывают и обвиняемый не виноват.
В-третьих, адвокаты обвиняемого должны работать в суде, как будто в России есть состязательный суд, и можно убедить судью и доказать ему, что их подзащитный невиновен, и позиция обвинения ничтожна.
И в-четвертых, должна быть уверенная и мощная общественная поддержка с поручителями, открытыми письмами, пикетами, регулярными громкими публикациями, интервью и прочее.
Тогда, быть может, в итоге получится то самое «оправдание по-русски», которого почти не бывает в России.
И на мгновение «Левиафан» разожмет челюсти.
На следующий день по всей России прокатилась волна обысков в штабах Навального, прокурор попросил для фигуранта «мэрского»-московского дела» Павла Устинова 6 лет колонии непонятно за что, и я поняла, что «Левиафан» совсем не устал, а наоборот, он полон сил и энергии.
Так что та схема судебной «удачи», которую я попыталась здесь изложить, не абсолютна. Никто вам не гарантирует, что в вашем деле она принесет положительный результат. Тем более что не у всех сегодняшних политических заключенных и невинно осужденных найдутся покровители, способные ходатайствовать за них в высоких кабинетах. А без этой «составляющей» приведенная здесь «схема» не работает.
Когда я не так давно брала интервью у Павла Лунгина, на мой вопрос, стал бы он перед Путиным заступаться за Олега Сенцова, сказал, что за невиновного надо заступаться не потому, что он режиссер, а потому что он невиновен.
Но в том-то и дело, что за никому неизвестного сантехника, программиста, задержанного, например, во время протестной акции, некому заступиться, у его друзей и коллег нет таких связей и возможностей, какие есть у коллег и друзей Кирилла Серебренникова. А без этой «составляющей» приведенная здесь «схема» не работает.
Судебный произвол сейчас не разбирает, кто ты — всемирно известный режиссер, губернатор, студент или программист.
И в такой ситуации свое слово должны сказать юристы. Да, именно они, профессора-преподаватели уголовного и гражданского права, кандидаты, доктора наук, те, кто ежедневно преподает студентам идеальное право, которое не существует в нашей реальности, именно они, до сих пор хранившие молчание, должны наконец дать оценку сегодняшнему правосудию.
Вы спросите: «Зачем? Кто их услышит?»
Их услышат, потому что они объяснят по-юридически спокойно и аргументированно, что мы стоим у красной черты, на пороге окончательной деградации суда, его абсолютного уничтожения.
И одно дело, когда об этом пишет журналист, публицист или правозащитник, и совсем другое дело, когда отсутствие правосудия констатирует юрист высокого класса.
Их услышат те, у кого еще не утрачен инстинкт самосохранения. .
Иначе очень скоро уже будет не о чем говорить.
Мы окончательно вернемся к чрезвычайному правосудию, к правосудию троек. и тогда мою «схему» спасения от Левиафана можно смело списать в утиль.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.